Полное собрание сочинений. Том 5. Произведения 1856–1859 - Лев Толстой

— Вотъ такъ нарядный Нѣмецъ, — проговорилъ одинъ извощикъ, возвращаясь къ своимъ санямъ. —

— Принцъ! Принцъ! купи пряниковъ! — кричали мальчишки, остановившись у воротъ. Делесовъ тоже остановился и, вѣроятно, не увидалъ бы больше Алберта, ежели бы на середінѣ двора не остановила его кухарка. Албертъ благодарно пожималъ за локоть улыбавшуюся кухарку и что-то живо бормоталъ ей.

— Здорово, Албертъ! — сказалъ дворникъ, несшій дрова на лѣстницу и остановившійся на минуту: — что давно ночевать не приходилъ?

Албертъ улыбнулся и дружелюбно закивалъ головой и дворнику.

Делесовъ незамѣченный подошелъ къ нему сзади.

— Здраствуйте, Господинъ Албертъ, — сказалъ онъ по-нѣмецки.

Албертъ оглянулся съ радостной и покорной улыбкой на лицѣ, но увидавъ красивое новое платье и наружность, казавшуюся ему незнакомой, онъ испугался и, что-то несвязно пробормотавъ, хотѣлъ уйти. Лицо Алберта было еще болѣе болѣзненно и изнуренно, чѣмъ мѣсяцъ тому назадъ, онъ видимо давно ничего не ѣлъ и не пилъ, платье оборванно, движенья слабы. Онъ вынулъ изъ кармановъ руки, они были сизо-красны — и обѣими приподнялъ шляпу, съ недоумѣніемъ и робостью вглядываясь въ лицо Делесова.

— Я тутъ къ знакомымъ обѣдать иду, это ничего, — сказалъ онъ по-нѣмецки.

— Вы меня не узнали, а помните, съ мѣсяцъ тому назадъ вы пробыли у меня три дня. Какъ я радъ, что встрѣтилъ васъ опять, — говорилъ Делесовъ. <и думалъ самъ съ собой: не позвать-ли его обѣдать? Нет, рѣшительно невозможно, онъ такъ грязенъ!> — Что вы никогда не зайдете ко мнѣ? вотъ бы нынче вечеромъ.

Албертъ рѣшительно не узнавалъ его.

— Я обѣдать сюда иду. А вы гдѣ живете?

Делесовъ назвалъ ему свою квартиру и снова напомнилъ себя.

— Ахъ да! — засмѣялся Албертъ, — помню, помню. <А что Захаръ здоровъ?> а скрипка есть у васъ и выпить <будетъ?> я хотѣлъ бы.

— Все будетъ, только приходите нынче вечеромъ, и выпьемъ, и повеселимся, не забудьте. —

— Хорошо, хорошо, я вамъ буду играть, а то у меня скрыпки нѣтъ, ничего нѣтъ, платья нѣтъ, квартиры нѣтъ, скверная жизнь! Скверная жизнь, — повторилъ онъ нѣсколько разъ и пошелъ въ глубину двора.

Онъ прошелъ нѣсколько шаговъ и оглянувшись снова повторилъ: скрыпки нѣтъ, ничего нѣтъ. Скверная жизнь, скверная жизнь!

Делесовъ проводилъ его глазами до черныхъ закопченныхъ дверей, въ которыхъ онъ скрылся, продолжая повторять: скверная жизнь! скверная жизнь!

— Надо было ему дать что-нибудь, — сказалъ онъ самъ себѣ.

— Ну все равно, вечеромъ дамъ.

Въ 7 часовъ въ этотъ день Делесовъ былъ дома, ожидая музыканта и гостей, которыхъ онъ пригласилъ нынче вечеромъ посмотрѣть и послушать удивительное геніальное и погибшее существо. — Въ числѣ гостей былъ и сынъ министра, участвовавшiй въ первомъ вечерѣ у Анны Ивановны, и извѣстный знатокъ музыки Аленинъ, который на приглашеніе Делесова замѣтилъ, что странно бы было, чтобы былъ въ Петербургѣ талантъ, котораго бы онъ не зналъ, модный пьянистъ французъ и старый пріятель Делесова, <бездарный> художникъ Бирюзовской, чудакъ, умная пылкая голова, энтузіастъ и большой cпорщикъ.

Захаръ былъ посланъ за ужиномъ. — Делесовъ одинъ сидѣлъ дома, когда у двери раздался слабый звонокъ. Действительно это былъ Албертъ, какъ предполагалъ Делесовъ; но въ такомъ виде, что не было надежды услыхать его игру нынче вечеромъ. Онъ былъ растрепанъ, испачканъ, глаза были совершенно мутны, и когда Делесовъ отворилъ дверь, онъ уже успелъ заснуть, облокотившись на притолку. Стукъ отворяемыхъ дверей разбудилъ его, онъ шатаясь, бормоча что-то, ввалился въ гостиную, упалъ на диванъ и заснулъ.

— Вот-те и музыкальный вечеръ, — подумалъ Делесовъ.

Часа черезъ два стали пріѣзжать гости, Албертъ все спалъ.

— Ну, что ваше необыкновенное созданіе? — сказалъ сынъ министра, входя въ комнату съ французомъ Пишо.

— Несчастье! ужасно пьянъ и спитъ, — отвѣчалъ Делесовъ.

— Ничего, отпоимъ его содовой водой.

— Славное лицо! — сказалъ Французъ, сверху глядя на спящаго нѣмца.

Пріѣхалъ и Аленинъ, извѣстный знатокъ и петербургской авторитетъ въ музыкѣ.

— Такъ это-то геніальное существо, — сказалъ онъ, — посмотримъ.

Художникъ долго серьезно посмотрѣлъ на Алберта и, ничего не сказавъ, съ недовольнымъ видомъ отошелъ отъ него.

Пишо сѣлъ за фортепьяно и изящно и просто сыгралъ нѣсколько ноктюрновъ Chopin, остальные господа разговаривали между собой о вседневныхъ вопросахъ. — Албертъ изрѣдка поворачивался и на мгновеніе открывалъ глаза. Нѣсколько разъ пробовали будить его, но онъ не выказывалъ ни малѣйшаго признака жизни.

— А ведь онъ не спитъ, — шопотомъ сказалъ сынъ министра, уловивъ бѣглый взглядъ, который Албертъ, открывъ глаза, бросилъ на нихъ. — Онъ долженъ быть плутъ, — прибавилъ онъ.

— Этаго я не знаю, — разсудительно замѣтилъ Аленинъ, — только по опытности моей съ такого рода господами скажу вамъ, что часто подъ видомъ страстнаго артиста скрываются величайшіе мерзавцы.

Разговоръ снова отошелъ отъ Алберта, и прошло съ полчаса. Вдругъ Албертъ потянулся, всѣ оглянулись на него. Албертъ, открывъ глаза, смотрѣлъ вверхъ, и на лицѣ его сіяла счастливая самодовольная улыбка человѣка, находящагося въ совершенномъ согласіи со всѣмъ свѣтомъ и съ своей совѣстью. Увидавъ новыя лица, онъ привсталъ и поклонился. Хозяинъ дома познакомилъ его со всѣми и предложилъ содовой воды. Албертъ выпилъ, но не могъ еще твердо стоять на ногахъ.

— Не хотите ли поѣсть чего-нибудь?

Онъ задумался.

— Ахъ да. Я бы съѣлъ кусочекъ чего-нибудь. Я давно ничего не ѣлъ; а потомъ будемъ музицировать.

Аленинъ подошелъ къ музыканту и, устремивъ на него строгой холодный взглядъ, сталъ его спрашивать.

— Что, вы имѣете какую-нибудь службу? — спросилъ онъ.

— Нѣтъ, ни… нѣтъ, — испуганно отвѣчалъ Албертъ.

— А вы были, кажется, прежде въ театрѣ, мнѣ говорилъ Делесовъ.

— Да… нѣтъ… теперь не хожу.

— Я былъ вчера въ Травьатѣ, — сказалъ Аленинъ, обращаясь болѣе къ Делесову, чѣмъ къ Алберту, — Бозіо была очень хороша; а нынче ужъ для васъ Вильгельма Теля пропустилъ.

— О, Вильгельмъ Тель! Божественный Россини! — съ энтузіазмомъ воскликнулъ Албертъ.

— Вы любите Россини?

— О, Россини! одинъ живущій теперь геній! — закричалъ онъ, размахивая руками.

— Вы Беріо слыхали когда-нибудь? — продолжалъ какъ ученика допрашивать его Аленинъ.

— Я учился и жилъ у него 3 года. Это царь искуства.

— А N. N. знаете? — спросилъ Аленинъ, назвавъ скрыпача средней руки: — какъ вы его находите?

— Большой, большой артистъ и человѣкъ прекрасный.

— А вы вѣрно знаете нашу 1-ю скрипку, — онъ назвалъ того самаго музыканта, который на музыкальномъ вечерѣ разсказывалъ Делесову исторію Алберта.

— Какже не знать, отличный талантъ, чистая нѣжная игра, мы часто прежде играли вмѣстѣ. О, много, много есть большихъ талантовъ. У всѣхъ есть прекрасное. Другіе не отдаютъ справедливости; какже это можно, каждый что-нибудь да новое положилъ въ свое искуство.

— Отчего, — продолжалъ Аленинъ, — у васъ такой славный талантъ, какъ говорятъ, а вы нигдѣ не служите?

Албертъ испуганно оглянулся на всю публику, смотрѣвшую на него въ это время.

— Я — я… не могу, — забормоталъ онъ и вдругъ, какъ будто оживши, сдѣлалъ усиліе над собой и привсталъ, ухватившись обѣими руками за притолку. — Давайте музицировать, — сказалъ онъ и свойственнымъ ему пошлымъ костлявымъ движеніемъ руки откинувъ волосы, отошелъ на другой уголъ комнаты, гдѣ была скрипка.

— Не хотите ли поѣсть прежде? — спросилъ Делесовъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, прежде играть, играть, — восторженно говорилъ Албертъ, — только выпить бы чего-нибудь.

— Я по одному тому, какъ онъ берется за скрипку, вижу, что это не большой артистъ, — сказалъ Аленинъ.

— Ужъ этаго я не знаю, — сказалъ сынъ министра, — только что онъ вонючъ и грязенъ, это положительно.

— Какъ онъ слабъ, насилу держится, — сказалъ кто-то.

— Можно ли упасть до такой степени, — сказалъ Французъ, отходя отъ фортепьяно, къ которому съ скрыпкой подошелъ Албертъ.

— Давайте! кто будетъ акомпанировать? — спросилъ Албертъ.

Несмотря на то, что Пишо видимо не хотѣлъ играть вмѣстѣ съ Албертомъ и тѣмъ становиться съ нимъ на одну доску, хозяинъ дома и гости упросили его сѣсть зa фортепьяно. Французъ неохотно исполнилъ ихъ просьбу.

— Carnaval de Venise,[47] хотите? — сказалъ Албертъ, размахивая скрыпкой. La majeur.[48]

— Ну кончено! — сказалъ Аленинъ. — Carnaval de Venise, эту пошлость, значитъ, что дрянь. Да и играетъ плохо, — прибавилъ онъ, послушавъ внимательно нѣсколько времени.