Я, мои друзья и героин - Фельшериноу Кристина

Я, правда, попыталась взять Кристину на короткий поводок. Но когда я говорила: «Ты будешь дома к ужину!» – а её не было, я ничего не могла сделать с этим. Где мне искать её в этом городе? То, что она одна ездила на Цоо, я не могла бы и предположить. Я радовалась, когда она звонила в половине девятого и говорила: «Мамочка, не беспокойся! Я сейчас буду». Я просто не справлялась больше с Кристиной…

Иногда, она, конечно, придерживалась моих запретов. Тогда она гордо говорила по телефону подруге: «Нет – сегодня мне нельзя. Я остаюсь дома». Как будто это не имело никакого значения для неё. В этом было противоречие. С одной стороны, она часто хватала через край, выходила из всех рамок приличий, дерзила невероятно.

С другой стороны, она относилась ко мне с должным уважением, когда ей говорили, что можно, что нельзя.

И вот в конце января семьдесят седьмого года наступил момент истины! Это было ужасно! Мне надо было в ванную. Дверь была закрыта. Кристина была внутри и открывать не собиралась. В этот момент я уже была уверена. И одновременно мне стало ясно, что уверена-то я была всегда, но всё это время просто обманывала себя. А иначе… – иначе я не смогла бы внезапно догадаться, что там происходит за дверью!

Я стала барабанить в дверь, но она всё не открывала. У меня просто буйное помешательство началось! Я ругалась, я молила – открыть, наконец, дверь! И вот дверь открылась, Кристина пулей вылетела вон. В ванной я нашла закопчённую ложку и брызги крови на стенах. Достаточно красноречивое подтверждение! Я знала это всё из газет. Подошёл Клаус, спросил: «Ну – а теперь ты веришь?» Я вбежала в комнату вслед за ней. Спросила: «Кристина, что ты делала там?» Я была совершенно убита. Меня трясло. Я не знала, что мне – зареветь, завыть или заорать. Нет – сначала надо было поговорить с ней, а она только плакала, разбивая мне сердце: не могла и взглянуть на меня. И я спросила: «Ты кололась героином?» Она не отвечала. Ревела навзрыд и просто не могла вымолвить ни слова. Тогда я силой завернула ей руки, и – вот тебе! По обеим сторонам – следы от уколов!

Особенно ужасно они не выглядели. Совершенно нет! Только две, три дырочки – под ними свежий укол. Он один был ещё достаточно красным.

И тогда она призналась, вся в слезах. Я в тот момент только подумала: «Ну всё – я должна умереть!» Лучше бы я уже давно умерла! Я так отчаялась, что вообще не могла включить голову. Я совершенно не знала, что делать. Тогда я спросила у неё:

«Что будем делать?» Этот вопрос я задала Кристине! Я была совершенно беспомощна!

Да, это был тот самый удар, от которого я так долго старалась увернуться. И это было именно то, что я так старалась выпустить из виду. Но я же действительно не знала, как выражаются симптомы! До того момента у меня и вовсе не было формальных причин подозревать Кристину. Как правило, она была очень живой и весёлой. Иногда, правда, стремилась побыстрее исчезнуть в своей комнате, если приходила домой слишком поздно. Но я относила это на её угрызения совести из-за опоздания.

Когда я немного успокоилась, мы стали думать, что делать, как быть дальше, как бросить. Кристина призналась мне тогда, что и Детлеф употребляет героин. По её словам, всё дело только тогда могло иметь смысл, если и он попытается бросить одновременно с ней. В противном случае они лишь будут провоцировать друг друга снова взяться за шприц. Меня это убедило. Мы решили, что начнём прямо сейчас.

Кристина вела себя открыто и искренне. Она призналась, что Детлеф зарабатывал деньги на героин, продаваясь гомосексуалистам, не вокзале. Это просто ужаснуло меня! То, что и она отдавалась мужчинам за героин – об этом речь даже не шла. Я не могла этого представить, в конце концов, – она ведь любила Детлефа. А он, говорила Кристина, всегда зарабатывал достаточно…

Кристина клялась: «Мамочка, верь мне! Я так хочу отколоться! Действительно!» Вечером мы поехали искать Детлефа, и тут я словно в первый раз увидела всех этих до крайности истощённых, достойных сожаления персонажей, что входили и выходили из вагона метро. И Кристина сказала: «Так я не хочу кончить! Да ты только посмотри на этих затраханных типов!» Она сама-то выглядела ещё достаточно чисто и опрятно. Мы так нигде и не наши Детлефа, и поехали тогда к его отцу. Он знал о зависимости сына – не знал только, что и с Кристиной тоже всё так. Я стала его упрекать. «Почему? – спросила я, – вы не сказали мне?» «Стыдно было…» – ответил он.

Теперь отец Детлефа вздохнул с облегчением. Он хотел участвовать деньгами.

Вплоть до недавнего времени он напрасно старался помочь своему сыну, и я, должно быть, показалась ему настоящим ангелом-спасителем. Я и сама почувствовала в себе уверенность! Ох, я не имела ни малейшего понятия о том, что меня ожидает!

На следующий день я вышла из дому, чтобы посоветоваться с кем-нибудь о предстоящем нам деле. Сначала зашла в районное управление по делам молодёжи и сказала: «Моя четырнадцатилетняя дочь – героиновая наркоманка. Что мне делать?» Молчание… Они ничего не смогли посоветовать. «Отдать, может, в приют…» – сказали они. Я сказала, что об этом и думать нечего! Кристина просто почувствует, что от неё отделались. Кроме того, они и не знали ни одного приюта, куда берут наркоманов. Сначала им пришлось бы разыскать подходящий приют, а это займёт много времени. Хорошие места для трудных подростков – дефицит, что поделаешь! Я ответила: «Это тут совершенно не при чём! Она не трудный подросток, она – наркоманка». Чинуши только смотрели на меня и пожимали плечами. Напоследок посоветовали обратиться в детскую консультацию.

Когда я предложила это в свою очередь Кристине, она сказала: «Ерунда – что они понимают! Чего мне не хватает – так это терапии». Но чиновники ничего не смогли предложить и в этом смысле. Я исходила все наркологические консультации в городе – в Техническом университете, в Карита, и я не знаю, какие ещё… Я просто не знала, как же мне решить эту проблему.

В консультациях мне посоветовали не питать больших надежд по поводу выхода на дому. Без терапии откол – дело достаточно бессмысленное. Но, поскольку Кристина ещё так молода, сказали они, то можно попытать счастья и дома. И без того свободных мест у них не было и в ближайшие три месяца не ожидалось. Они дали мне рекомендации касательно питания, чтобы грамотно противостоять нежелательным осложнениям.

Откол состоялся в первую же неделю… Они оба не сопротивлялись, не увиливали ни от чего, и надежда вернулась ко мне. Через восемь дней я была уверенна: слава богу, всё получилось у нас! Кристина снова стала ходить в школу и даже якобы участвовать в занятиях.

Но потом она снова начала заниматься не пойми чем. Каждый раз она говорила мне, где была. Она приводила неопровержимые алиби. Звонила в восемь вечера и говорила: «Мамочка, я в том-то и том-то кафе. Встречаюсь с тем-то и тем-то. Скоро буду!» Всё время я была настороже. Я контролировала её руки, но свежих следов не находила. По выходным ей, правда, больше не разрешалось ночевать у Детлефа, но, с другой стороны, я хотела показать, что доверяю ей. Поэтому давала ей погулять по субботам. Я была крайне подозрительна, но просто не знала, как же мне себя вести, и постоянно ломала голову над одним вопросом – так что же нам делать!

Я испытывала панический страх перед героином: я же не хотела снова подсесть!

Но если Детлеф был обдолбан, а я чиста, то между нами как будто и не было ничего, мы были как чужие друг другу. Поэтому и приходилось брать героин, который он мне давал. И снова и снова, вводя иглу в вену, мы говорили себе, что кошмар не повторится. Мы уверяли себя, что каждый день можем соскочить, а между тем снова боялись, что на утро у нас не окажется ширева. Всё говно началось с самого начала.

Но теперь мы даже не понимали, как глубоко увязли, потому что ведь старательно изображали – всё под контролем…

Снова Детлеф зарабатывал для меня. Это, естественно, продлилось недолго, и мне пришлось выйти на панель, но поначалу я была даже рада встретить там своих старых клиентов, и работа не показалась мне такой отвратительной.