История жирондистов Том I - Альфонс Ламартин

Она делила время между хозяйственными заботами, умственными занятиями и благотворительностью; обожаемая крестьянами, она старалась облегчить их бедствия при помощи тех небольших излишков, какие оставались у нее в результате строгой экономии, старалась лечить их болезни, пользуясь знаниями, приобретенными в медицине. Ее приходили отыскивать за три и за четыре мили, когда нужно было посетить больного. В воскресенье ступеньки ее крыльца заполнялись больными, пришедшими за помощью, и выздоровевшими, которые являлись, чтобы принести госпоже Ролан свидетельства своей признательности: корзины с каштанами, сыр или яблоки из своих садов. Она радовалась, наблюдая в крестьянах справедливость и признательность. В ее глазах они были представителями народа, вытесненного из столиц. Впоследствии поджоги замков, разбой, убийства показали ей, что этот океан людей, тогда столь спокойный, устраивает свои бури, более ужасные, чем бури настоящего океана, что обществу столь же нужны учреждения, как волнам русло, и что для народного правительства так же необходима сила, как и правосудие.

Между тем революция 1789 года разразилась и застала госпожу Ролан в этом убежище. Упоенная философией, поклонница античной свободы, она воспламенилась от первой искры, какая упала с этого очага новых идей; она искренне поверила, что эта революция возродит человечество, уничтожит несчастья бедного сословия и обновит весь мир. Возвышенная иллюзия ее в эту эпоху равнялась делу, которое Франции предстояло совершить. Надежда дала ей решимость, а вера в социальное возрождение сделалась ее силой.

С этого времени госпожа Ролан почувствовала, что в ней зажегся огонь, которому уже не суждено было погаснуть иначе, как в ее крови. Она полюбила революцию со всей страстью. Это пламя она сообщила мужу и друзьям. Живя только для счастья других, она мстила за свою судьбу, которая отказывала ей в личном счастье. Счастливая и любимая, госпожа Ролан оставалась бы только женщиной; несчастная и одинокая, она сделалась главой партии.

Образ мыслей господина и госпожи Ролан восстановил против них в первое время всю коммерческую аристократию Лиона, города хотя и честного, но преданного деньгам. Однако поток идей бывает столь неодолим, что увлекает даже самых отсталых людей. На первых же выборах Ролана избрали в муниципалитет. Он высказался там со всей суровостью своих принципов и с энергией, которую почерпнул в душе своей жены. Муниципальный совет избрал Ролана депутатом в Париж, чтобы защищать коммерческие интересы Лиона перед комитетом Учредительного собрания.

Двадцатого февраля 1791 года госпожа Ролан вновь вступила в Париж, из которого уехала пять лет назад безвестной молодой девушкой. На другой день она поспешила на заседание Собрания. Там она увидела могучего Мирабо, изумительного Казалеса, смелого Мори, хитрого Ламета, холодного Барнава. С досадой, к которой примешивалась ненависть, госпожа Ролан заметила в положении и речах правой стороны то превосходство, которое дается привычкой к преобладанию и уверенностью в уважении масс, левую же нашла в униженном положении, увидела в ней наглость, смешанную с сознанием своей подчиненности. Таким образом, античная аристократия все еще была жива и даже после своего поражения мстила за себя демократии, которая, подчиняя ее, тем не менее ей же завидовала.

В эту-то эпоху госпожа Ролан и ее муж завязали отношения с некоторыми из самых рьяных личностей среди проповедников народных идей. Это были люди, которые, как казалось госпоже Ролан, любят революцию ради нее самой и, воодушевляемые высоким бескорыстием, стремятся не к преуспеянию своего личного счастья, а к прогрессу человечества. Одним из первых был Бриссо. Роланы долгое время состояли в переписке с ним по предметам, касающимся экономики и великих задач свободы. Их идеи развились вместе и как бы побратались. Госпожу Ролан интересовало, соответствуют ли черты лица Бриссо его духовному содержанию. Она верила, что натура проявляется во всех формах и что разум и добродетель могут очертить внешнюю сторону человека, как ваятель придает глине формы своего замысла. В этом политическом деятеле что-то напоминало памфлетиста. Ветреность Бриссо неприятно поражала госпожу Ролан, сама его веселость казалась ей профанацией тех суровых идей, провозвестником которых он выступал. Революция, которая вдохновляла страстью слог Бриссо, не доводила до одушевления его лицо. Госпожа Ролан не нашла в нем достаточной ненависти к врагам народа.

Бриссо привел в дом супругов Ролан Петиона, своего товарища по ученью и друга. Было еще несколько человек, имена которых в свое время появятся в летописях зарождавшейся партии. Бриссо, Петион, Бюзо, Робеспьер условились сходиться четыре раза в неделю, по вечерам, в салоне госпожи Ролан.

Целью этих сходок стали секретные совещания о слабости Учредительного собрания, о засадах, которые устраивались аристократией, задержанной революцией, и о том направлении, какое должно сообщить охладевшему общественному настроению, чтобы довершить победу и упрочить ее.

Таким образом, госпожа Ролан с первых же дней очутилась в центре движения. Ее невидимая рука касалась первых нитей еще не вполне завязавшегося узла, из которого должны были произойти самые важные события. Эта роль льстила и ее женской гордости, и ее политическим страстям. Она выполняла эту обязанность с той скромностью, которую можно бы было назвать образцом искусства, если бы в госпоже Ролан это качество не проистекало прямо из ее натуры. Помещаясь вне круга собеседников, близ рабочего столика, она занималась ручной работой или писала письма, постоянно слушая с кажущимся равнодушием споры своих друзей. Часто она порывалась принять в них участие, но кусала себе губы и удерживала мысль. Продолжительность и многословие таких совещаний, остававшихся без всякого результата, внушали тайное презрение этой энергичной и деятельной женщине.

Вскоре победы Учредительного собрания ослабили самих победителей. Вожди Собрания отступили перед своим собственным делом и завязали переговоры с аристократией и троном с целью предоставить королю пересмотр конституции в более монархическом духе. Депутаты, собиравшиеся у госпожи Ролан, рассеялись; осталась лишь небольшая группа людей непоколебимых, которые предаются принципам независимо от их успеха и привязываются к безнадежному делу с тем большей силой, чем больше счастье им изменяет.

Несомненный интерес для истории представляет впечатление, какое впервые произвел на госпожу Ролан человек, который, впоследствии отогревшись на ее груди и занимаясь вместе с ней политической интригой, должен был ниспровергнуть власть ее друзей, убивать их во множестве и даже ее послать на эшафот. Никакое отталкивающее чувство в это время, по-видимому, не предсказывало госпоже Ролан, что, способствуя улучшению положения Робеспьера, она подготавливает смерть самой себе. Если у нее и возникло какое-нибудь неопределенное опасение, то оно тотчас же прикрылось состраданием, которое почти походило на презрение. Робеспьер казался госпоже Ролан честным человеком. Она заметила, что на совещаниях он бывал всегда сосредоточен, не обнаруживал себя, выслушивал все мнения прежде, чем высказать свое, и не давал себе труда мотивировать это последнее. Подобно всем людям повелительного характера, Робеспьеру собственное убеждение казалось достаточной причиной того или другого выраженного им мнения. На другой день после разговора он всходил на трибуну и, обращая на пользу своей репутации те тайные совещания, при которых присутствовал накануне, опережал час действия, условленный с друзьями, и открывал таким образом весь задуманный план. Эти поступки приписывались его молодости и нетерпеливому самолюбию.

Госпожа Ролан, убежденная, что этот молодой человек страстно любит свободу, принимала его сдержанность за робость, а подобного рода измены — за проявление независимости. Общее дело оправдывало все. «Он защищает принципы с жаром и упорством, — говорила она, — нужно мужество, чтобы их защищать одному в то время, когда число защитников народа значительно сократилось. Двор ненавидит Робеспьера, мы должны его любить. Я была поражена тем ужасом, каким Робеспьер казался проникнут в день бегства короля в Варенн. Вечером у Петиона он говорил, что королевская семья приняла такое решение не иначе, как подготовив патриотам в Париже Варфоломеевскую ночь, и что он сам ждет смерти в течение двадцати четырех часов. Петион, Бюзо, Ролан говорили, напротив, что бегство короля стало его отречением и что нужно этим воспользоваться для подготовки умов к республике. Робеспьер, насмешливо и по обыкновению грызя ногти, спрашивал, что такое республика».

В этот день Бриссо, Кондорсе, Дюмон и Дюшатель составили проект газеты под названием «Республиканец». Идея республики родилась в колыбели жирондистов, прежде чем появиться в уме Робеспьера, и 10 августа стало не случайностью, а заговором.