Собрание сочинений в 12 т. Т. 3 - Верн Жюль Габриэль

- Вот это оригинально! - промолвил он.

Но Гленарван явился в форт Независимый не для того, чтобы глазеть на то, как какие-то мальчуганы упражняются в строевом искусстве; еще менее интересовали его их национальность и происхождение. Поэтому он не дал Паганелю возможности вдосталь налюбоваться ими, а попросил его вызвать коменданта. Паганель передал эту просьбу капралу, и один из аргентинских солдат направился к домику, служившему казармой.

Спустя несколько минут появился сам комендант. Это был человек лет пятидесяти, еще крепкий, с военной выправкой. У него были жесткие усы, выдающиеся скулы, волосы с проседью, повелительный взгляд. Такова была внешность коменданта, поскольку можно было судить об этом сквозь густые клубы дыма, вырывавшиеся из его короткой трубки. Его походка и своеобразная манера держаться напомнили Паганелю старых унтер-офицеров его родины.

Талькав, подойдя к коменданту, представил ему Гленарвана и его спутников. В то время как Талькав говорил, комендант так пристально вглядывался в Паганеля, что это могло смутить любого посетителя. Ученый, не понимая, в чем дело, хотел было попросить у него объяснений, когда тот бесцеремонно взял Паганеля за руку и радостно воскликнул по-французски:

- Вы француз?

- Да, француз, - ответил Паганель.

- Как я рад! Добро пожаловать! Милости просим! Я тоже француз! - заявил комендант, изо всех сил пожимая руку ученого.

- Это ваш друг? - спросил майор географа.

- Конечно! - ответил тот не без гордости. - У меня имеются друзья во всех пяти частях света.

Не без усилий освободив руку из клещей, чуть не раздавивших ее, он заговорил с богатырем-комендантом. Гленарван охотно направил бы разговор на интересующую его тему, но вояка принялся рассказывать свою историю и отнюдь не был склонен остановиться на полпути. Видимо, бравый малый уже так давно покинул Францию, что почти забыл родной язык - если не самые слова, то обороты речи. Он говорил примерно так, как говорят негры во французских колониях.

Комендант форта Независимый оказался сержантом французской армии, бывшим спутником Паршаппа. Со времени основания форта, то есть с 1828 года, он не покидал этих мест и в настоящее время состоял комендантом форта с согласия аргентинского правительства. Это был баск, лет пятидесяти, по имени Мануэль Ифарагер, - как видим, почти испанец. Спустя год жизни в Тандиле сержант Мануэль натурализовался, вступил в ряды аргентинской армии и женился на достойнейшей индеанке. Скоро жена подарила ему двух близнецов - разумеется, мальчиков, ибо достойная спутница жизни сержанта никогда не позволила бы себе подарить ему дочерей. Для Мануэля не существовало на свете профессии, кроме военной, и он очень надеялся со временем и с божьей помощью преподнести республике роту юных солдат.

- Вы видели? - воскликнул он. - Молодцы! Хорошие солдаты! Хосе! Хуан! Мигель! Пепе! Пепе семь лет, и он уже умеет стрелять!

Пепе, услыхав, что его хвалят, сдвинул крошечные ножки и очень ловко взял на караул.

- Пойдет далеко, - прибавил комендант. - Когда-нибудь будет полковником или старшим бригадиром! - Комендант Мануэль был так увлечен своим рассказом, что не было никакой возможности спорить с ним ни по поводу преимущества службы в армии, ни по поводу того будущего, которое он предназначал своему воинственному чаду. Он был счастлив. «А все, что дает счастье, - реально», - сказал Гете.

Рассказ Мануэля Ифарагера, к великому удивлению Талькава, длился добрых четверть часа. Индейцу было непонятно, как может столько слов выходить из одной глотки. Никто не прерывал коменданта. Но так как любой сержант, даже сержант французский, все же когда-нибудь умолкает, то замолчал, наконец, и Мануэль, заставив предварительно своих гостей зайти к нему в дом. Те безропотно покорились необходимости быть представленными госпоже Ифарагер, а познакомившись с ней, нашли ее «милой особой», если только это выражение Старого Света может быть применимо к индеанке.

Когда все желания сержанта были выполнены, он спросил гостей, чем он обязан чести их посещения.

Наступил самый благоприятный момент для расспросов. Эту задачу взял на себя Паганель. Он начал с того, что рассказал коменданту на французском языке об их путешествии по пампе, а закончил вопросом, почему индейцы покинули этот край?

- Э! Никого! - воскликнул сержант, пожимая плечами. - Верно! Никого… Мы все сложа руки… делать нечего…

- Но почему?

- Война.

- Война?

- Да, гражданская война…

- Гражданская война? - переспросил Паганель, который, сам того не замечая, начал говорить ломаным французским языком.

- Да, война между Парагваем и Буэнос-Айресом, - ответил сержант.

- Ну и что же?

- Ну, индейцы все ушли на север… по пятам генерала Флорес…

- А где же касики?

- Касики с ними.

- Как! И Катриель?

- Нет Катриеля.

- А Кальфоукоура?

- Ни намека на Кальфоукоура.

- А Янчетруса?

- Никакого Янчетруса!

Этот разговор был передан Талькаву, который утвердительно кивнул головой. Видимо, патагонец не знал или забыл о гражданской войне, вызвавшей впоследствии вмешательство Бразилии и разделившей республику на два лагеря. Индейцы могли только выиграть от этой распри, воспользовавшись ею для грабежей. Таким образом, сержант не ошибался, объясняя запустение пампы гражданской войной, свирепствовавшей в северных провинциях Аргентины.

Но это обстоятельство расстраивало все планы Гленарвана. В самом деле, если Гарри Грант был в плену у касиков, то они, несомненно, увели его к северным границам республики. А если так, то где искать его? Следовало ли предпринять новые опасные и почти бесполезные поиски на севере пампы? Прежде чем принять такое ответственное решение, надо было серьезно обсудить его.

Оставался, однако, еще один важный вопрос, который следовало задать сержанту, и майор в то время, пока его друзья молча переглядывались между собой, спросил, не слыхал ли он о европейцах, которые попали в плен к индейским касикам.

Мануэль несколько минут размышлял, словно припоминая что-то, и, наконец, ответил:

- Да, слышал:

- А! - вырвалось у Гленарвана; у него вновь возродилась надежда.

Паганель, Мак-Наббс, Роберт и он окружили сержанта.

- Говорите! говорите! - впиваясь в него глазами, повторяли они.

- Несколько лет тому назад… - начал сержант, - да, верно… европейские пленники… но никогда не видел…

- Несколько лет! - прервал его Гленарван. - Вы ошибаетесь. Дата крушения указана точно. «Британия» погибла в июне тысяча восемьсот шестьдесят второго года. Значит, прошло едва два года.

- О! больше, сэр!

- Не может быть! - крикнул Паганель.

- Нет, точно. Это было, когда родился Пепе… Дело шло о двух пленных.

- Нет, о трех, - вмешался Гленарван.

- О двух, - упорно утверждал сержант.

- О двух? - переспросил очень удивленный Гленарван. - О двух англичанах?

- Да нет же! - ответил сержант. - Какие англичане? Нет… один француз, а другой итальянец.

- Итальянец, которого убили индейцы племени пойуче? - воскликнул Паганель.

- Да… потом узнал… француз спасся.

- Спасся! - воскликнул Роберт, жизнь которого, казалось, зависела от того, что скажет сержант.

- Да, спасся - убежал из плена, - подтвердил сержант.

Все оглянулись на Паганеля, который в отчаянии бил себя по лбу.

- А, понимаю, - промолвил он, наконец. - Все объясняется, все ясно!

- Но в чем дело? - нетерпеливо спросил встревоженный Гленарван.

- Друзья мои, - ответил Паганель, беря в свои руки руки Роберта, - нам придется примириться с крупной неудачей: мы шли по ложному пути! Тут речь идет вовсе не о капитане Гранте, но об одном моем соотечественнике, товарищ которого, Марко Вазелло, был действительно убит индейцами племени пойуче, а француза жестокие индейцы несколько раз уводили с собой к берегам реки Колорадо, но ему удалось, наконец, бежать из плена и вернуться во Францию. Думая, что мы идем по следам Гарри Гранта, мы напали на следы молодого Гинара [47].