Кадры решают всё - Роман Злотников

Ойбель судорожно кивнул.

– Далее. После окончания разгрузки я и люди из списка должны минут на десять остаться в том помещении, куда будут перегружены ящики. Желательно одни. После чего большая часть их должна быть отправлена в свои блоки. А человек пять-шесть должны задержаться в этом помещении до ужина. На каких-нибудь работах. Сами придумаете на каких. Скажем, что-то переложить, что-то перепаковать, что-то сдвинуть. Ну, не мне вас учить… Меня же вы должны отправить в шестой блок. Насколько я помню, он ужинает вместе с девятым?

– Так точно.

– Вот и хорошо, – русский был явно возбужден. И это тоже было признаком «окопного безумия». Они все всегда приходили в такое состояние перед боем. Но Ойбель уже зашел так далеко, что отступать было просто некуда. Оставалось надеяться на то, что русский знает, что делает… и что он успеет до собственной гибели воплотить хотя бы часть своих обещаний. Ну, скажем, действительно прикончить всех тех, кто сможет выступить свидетелем обвинения обершарфюрера в государственной измене и предательстве дела фюрера.

– Ну и последнее. Коменданта мы уберем. А вы, как начнется заварушка, забаррикадируйтесь в какой-нибудь комнате, причем, желательно, с каким-нибудь господином, имеющим хорошие связи с кем-то вышестоящим, которого непременно будут отмазывать изо всех сил, и который будет для вас полностью безопасен, и оставайтесь там, пока не подойдут ваши. Да, если вздумаете пострелять – не начинайте этого раньше, чем через двадцать минут после начала. Иначе я за вашу голову и гроша ломаного не дам. Понятно?

И обершарфюрер Ойбель торопливо закивал головой.

11

– Должен вам сказать, Вилора Сергеевна, что ваш рассказ был очень интересен и сильно нам помог, – с этими словами высокий, но очень толстый человек, с короткой квадратной щетиной усиков, под большим широким носом, поднялся на ноги и, ухватив руку Вилоры пухлыми пальцами, горячо пожал ее. Со всем, так сказать, своим кавказским темпераментом. Кем он был – Вилора не знала. Он представился просто Богданом Захаровичем.

В это большое здание на площади Дзержинского, которую большинство москвичей по-прежнему продолжало именовать Лубянкой, ее пригласили вчера. Причем, именно пригласили, а не вызвали. Это произошло вечером, в кабинете Бурденко, куда он зашла, чтобы очередной раз поставить ему общеукрепляющую схему. Она делала это через день, уже две недели подряд. И, ее ли это была заслуга, либо дело было в том, что Николай Нилович немного стабилизировал свой распорядок дня и стал уделять отдыху несколько больше времени, но благотворные изменения были налицо. Впрочем, судя по тому, что Бурденко стал приглашать ее ставить иглы не только себе, но и некоему количеству довольно высокопоставленных личностей, ее усилия он лично оценивал весьма высоко. Чего уж тут говорить, если среди тех, кого Вилора обиходила за последнюю неделю, был даже сам Каганович[70]!

Так что к тому, что кроме Николая Ниловича в его кабинете будет находиться еще кто-то, Вилора была вполне готова. Однако, как выяснилось, чаевничавший вместе с главным хирургом РККА представительный мужчина в форме майора государственной безопасности[71] был вовсе не пациентом. Хотя и прибыл в госпиталь именно из-за нее. Причем произошло все довольно забавно.

– А-а-а, проходите, проходите, милочка моя, – радушно поприветствовал ее Николай Нилович. – Мы вас с Анатолием Александровичем давно ждем.

Вилора послушно вошла в кабинет, поздоровалась с мужчинами и подошла к кушетке, стоявшей в углу кабинета, на которой Николай Нилович частенько устраивал собственные осмотры, и которая в последнее время использовалась и самой Вилорой как для установки игл самому Бурденко, так и его высокопоставленным пациентам. Аккуратно вытащив из все той же медицинской сумки, с которой она прикатила из Киева, уже приготовленный и продезинфицированный набор игл, девушка положила его на небольшой столик, покрытый стерильным полотном и, повернувшись к майору, доброжелательно сказала:

– Пожалуйста, раздевайтесь до пояса и ложитесь на кушетку.

Майор поперхнулся и уставился на нее.

– Что?

– Нет-нет, милочка моя, – рассмеялся Николай Нилович, – сегодня у тебя будет только один пациент – я. А товарищ майор прибыл, чтобы отпросить тебя у меня на завтра, до обеда. Им там требуется что-то уточнить, но он решил не посылать тебе повестку, а просто заехать и предупредить.

Вилора окинула майора настороженным взглядом. После ареста отца и уж тем более недолгого, но чрезвычайно насыщенного событиями и, скажем так, новым опытом общения с капитаном Бушмановым, госбезопасность и деликатность у нее как-то не вязались друг с другом. Но майор сидел спокойно, благожелательно улыбаясь и вполне себе демократично похрустывая баранкой. Так что она решила не дергаться, а просто подождать и посмотреть, как дальше будут развиваться события.

– Так мне завтра надо прибыть в…

– Ну почему же прибыть, – несколько поспешно прервал ее майор. – Прибывают к нам те, кого мы подозреваем в каких-нибудь неблаговидных поступках. В отношении вас же у нас никаких подозрений нет. Нам просто необходимо уточнить некоторые детали в рамках расследования дела бывшего капитана госбезопасности Бушманова. И все, – он еще шире улыбнулся. – Я и заехал, чтобы вас отпросить по-простому и не напрягать повесткой ни вас, ни ваш строевой отдел. А то кто его знает, что люди подумают. Понимаете?

Вилора настороженно кивнула.

– Тогда, куда мне завтра надо… ну… приехать?

– А на Лубянку, – все так же улыбаясь, сообщил ей майор. – В двести двадцатый кабинет. К десяти. Николай Нилович вон записал все. Сказал, что вам сам все передаст. Я же уже уходить собирался, да Николай Нилович меня чайком с медом и баранками соблазнил.

– Хорошо, я буду, – ответила девушка. Но тут же спохватилась: – А меня пропустят, без повестки-то?

– Пропустят, – махнул рукой майор. – Просто скажете свою фамилию на входе. Ну и документы предъявите, конечно.

Вилора согласно кивнула и перевела взгляд на Бурденко.

– Николай Нилович, мне попозже зайти?

Но тут снова вмешался майор.

– Ну, зачем же попозже. Об этих ваших сеансах акупунктуры просто легенды ходят. Говорят, вы даже самых безнадежных на ноги ставите. Я давно мечтал посмотреть, – он снова широко улыбнулся, но тут же уточнил: – Если, конечно, это возможно…

Вилора снова посмотрела на Николая Ниловича. Он крякнул и усмехнулся.

– Да можно, конечно. Эвон Лазарь Моисеевич, прежде чем под «иглы Сокольницкой» лечь, сначала тоже посмотрел, как она меня обихаживала.

Вилора сердито нахмурилась.

– Николай Нилович, я же вам уже говорила, что это никакие не «иглы Сокольницкой». И, если уж так хочется привязаться к персоне, то их надо называть «иглами Куницына».

– Ладно-ладно, милочка моя, не будем спорить, – Бурденко встал из-за стола, стянул с себя халат и принялся расстегивать мундир. – Лучше расскажите, как идет работа над статьей и методичкой.

– Методичка почти закончена, – с готовностью начала отвечать Вилора. – Через два дня представлю. А насчет статьи, – тут она вздохнула. – Пока работаю. Времени совершенно нет, Николай Нилович. Сами же знаете, сколько раненых.

– Это – да, – вздохнул Бурденко, укладываясь на кушетку. – В Киеве тяжелые бои идут, но самолеты с ранеными к нам оттуда еще прорываются.

– И Днепрогэс взорвали, – тихо произнесла Вилора. Все помолчали. Говорить об этом было тяжело. Днепрогэс был символом, символом новой жизни, символом того, что старая Россия, которая представлялась им отсталой, косной, аграрной страной, сделала прыжок вперед и вверх, к новым сияющим вершинам, которые будет олицетворять для всего мира новый, светлый и могучий Советский союз. И вот этот символ пришлось разрушить. Причем собственными руками.

– Но ты все равно со статьей не затягивай, – вернул ее мысли в прежнее, рабочее русло Бурденко. – Она нам очень пригодится для продвижения твоих игл. А их применение обязательно надо будет расширять. И не только при ранениях. Сама видишь, как они на меня действуют. Как заново родился!

– Да понимаю я, – досадливо морща лоб, отозвалась девушка, доставая из чехла иглы и начиная ставить их Николаю Ниловичу. – Но нечего писать пока. И с пленкой для рентгеновского аппарата просто беда. Немецкая довоенная уже кончилась, а наша гораздо хуже. А без рентгеновских снимков никакой статьи не получается…

– М-гм, – отозвался Бурденко, как обычно при этой схеме на шестой игле впадая в некое состояние полной расслабленности. И тут же за спиной Вилоры раздался встревоженный голос майора:

– А что это с Николаем Ниловичем?

– А? – встрепенулась девушка, за разговором уже успевшая забыть о третьем лице, присутствовавшем в кабинете. – В смысле?

– Ну, вроде как, сознание потерял, – кивнул майор в сторону Бурденко.