Книга Холмов - Антон Карелин

Лисы своим непредсказуемым и извилистым путем мотались и скакали по Разнодорожью всего-то полгода, даже меньше. И хотя они стали заметными фигурами Мэннивея, но по правде говоря, что они и их деяния были в сравнении с долгим кружевом годовых колец внутри такого камня!.. Капля в море, даже не волна.

Анна воображала, как найдет этот старый камень, встанет перед частицей древности, перед призраком смерти предыдущей эпохи и жизни всей новой. И даже так, в воображении, остро чувствовала, как тесно все это связано. То, что было задолго до ее рождения, то, чего она никогда в жизни не встречала. Легенды и мифы древности, окутанные тайнами. Отец наш Гетар, матери наши Хальда и Ардат. Три великих империи, покорившие мир и достигшие невозможного. Расхождение и Нисхождение, гибель и смех. Сотни лет истории — и ханта «Лисы», чередой хитросплетений судьбы попавшая сюда. К концу и началу долгой петли.

Анна закрыла глаза.

Она пропустила дальнейший путь и очнулась в липкой влажной дреме, тяжело дыша, только когда они подъехали к Землецу. Он был выстроен вокруг трех Истоков, поэтому камни здесь высились многолетние… Огромные и замшелые, с возрастом каждый грубел, все меньше оставаясь растением, и все больше скалой, но влага все равно циркулировала в пористом нутре камня, поэтому то тут, то там блестели стекающие из трещин чистые ручейки. Но не это поражало и притягивало взгляд пришедшего. А то, что сверху на самые крупные камни пристроились ладные деревянные дома.

Черные глаза Землеца

Глава седьмая, в которой Лисы знакомятся с необычным образом жизни земляков, которые им вовсе и не земляки.

А после не справляются с задачей сытно пообедать, но расследуют загадку проклятия черных глаз…

Аккуратные мостики между ними, дощатые платформы, где играли дети — наверху вылепилась какая-то зажиточная, непогрязшая жизнь. Притом, что снизу воняло испарениями, мутнели темные ямы с болотистой водой, ветвились карликовые деревья и буйно разросшиеся кусты, а вокруг из-под земли торчали верхи как минимум полусотни скособоченных мазанок и землянок. И повсюду копошились чернолицые земляне, кто просеивал землю рыхлями, кто копал и сажал, кто рубил и строгал. А между ними бегали, тявкали, копались в земле или просто лежали без дела, десятка два мохнатых собак непонятного цвета, покрытые грязью с носа до хвоста.

Два мира, большой, шумный и грязный нижний, и тут же над ним аккуратный, чистый, резной — казались такими разными, но были так близко. Анна присмотрелась и заметила, что внизу почти нет детей, зато их немало сверху.

— Вот это да! — искренне удивилась и обрадовалась Алейна.

— Здорово, — улыбка осветила измученное лицо Кела, он пригладил торчащие вихры.

— Гнилья кровь, — сплюнул Ричард, — не ждал от вас, грязножопых.

— Думали, милсдарь Лис, земляне испокон веку будут как черви в грязи колупаться? — усмехнулся Свищур. — Мы-то и будем, как дядья да отцы. Дети мои будут. А вот внукам и правнукам уже… поменьше придется.

Винсент с любопытством глядел на резные домики, мостики и платформы, едва заметно улыбнулся и покачал головой.

— Хорошо, что вы такие работящие, — кивнула Алейна.

Рэйнджер посмотрел на нее, как на прелесть какую глупенькую.

— Хорошо, что, оказывается, мастер Гвент не такая бездушная сволочь, как все шепчут, — тихо сказал он.

— Ханка!.. Ханка! — прикрикнул Свищур. — Спускай подъемник, господ возвышать! Стол накрывай, и баню топи.

— Уже истоплена, дед, — ответила свесившаяся сверху черная коса.

— Тогда пожалуйте со мной вон туда, господа пригожие.

— Я наверх не пойду, — глухо решил Дмитриус. — Где у вас тут мерцы и что еще на продажу, покажите.

Не дожидаясь ответа остальных Лисов, он зашагал в сторону шумных пил и топоров. Алейна проводила его слегка опечаленным взглядом и тихонько вздохнула.

— Итак, что мы имеем, — разгладив карту древней земли, и попутно сверяясь с раскрытой Книгой Холмов, констатировал Кел. — В нашей оконечности всего шесть захоронений, а кто в них запечатан, известно про два. В шестьдесят девятом Холме лежит Ареана, демон видений, триста с лишним лет уже.

Светловолосый все-таки взял себя в руки, спрятал бледное, осунувшееся лицо под маской уверенного в своих силах ученого, и вернулся к своим обязанностям в ханте: руководить исследованием, как и пристало жрецу Странника… странно и страшно было смотреть на человека и понимать, что у него обрублена примерно половина сущности.

— Под семьдесят третьим Холмом захоронен некто Ордиаль, почти пятьсот лет, и есть мнение, что он бессмертный. Но вырваться никогда не пытался. Еще, многие считают, что Семьдесят первый холм давно мертвый, кого-то там погребли восемьсот лет назад, видимо, погребли не запечатанного, и он просто от времени умер… Но там обелиски очень сильны и не пускают никого внутрь, биркам не подчиняются. Поэтому пустой Семьдесят первый или нет, не проверено, не доказано.

Он водил пальцем по участку карты вокруг семидесятого Холма.

— Про наш Семидесятый ни в карте, ни в Книге Холмов ничего нет. Причем из всех местных, Гвенту принадлежит только он… Хотя скоро придет смотритель, может у него в книге что есть. Все-таки недалеко живут, за полвека должны были столкнуться с малыми тварями, с явлениями…

— Вы откушайте как след, добрые господа, — просящим голосом вымолвила Ханка, невысокая пухляша лет восемнадцати с круглым лицом, всегда полуоткрытым роточком и аспидно-черной косой. Сгорбленная младенцем, спящим в лубке у нее на спине. В отличие от Свищура и других землян, Ханка не была темнолицей и темнорукой. Какая-то грязь в нее все равно неотмывно въелась, но не так много. Она казалась смуглой и загорелой, но нормальной, хотя руки все равно были очень натруженные, больно смотреть.

— Да мы откушали уже, — отмахнулся светловолосый (вымывшись, он снова им стал). — И еще откушаем, хозяюшка, вы отдохните пока.

Не привыкши к такому обращению со стороны хантов, тем более, серебряных, внучка Свищура была слегка сбита с толку: то ли свойские господа, то ли так веселятся и потом накажут. Лишний раз не открывая рот, она послушно скользнула в угол, к прядильному станку, и стала вытягивать тонюсенькую нить из кучи линялой и очень пушистой белой шерсти. Толстая и мягкая нить тянулась вниз, к раме, вплетаясь в будущее покрывало или, может, платок.

Младенец у девки за спиной недовольно заскрипел в такт ходившей раме станка, Ханка, не прерывая ход коленей и плавный ток нити, сдвинула плетеный короб наперед, без всякого стеснения высвободила из лифа полную, светлую грудь, налитую молоком, и сунула малышу в рот. Тот сменил скрип на чмоки.