Повешенный - Алексей Викторович Вязовский

свой скарб, и отдавать лодки в распоряжение военных наотрез отказывались. Приходилось отбирать их силой, выслушивая в ответ ругань и проклятья. Солдаты лишь вяло огрызались и стыдливо отводили глаза в сторону. Еще и командир полка категорически воспротивился предоставить своих людей для поиска беглецов. У них тоже оказалась подтоплена часть складов и лабазов с провиантом, которые срочно нужно было разгружать и перетаскивать в сухое место.

Фельдъегерь, добравшись до берега, не мешкая, отправился в столицу со срочным донесением от начальника тюрьмы. А через час на взмыленной лошади прискакал другой порученец, уже от столичного генерал-губернатора Голенищева-Кутузова. С неутешительными вестями — в Петрополе катастрофическое наводнение, невиданное со времен основания города. По масштабам оно превзошло даже наводнение 1777 года, когда городские улицы больше, чем на двое суток скрылись под трехаршинным слоем воды. Но тогда она довольно быстро схлынула, а в этот раз все было намного, намного хуже.

На вопрос: «Много ли жертв в столице?» шатающийся от усталости порученец только махнул рукой. Сведения о пропавших и потерпевших бедствие собирали квартальные надзиратели, но большинство утопших еще предстояло отыскать и пересчитать. А ведь кого-то уже унесло в море водами Невы, их судьба так и останется неизвестной. К тому же, сейчас заниматься мертвыми некому — полицейские чины и солдаты столичного гарнизона, выбивались из сил, спасая живых, измученных горожан, попавших в тяжелое положение.

— На месте Дворцовой площади одно большое озеро, а Невский проспект как огромная река. Почти все мосты на реке сорваны, пострадали даже гранитные плиты набережных.

— А что император? — спросил майор Турубанов, присутствующий при этом разговоре

Порученец поджал губы

— Император уехал в Царское Село. Большинство дворян и чиновников покинуло город еще в начале наводнения, и работа всех министерств временно парализована. Город полностью оставлен на попечение генерал-губернатора и обер-полицмейстера.

— Кто бы сомневался… — зло буркнул Турубанов — Значит императорского приказа раньше завтрашнего дня ждать бессмысленно, пока еще фельдъегерь доберется до Царского. Тогда будем действовать по обстановке и по собственному усмотрению, согласуясь с уставом и служебными инструкциями…

* * *

—…Чем обязан такому внезапному визиту, господин капитан? — вежливо поинтересовался настоятель Нектарий у Курдюмова.

Но показная вежливость архимандрита не обманула капитана — настоятель был недоволен его появлением и даже присесть ему не предложил. В ответ Курдюмов, молча, протянул приказ, предусмотрительно подписанный Турубановым. Нектарий прочел его и, поджав губы, отложил в сторону

— Начальник тюрьмы не вправе вмешиваться в дела церковные. Обыск возможен только с приказа Императора или главы Синода.

— Ваше Высокопреподобие, сейчас не до соблюдения формальностей, опасные преступники сбежали! И как верный подданный Его Императорского Величества, вы обязаны проявить содействие в их поимке.

— Я и не отказываю, просто пытаюсь сохранить ваше время. Но, так понимаю, моего честного слова будет вам недостаточно?

— Да, поймите же, Ваше Высокопреподобие, не в этом дело! — взвыл капитан, загнанный в угол — У меня есть приказ, я должен его выполнить. А вы ведь можете и не знать, что преступники скрываются здесь. Вдруг у них тут есть сообщник, который их прячет?

— Вы в своем уме⁈ — оскорбился архимандрит — Это у вас в крепости может твориться, Бог знает что, а в вверенном мне монастыре такого просто быть не может! Впрочем, капитан, как пожелаете, я не стану чинить вам препятствий…

Настоятель взял колокольчик и позвонил в него, вызывая служку. В дверь тут же заглянул молоденький инок

— Найди благочинного, передай ему, чтобы пришел ко мне. И келаря потом позови.

Вот же…! Курдюмов чуть не выругался, поскольку хорошо знал благочинного этого монастыря — отца Леонтия. Нудный старикашка мог кого угодно довести до белого каления. Когда он приезжал с проверкой в их храм Иоанна Предтечи, в гарнизоне крепости воцарялось уныние — придиркам зануды не было конца.

—…Отец Леонтий — настоятель уважительно обратился к пришедшему минут через пять седому священнику — только вы с вашим исключительным тщанием можете посодействовать господину капитану. Вы уж вместе решите, в каком порядке вам проводить обыск, но начать прошу с моих личных покоев, чтобы капитан лично убедился, что я там никого не прячу под кроватью.

— Ваше Высокопреподобие, ну зачем вы так… — поморщился Курдюмов.

— Только так, раз мое слово ничего для вас не значит, господин капитан. Идите, не тратьте попусту время, свое и мое. Монастырь у нас большой, за один час все не осмотрите. Дай Бог, если к обеду управитесь.

При этих словах настоятеля благочинный удивленно приподнял бровь, но промолчал. Вообще-то, они могли бы управиться с обыском гораздо быстрее. Но раз архимандрит Нектарий сказал до обеда, значит, так тому и быть…

— Пойдем, сын мой — проскрипел отец Леонтий — не будем отвлекать Его Высокопреподобие от важных дел.

Курдюмову оставалось лишь покорно последовать за вредным стариком. И он уже не видел, как вслед за ними в кабинет настоятеля зашел другой монах.

— Серафим, помнится ты собирался по делам в Свято-Успенский монастырь? Отправляйся в Старую Ладогу прямо сейчас, не откладывая. И передай игуменье Феофании, что у нас проводят обыск, разыскивая беглых из Шлисской тюрьмы. Значит, и к ним могут пожаловать…

* * *

…Курдюмов возвращался к городской пристани злой, как черт. Из монастыря их отряд ушел, не солоно хлебавши. Столько времени потрачено на обыск, и все зазря. Четыре часа псу под хвост! Проклятый Леонтий словно издевался над ними, не спеша предъявляя к досмотру все новые и новые помещения. Особенно те, в которых даже и кошке спрятаться негде. Сколько бы за это время они могли осмотреть домов! Да, и в соседних доках помощь двум другим отрядам их гарнизона тоже не помешала бы.

Из-за сарая, воровато оглядываясь, вышмыгнул низенький, рябой мужичок неопределенного возраста, в драном зипуне, подпоясанном простой веревкой. Подскочил к капитану, сдернул с головы треух и мелко зачастил скороговоркой

— Ваше благородие, господин капитан! Были вчера в монастыре чужаки, вот ей богу не вру, сам видел! — он быстро перекрестился и снова оглянулся по сторонам, не слышит ли кто его — Кто такие не ведаю, но как свечерело, пришли сюда со стороны монастыря четверо. Таились, как тати во тьме, и все молчком, молчком. Потом быстро сели в лодку и отплыли к Волхову.

— Так их кто-то ждал?

— Знамо дело, ждали! Но кто такие, рассмотреть не смог, зазря врать не буду. Причалили к пристани уже по темноте, да почти сразу потом и отчалили.

— Так может, эти четверо вовсе и не из монастыря пришли?

— Откуда ж еще? — удивился мужик — чай, эта дорога только в монастырь и ведет, а посад у нас в другой стороне.

— А чего так трясешься? — недоверчиво прищурился Курдюмов

— Так это… от страха. Кто ж супротив монахов не забоится слова сказать? Вы бы уж того… подкинули мне денюжку хоть малую, а, ваше благородие? — мужичонка заискивающе заглянул в глаза капитану, протягивая к нему грязную мозолистую ладонь, сложенную горстью.

Курдюмов брезгливо поморщился, но пару мелких монет доносчику в ладонь бросил. Не дашь — так в следующий раз этот холоп из одной вредности промолчит. Мужик низко поклонился и тут же скрылся за сараем, словно его и не было вовсе. Капитан задумчиво оглянулся на белоснежные стены монастыря.

Как там архимандрит сказал: «такого быть не может»? Выходит, может… Другой вопрос — с ведома ли настоятеля там скрывали беглецов? Но в любом случае, теперь уже ничего не докажешь, а вот майору Турубанову о сем точно доложить следует…

* * *

…Проснувшись по утру в своем кабинете Александровского дворца, Николай рассеянно уставился в окно, за которым уже рассвело. Вспомнил про наводнение, обрушившееся на Петрополь, и настроение его тут же испортилось. Он поднялся, сбрасывая в сторону шинель, которой укрывался ночью, накинул на плечи военный мундир без эполет. Николай любил спартанскую жизнь, спал на походной постели с тюфяком из соломы, не знал ни халатов, ни ночных туфель. При этом он был щепетильно чистоплотен и менял белье всякий раз, как переодевался. Единственная роскошь, которую он себе позволял, были шелковые носки, к которым привык с детства.

Подойдя к окну, император долго вглядывался в голые кроны деревьев царскосельского парка, окружавшего дворец, и огромные лужи, застоявшиеся на полянах после дождя, шедшего трое суток почти без остановки. Потом, вздохнув, вернулся к столу и вызвал звонком дежурного флигель-адъютанта. Выслушав его короткий доклад о том, что ночь во дворце прошла