Соучастие постфактум - Вивиан Э. Чарльз

Но безуспешно. Уэллс и Борроу схватили попрошайку со всей полицейской силой и потащили свою съежившуюся жертву к кабинету Уоддена. Уэллс постучал и услышал: «Войдите». Полицейские затолкали Эрастуса в кабинет, поставив его перед столом Уоддена.

– Суперинтендант, на нем те башмаки, которые мы искали, – доложил Уэллс. – Сегодня в шестнадцать сорок он был арестован из-за своего обычного правонарушения, к которому добавилось употребление нецензурной лексики.

– В башмаках, так? – констатировал Уодден, немного откинувшись на спинку стула. Он окинул Эрастуса свирепым взглядом. – Донниторн, немедленно снимите башмаки, – приказал он мгновенно изменившимся голосом.

– Но… но… это не по правилам, – заканючил Эрастус.

– СНИМИТЕ БАШМАКИ, – повторил Уодден, да так громко, что задребезжали стекла в окнах. – СЕЙЧАС ЖЕ! НЕМЕДЛЕННО!

Эрастус опустился сперва на одно колено и снял один башмак, затем он сменил позу и снял второй, в итоге выставив напоказ ноги, обмотанные кусками грязной тряпки за неимением носков.

Сержант Уэллс осторожно взял башмаки и положил их на конце стола так, чтобы стало хорошо видно подошвы.

– Да, – сказал Уодден, – нам даже не требуется сверяться с фотографией. Вне всяких сомнений, это та самая пара. Донниторн, где ты взял эти башмаки? И говори правду!

– Я вполне честно раздобыл их, – проскулил бродяга.

– Я спрашиваю не как они оказались у тебя, а откуда ты их взял, – резко заявил Уодден. – Где ты их взял?

– Они у меня так давно, что я уж и не помню, – соврал Эрастус.

Уодден встал, сунув руки в карманы. Затем он обошел вокруг стола и уставился на Эрастуса, буквально сверля его глазами. Причем так, словно сверло было электрическим.

– Ты носишь эти башмаки не более трех дней, грязный ты лжец, – спокойно, но пронзительно сказал он. – Знаешь, если ты продолжишь лгать, мы сможем выкрутить тебе руки так, что ты взвоешь, как собака. Итак, бестолочи кусок, откуда у тебя эти башмаки? Кто дал их тебе?

– Мистер Уодден, я нашел их.

– Ты… Уэллс, покажи ему, что мы умеем…

– Нет… мистер Уодден, клянусь, я нашел их! Позавчера, то есть в день после убийства. Клянусь!

– Хорошо, Уэллс.

Сержант всего лишь мягко взял бродягу за руку, но, возможно, эта мягкость и перепугала его.

– Донниторн, где ты нашел эти башмаки?

– Мистер Уодден, клянусь, я нашел их на дороге, что сворачивает с Лондон-роуд. Эт-то правда, мистер Уодден, так и было. Та дорога, последняя перед мостом…

– Треерн-роуд? Ты про нее?

– Угу, мистер Уодден. У моей предыдущей обуви совсем отвалилась одна из подошв. Тот незастроенный участок находится в самом конце Треерн-роуд, и на нем много старых жестянок и всякой всячины, вот там я и увидел эти башмаки. Я перелез через забор и взял их, потому что с ними все было в порядке, а свои старые я оставил там. Клянусь, мистер Уодден, это правда.

Уодден зыркнул на бродягу так свирепо, что тот отпрянул.

– Уэллс, уведите его и выдайте ему другую обувь – возьмите денег из кассы на мелкие расходы и купите ему что-нибудь. За ненормативную лексику он получит какой-то срок, так что нам будет легко вызвать его как свидетеля. Нет сомнений – это именно та пара башмаков, которую мы ищем, да и Треерн-роуд уже упоминалась в деле. Скажите мистеру Хеду, что я хочу поговорить с ним, как только он придет.

Эрастуса увели в камеру. По пути он возмущался тому, что в тюрьме новые башмаки будут ему бесполезны. Такой обмен никак не годится, и вообще – это не по правилам. Это все равно, что получить крылья и арфу еще на земле.

– Их ты все равно никогда не получишь, – уверенно сказал Уэллс. – Тебе больше подойдут кочерга и угли.

***

Когда тем вечером на обратном пути они пересекли гребень холма, Маргерит съехала на обочину и заглушила мотор. Они с Денхэмом сидели во тьме зимней ночи. Далеко внизу горели огни Вестингборо, а по холму на горизонте ползла желтая линия – поздний поезд в Лондон, но он был так далеко от них, что шум от него нисколько не доносился до них. Денхэм обнял девушку, придвинувшись поближе к ней. Ее отстраненность испарилась еще до того, как они вернулись в Карден-Армс на ужин после прогулки по лесу, и теперь они были вполне счастливы вместе.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Большинство людей там внизу теперь спят, – заметила Маргерит. – Жизнь так часто принуждает нас к чему-то. Отчего мы должны возвращаться?

– Надеюсь, что очень скоро мы будем рады возвращаться домой, – ответил Денхэм.

– А затем снова куда-то отчаливать. Вместе, – размышляла она. – Хью, поедем на юг, ты не против? Может, на Капри[20] – на юг, к теплу и поющим крестьянам, и оливковым деревьям на холмах. Ты и я.

– С тобой – куда угодно, – заверил ее молодой человек. – С тех пор, как я тебя поцеловал, прошло уже полчаса, и вот – мы должны возвращаться.

Вскоре он постарался исправить упущение.

– Сейчас я чувствую… – в итоге сказала Маргерит, – думаю, ты помнишь обещание, которое я взяла с тебя. Теперь я чувствую, что нам ничто не сможет навредить. Я словно стала частью тебя, и моя старая личность кажется мне нестоящей того, чтобы ее сохранить. Хью, я хочу, чтобы моя жизнь стала твоей, мои желания – твоими, а прежняя Маргерит прекратила существование. Дорогой, ты можешь это понять?

– Не вполне, ведь я знаю и люблю твою личность. И если ты ее полностью утратишь… разве не ясно? …

– Ах, не эта личность! А та, из которой она появилась, едва ты коснулся ее. Та, что была до твоего появления в моей жизни, до того, как ты полюбил меня. Хью, она быстро испарится, оставив тебе твою Маргерит, которая так рада быть с тобой…

***

– О, Хью! Взгляни на часы! Что только скажут в Вестингборо?

– Пусть говорят, что угодно. Дорогая, ты для меня – важнее всего Вестингборо.

– Но мы должны возвращаться, – она сняла машину с ручного тормоза, и когда та стала двигаться под уклон, девушка нажала на газ. Двигатель завелся, и фары машины вновь загорелись. – Адела будет волноваться о том, что с тобой случилось.

– К тому времени, когда я вернусь, Адела будет спокойно спать, – возразил Денхэм. – Да и это будет ненамного позднее, чем мое возвращение накануне.

– А завтра? Во сколько я смогу увидеться с тобой?

– Допустим, я приду на чай? Между половиной четвертого и четырьмя.

– Хорошо, я буду тебя ждать.

– И я останусь на ужин, как вчера вечером?

– Да. Или мы сможем опять съездить поужинать, если погода будет все так же хороша.

– Нет! Я приду на чай, а затем заберу тебя поужинать у нас. Я знаю, что после ужина за Аделой зайдет Ли, и тогда в нашем распоряжении будет весь вечер – до тех пор, пока Ли не приведет Аделу обратно. И судя по предыдущему опыту, это будет не слишком рано. Не раньше, чем мы сегодня.

– Тогда так и сделаем. О, Хью, сегодня я так счастлива!

– Пока ты за рулем, ты не должна разговаривать со мной в таком веселом тоне. Иначе машина может угодить в изгородь.

– Подожди, пока мы не доберемся домой, – рассмеялась Маргерит.

Когда они вернулись, она поставила машину в гараж за домом, и Денхэм проводил ее в темноту прихожей и пожелал ей спокойной ночи. Поскольку они припозднились, это пожелание растянулось всего на двадцать минут, после чего он собрался уходить.

– Дорогая, завтра в половину четвертого. Миссис Пеннифезер ведь не слышала, как я вернулся с тобой?

– Если и слышала, меня это не волнует. Но это маловероятно: она слишком глуха, чтобы услышать, что происходит внизу, даже если она и проснулась. Доброй ночи, мой милый.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Когда Денхэм ушел, Маргерит включила свет в гостиной. Она разожгла газовую печь, пододвинула столик поближе к теплу и, вместо того, чтобы лечь спать села за письменный стол.

XVI. Не так умно

Примерно за два часа до того, как Эрастус в восемнадцатый раз угодил в лапы полиции Большого Вестингборо, инспектор Хед отправился в Малый Вестингборо – там Том Маллинз нанес своей жене, Марте, до того тяжелые увечья, что та попала в госпиталь Вестингборо. У Марты была лицензия на владение гостиницей «Капля росы» в Малом Вестингборо, а Том руководил лавкой колесного мастера при гостинице – о его интеллекте можно судить по тому, что каламбур из названия гостиницы постоянно веселил его, по крайней мере, пока он оставался трезв.