Жизнь. Кино - Виталий Мельников

– Это директор картины, Китаев, – сообщил мне тезка, когда мы вышли из студии.

– А сколько стоит гвоздичное масло? – спросил я.

– Никогда не трать своих денег на казенные нужды, – поучительно сказал спутник, – деньги у Китаева есть, но он не любит их тратить. Он от этого заболевает.

Мы познакомились. Мой тезка – Виталий Гришин – работал ассистентом у Юлия Фогельмана, знаменитого по тем временам оператора. Фогельман снял хороший фильм «Гармонь». Снял «Гибель Орла» и всем известный фильм «Пятнадцатилетний капитан». Виталий мимоходом сообщил, что он племянник того самого Гришина, который секретарь МГК[15].

– Но ты не обращай внимания – я нормальный человек, – успокоил меня тезка. – Здесь полно блатарей, потому что работать в кино считается модным. А я, между прочим, вкалываю! Уже три года! Сам Фогельман меня пригласил!

Виталий рассказал, какая нам предстоит роскошная жизнь. Шнейдеров задумал серию фильмов о Волге.

– Сперва мы на хорошем теплоходе поплывем вниз по реке, не спеша выбирать натуру, а потом завершим путешествие в устье, в заповеднике «Дамчик». Здесь, – рассказывал Виталий, – начнутся первые съемки. После этих съемок мы вернемся вверх по реке, снимать следующие фильмы, используя уже выбранную натуру.

Только к вечеру мы вернулись на студию с бутылочкой дефицитного гвоздичного масла. Оно, оказывается, понадобилось Китаеву для спасения съемочной группы от волжских комаров. В кабинете Шнейдерова шло совещание – обсуждался маршрут теплохода, перечень необходимой аппаратуры и снаряжения. Увидев меня рядом с упитанным Виталием Гришиным, Шнейдеров сказал, что мы являем собою наглядную диаграмму: «Я ем кашу Геркулес!» и «Я не ем кашу Геркулес!».

– Вот он – не ест кашу Геркулес! – указал Шнейдеров на меня, – докладывайтесь, молодой человек.

Я рассказал, на каком я курсе учусь и откуда родом. Узнав, что я из Сибири, Шнейдеров оживился.

– Вот это хорошо! Ты наш! – Шнейдеров оказался человеком веселым и разговорчивым. Тут же, прервав совещание, он рассказал Фогельману и окружающим историю, которая приключилась с ним где-то в Якутии. Дело было в двадцатых годах, когда там живы еще были туземные обычаи. Застигнутый пургой, Шнейдеров заночевал у местного старейшины. Они славно подкрепились жареной олениной и спиртом. Даже поменялись именами для укрепления дружбы. Прислуживала молодая жена хозяина. Она постоянно хихикала и лукаво поглядывала на Шнейдерова. Муж-якут что-то сказал жене, и она с готовностью закивала. После сытной трапезы хозяин попросил гостя оказать ему честь и разделить ложе с его молодой женой. Оказывается, в этих краях хозяин должен отдать гостю лучшее, что он имеет, и отказ – смертельная обида. Тогда Шнейдеров, якобы, предложил хозяину выпить по последней, притворился смертельно пьяным и старательно храпел всю ночь рядом с молоденькой хозяйкой.

– На вас это не похоже, – усомнился Фогельман.

– Да вы лучше послушайте конец истории! – защищался Шнейдеров: Прошло года три, а может и четыре. И вот, в один прекрасный день ко мне вбегает перепуганная жена и сообщает, что мне звонят из Верховного Совета по поручению какого-то Владимира Адольфовича. «Этот Владимир Адольфович просил передать тебе, Владимир, – тут жена сделала круглые глаза – что он хотел бы повстречаться с тобой, потому что вы давно не виделись». Мы долго сидели с женой и гадали, кто из моих приятелей способен на подобную шутку и в чем тут подвох. Гадали мы до тех пор, пока не раздался новый звонок. Тут к телефону побежал я сам. Вежливый чиновничий голос сообщил, что, если я не против, Владимир Адольфович посетит меня завтра, в обеденное время. «Вы уж, пожалуйста, товарищ Шнейдеров, – голос чиновника стал доверительным, – запаситесь чесночной настойкой – он любит». И чиновник повесил трубку. Размах розыгрыша был угрожающий. Мы с женой представили себе накрытый к обеду стол с дурацкой чесночной настойкой и радостные лица приятелей, которые все это затеяли.

– Ну нет, – успокоила меня жена, – это слишком уж неправдоподобно.

Тем не менее, с утра она пошла на рынок, а меня отправила за чесночной настойкой. Такого напитка в магазинах не оказалось, и мне посоветовали обратиться в аптеку. «Вам сколько бутылочек?» – презрительно спросила провизорша. Оказывается, чесночная настойка является дешевым и любимым напитком безнадежных выпивох. К трем часам мы с женой уже сидели за обеденным столом. В центре стояло множество бутылочек с чесночной настойкой. Мы решили пойти до конца – стало даже интересно. Позвонили ровно в три. Я пошел открывать. В дверях появился мой стародавний знакомец, старейшина-якут. Теперь он был облачен в модный чесучевый костюм. На груди его красовался депутатский значок. Я познакомил его с женой, и он ловко поцеловал ей ручку.

– О! Вот это сюрприз! – закричал гость, увидев на столе бутылочки с настойкой.

Начались вежливые разговоры. Гость налег на чесночную настойку, опрокидывая бутылочки прямо в рот. Оказывается, когда-то в Якутии попробовали было ввести сухой закон, но совершили ошибку – одновременно завезли и эту настойку как средство от цынги. Республика, конечно, принялась интенсивно лечиться. Наш гость, ныне вознесшийся до правительственных приемов, яств и напитков, пристрастился, оказывается, пить только эту мерзость «в память о славных временах и комсомольской юности».

С «Владимиром Адольфовичем» все оказалось еще проще. Давний обмен именами наш гость принял всерьез. Когда в Якутии началась всеобщая паспортизация, он назвался Владимиром Адольфовичем, что и было зафиксировано в паспорте. В именах и отчествах местное начальство не очень-то разбиралось – сочло, что у гражданина такое длинное имя.

Пошла веселая беседа, количество бутылочек на столе сокращалось. Гость был в ударе и каждую очередную бутылочку выпивал теперь за здоровье моей жены. «А помните нашу первую встречу?» – спросил он и подмигнул. Потом он пожелал осмотреть нашу спальню. Спальня депутату понравилась, и он захотел вздремнуть. Мы с женой переглянулись, тихонько вышли и стали совещаться: дать ли гостю проспаться здесь или разыскивать неизвестного чиновника в Верховном Совете? И тут послышался голос из спальни. Гость просил мою жену принести ему последнюю бутылочку в постель, «на сон грядущий». Жена взяла было эту бутылочку и двинулась к спальне. Не помню, что я крикнул жене, – рассказывал Шнейдеров, – кажется, я крикнул ей: «не сметь!». Жена удивилась. И тогда я вынужден был рассказать ей про древний обычай.

Но, вместо того, чтобы испугаться, жена принялась меня допрашивать злым шепотом, с кем и как часто я соблюдал древний обычай? Я рассказал все, но она, как вот теперь Фогельман, не поверила. Надо сказать, что мы до этого тоже попробовали настойку и беседа пошла на повышенных тонах.