Полиция, полиция, картофельное пюре! - Валё Пер

Скакке неторопливо сложил газету, поднялся, запихнул ее в карман и медленно пошел за ним. Тот повернул в переулок и довольно быстро направился к тюрьме у подножия холма.

Скакке почувствовал жалость к этому человеку, который не знал, как скоро окажется в мрачных стенах старой тюрьмы. Может быть, он уже начинает верить, что ему удастся этого избежать?

У тюрьмы человек повернул направо, потом налево на Гевальдигергатан, где остановился у футбольной площадки. Скакке остановился тоже. На площадке шел матч, и Скакке сразу же узнал обе команды: «Флаг» в красных майках и «Балкан» в синих. Игра, кажется, была интересная, и Скакке не имел ничего против, чтобы посмотреть ее подольше, но человек почти сразу двинулся дальше.

Они продолжали путь по Люйдавеген, а когда прошли площадь Дальхемспланен, человек в коричневом вошел в бутербродную. Через витрину Скакке видел его у прилавка. Через несколько минут человек вышел с коробкой в одной руке, пакетом в другой и пошел обратно тем же путем.

Скакке теперь держался на большем расстоянии, считая, что человек направляется домой. Когда они проходили мимо футбольной площадки, «Балкан» как раз забил гол и публика, по-видимому, состоявшая главным образом из болельщиков «Балкана», встретила его единогласным кликом торжества. Мужчина с маленьким ребенком на плече громко выкрикивал рифмованные приветствия, но Скакке не смог разобрать слов, поскольку язык был югославский.

Человек, за которым следил Скакке, действительно пришел домой. Через окно было видно, как тот вынул банку с пивом. Тогда Скакке зашел в телефонную будку и позвонил Мартину Беку:

– Он дома. Выходил купить пива и бутербродов.

– Хорошо. Стой там и позвони, если он выйдет.

Скакке вернулся на свой пост на скамейке. Через полчаса он зашел в ближайший киоск, купил вечерние газеты, плитку шоколада и вернулся на скамейку. Время от времени он прохаживался по тротуару, но опасался слишком часто проходить мимо окна. Стемнело, и за окном зажегся свет. Тот человек снял пиджак, съел бутерброды, выпил две банки пива и теперь ходил по комнате взад и вперед. Иногда присаживался за стол у окна.

К двадцати минутам одиннадцатого Скакке прочел по несколько раз три газеты, съел четыре плитки шоколада, выпил две бутылки апельсинового сока и был уже готов завыть от тоски.

Свет в той комнате погас. Скакке подождал пять минут, затем позвонил в полицейское управление. Ни Монссона, ни Мартина Бека там не оказалось. Он позвонил в «Савой». Комиссар Бек ушел. Позвонил домой Монссону. Оба были там.

– Ты все еще на месте? – спросил Монссон.

– Конечно. Оставаться еще? Почему вы не приходите? – Скакке почти плакал.

– А, – флегматично произнес Монссон. – Я думал, что ты знаешь. Мы подождем до завтра. А что он делает?

Скакке заскрежетал зубами:

– Потушил свет. Наверное, собирается лечь спать.

Монссон ответил не сразу. Скакке услышал подозрительное бульканье, слабый звон и чей-то голос.

– По-моему, тебе нужно сделать то же самое. Он, надеюсь, тебя не видел?

– Нет, – отрезал Скакке, бросился к велосипеду и буквально полетел вниз с холма к Люндавеген, а через десять минут стоял в передней своей квартиры и набирал номер телефона Моники.

В пять минут девятого в субботу утром Мартин Бек и Монссон постучали в дверь Бертиля Свенссона.

Он вышел к ним в пижаме. Увидев их удостоверения, только кивнул головой, вошел обратно в квартиру и стал одеваться.

В квартире, состоявшей из комнаты и кухни, оружия они не нашли. Бертиль Свенссон последовал за ними и сел в машину, не сказав ни слова. Всю дорогу он молчал. Когда они вошли в кабинет Монссона, он указал на телефон и впервые заговорил:

– Разрешите позвонить жене?

– Позже, – ответил Мартин Бек. – Сначала мы немного побеседуем.

XXIX

Почти целый день Мартин Бек и Монссон слушали историю жизни Бертиля Свенссона. Казалось, он испытывает облегчение от возможности высказаться; ему хотелось, чтобы они его поняли, и он почти рассердился, когда пришлось сделать перерыв на обед. Его рассказ в основном подтверждал их реконструкцию событий и даже версию о мотивах убийства.

После всех своих бед, сидя в одиночестве в Мальмё, он начал обдумывать свое положение, и ему становилось все более и более ясно, кто был причиной постигших его несчастий: Виктор Пальмгрен, кровопийца, наживающийся за счет других, магнат, которого нисколько не волнует благополучие тех, кто на него работает или живет в его домах. Как тут не возненавидеть такого!

Несколько раз во время допроса Свенссон падал духом, начинал плакать, но опять брал себя в руки и заверял, что благодарен за то, что получил возможность все объяснить. Он несколько раз повторил, что рад их приходу. Но если бы они его не нашли, он вряд ли бы выдержал долго и пришел бы сам. В том, что сделал, он не раскаивался.

Неважно, что придется сесть в тюрьму, жизнь его уже искалечена, и он не в состоянии начать новую.

По окончании допроса, когда все уже было сказано, он пожал руки Монссону и Мартину Беку и поблагодарил их. Его отвели в арестантскую.

После того, как за ним закрылась дверь, в кабинете долго стояла тишина. Наконец Монссон встал, подошел к окну и посмотрел на тюремный двор.

– Черт подери, – пробормотал он.

– Надеюсь, приговор будет мягким, – сказал Бек.

В дверь постучали, и вошел Скакке.

– Как дела? – спросил он.

Ему ответили не сразу. Потом Монссон сказал:

– Примерно так, как мы предполагали.

– Хладнокровный, дьявол, – сказал Скакке, – просто взял и застрелил. Почему он это сделал?

– Подожди, сейчас услышишь, – Мартин Бек перемотал ленту магнитофона, нажал кнопку, и катушки завертелись.

Монссон: Но как вы узнали, что Пальмгрен как раз в это время находится в отеле «Савой»?

Свенссон: Я этого не знал. Я просто проезжал мимо…

Бек: Будет лучше все изложить по порядку. Расскажите, что вы делали в течение дня в среду.

С.: Мой отпуск начался в понедельник, так что в среду я был свободен. Утром ничего особенного не делал, просто болтался дома. Постирал рубашки и нижнее белье. На завтрак съел яичницу и выпил кофе. Вымыл посуду и отправился за покупками. Я пошел в универсам на площади Вэрнхемсторьет, это не самый близкий ко мне магазин, но просто хотелось убить время. У меня мало знакомых в Мальмё, всего несколько товарищей по работе, но сейчас время отпусков, и все разъехались. Сделав покупки, вернулся домой. Было очень жарко, и мне не хотелось больше выходить. Я лег на кровать и стал читать книгу. К вечеру стало прохладнее, и в половине седьмого я поехал на велосипеде в тир.

Б.: В какой тир?

С.: В тир, где я обычно стреляю, в Лимхамне.

М.: У вас был с собой револьвер?

С.: Да, его можно оставлять в клубе, но я обычно беру его с собой.

Б.: Продолжайте.

С.: Я пострелял с час. Вообще-то у меня нет на это денег, ведь все это довольно дорого: патроны, членские взносы, но надо же иметь хоть какое-то удовольствие.

М.: Давно ли у вас револьвер?

С.: Довольно давно. Я купил его лет десять назад, когда выиграл деньги в лотерее. Я всегда любил стрелять. Когда я был мальчишкой, мне всегда хотелось иметь духовое ружье, но родители у меня были бедные, они не могли и не желали его покупать. Больше всего мне нравилось ходить в тир и стрелять в жестяных оленей.

Б.: Вы хорошо стреляете?

С.: Да, могу сказать, хорошо. Я несколько раз выигрывал на соревнованиях.

Б.: Продолжайте.

С.: Когда я кончил стрелять, то поехал на велосипеде в город.

М.: А револьвер?

С.: Он лежал в коробке на багажнике. Я ехал по велосипедной дорожке вдоль гавани Лимхамн, потом мимо музея и здания суда. На углу Норра Валльгатан и Хампгатан мне пришлось остановиться из-за красного света, и тут я его увидел.