Пляска дервиша (сборник) - Михаил Березин

Мы с охранниками тщательно обследовали всю квартиру, убедившись, что в ней больше никто не прячется и что наш сюрприз в этой череде сюрпризов является последним. После чего Блондин позвонил по радиотелефону. Мы расселись в произвольном порядке и принялись ждать. Через несколько минут в холл в сопровождении Бондо спустилась Лили.

Окинув взглядом помещение, Лили сразу же направилась в угол и ударила Марину ногой. Та заголосила еще громче.

– Где остальные члены банды? – спросила ее Лили.

– Я не знаю, – сквозь рыдания отозвалась Марина.

– Ты мне ответишь за Пью, – зловеще прошипела Лили и снова ударила Марину ногой. – Сполна ответишь.

– За какого Пью?! – в истерике закричала Марина. – Я не знаю никакого Пью!

– Молчи, стерва!

В этот момент зазвонил телефон.

– Возьми трубку, – тут же сориентировалась Лили. – Если это Гуриели или кто-то другой, скажи, что с Крайским покончено и дружки твои уже ушли. Прекрати плакать, стерва!

Марина вытерла рукой слезы и подошла к аппарату. Бондо протянул ей трубку.

– Гоча, освободи нас! – неожиданно заорала та. Бондо мгновенно перерезал ножом телефонный провод, но это не произвело на Марину ни малейшего впечатления. – Гоча, миленький! Ну, пожалуйста! Я не хочу здесь больше оставаться! Я хочу уехать! Они меня бьют! – Обрубок шнура, торчащий из трубки, болтался у Марины перед самым носом, но она этого совершенно не замечала. Бондо ударил ее в челюсть, и она отлетела назад в угол, но трубку из рук не выпустила и все продолжала кричать: – Ну Гоча! Ну миленький! Ну, пожалуйста!

Охранники Лили взялись за Гунько и азиата, и азиат мигом все выложил. Оказалось, что оставшиеся четыре человека находятся все там же на Пауль-Людвиг-Штрассе 54. Поначалу я удивился, но затем вспомнил пассаж Джаича по поводу того, что, дескать, если «они знают, что мы знаем, что они знают», где мы до этого находились, они никогда не будут нас там разыскивать, поскольку уверены, что мы там больше ни за что не появимся. Видимо, Гоча Гуриели размышлял приблизительно так же.

– Кто вам дал наводку на людей, которых вы взорвали вместе с домом? – спросила Лили. – эта сука не могла ничего знать о них.

– Это все Гуриели! – прокричал азиат. – Ему стало известно, что те начали наводить справки, кому принадлежит наша хаза в районе Ванзее.

Гунько молчал.

– Где моя собака? – спросил я у него, но он только нахально мне улыбнулся.

До Марины, наконец, дошло, что кричать в трубку бессмысленно, и она отбросила ее в сторону.

– Я не хотела, – заголосила она. – Гоча сказал, что есть классный парень с деньгами и что если я буду паинькой, то скоро унаследую все его состояние. И дал мне его адрес…

– Пойдем, Крайский, – сказала Лили и повернулась к Бондо. – А вы поторапливайтесь.

Когда мы спускались в лифте, я поинтересовался, какая участь ожидает этих троих. Она ответила, что я ее плохо знаю, иначе бы не спрашивал.

– Ближе, чем Пью, у меня никого не было. Это сыскное бюро – игрушка, которую я преподнесла ему в подарок. Теперь я никого не пощажу.

Из ее слов следовало, что, поскольку Пью Джефферсона больше нет в живых, сыскное бюро в ближайшем будущем прекратит свое существование. Однако ожидаемого душевного подъема в связи с этим обстоятельством я не испытал.

Мы вышли из подъезда и сели в машину.

– Как там Ада Борисовна и Тигран Ваграмович? – спросил я чтобы хоть как-то разрядить напряженную тишину.

Она не ответила.

Далее события развивались следующим образом.

БМВ встал на опушке леса в какой-то сотне метров от дома!54 по Пауль-Людвиг-Штрассе. В нем остались я и Лили. Блондин с радиотелефоном в одной руке и «Макаровым» в другой засел у края дома так, чтобы полностью контролировать внутренний двор с теннисным кортом. Потом во двор со стороны улицы ворвался микроавтобус без опознавательных знаков. По нему тут же принялись палить из израильских автоматов «узи». Пользуясь микроавтобусом как прикрытием, Чарли, Ева и Миксер открыли ответный огонь по окнам, мигом превратив стекла в мелкое крошево. После этого они закидали дом гранатами.

«Узи» смолкли. Тогда из микроавтобуса выскочил Бондо с фауст-патроном в руках и взорвал дверь. Внутри они обнаружили трупы двоих мужчин интеллигентного вида. Они лежали в комнатах второго этажа в дорогих костюмах с галстуками, сжимая в коченеющих руках «узи». Третий, неопределенного возраста, весь в татуировках, еще был жив, однако истекал кровью. У него попытались выяснить, где Гуриели, но он уже не мог говорить и через пару минут скончался. А самого Гуриели так и не нашли. То ли он хорошо спрятался в доме, а искать его не было времени – ведь в любую секунду могла нагрянуть полиция, – то ли успел сбежать заблаговременно, поскольку Блондин не видел, чтобы кто-то выбирался из дома на контролируемом им участке. В любом случае нужно было спешить. Лили дала отбой. Блондин присоединился к остальным, во двор на другом микроавтобусе |въехал Грач, все быстро в него уселись и через мгновение возле буквально вывернутого наизнанку дома никого не было…

Уехали и мы с Лили. Впервые я видел охранников «Гвидона» за работой и могу засвидетельствовать, что никому из них Лили денег зря не платит.

Последующие дни прошли в тщетных поисках Гуриели. Лили связалась с нашим представительством в Маями и потребовала, чтобы в Гондурас немедленно был послан человек с целью сбора интересующих нас сведений о Ромуальдо Нуньесе. Однако ничего заслуживающего внимания ему разведать не удалось. Тогда Лили распорядилась, чтобы наняли профессионального детектива. Тому, видимо, удалось продвинуться дальше, поскольку он был обнаружен мертвым: зарезан ночью в гостиничном номере.

– Я еще удивляюсь, как тебя здесь не прикончили, – сказала мне в тот день Лили.

Очевидно, я должен был расценивать ее слова как похвалу.

Расселились мы в различных отелях Берлина, причем я выбрал «Черчилль» в память об Изабель. Через день Горбанюк получил известие из Парижа: госпожа Изабель Демонжо не возражает, чтобы ее домашний адрес сообщили господину Аладдину. Адрес прилагался. Так что я бы мог, разумеется, ей написать, но предпочел раскошелиться на телефонный звонок. Поблагодарил за доверие и вкратце рассказал о том, что произошло за последнее время.

– Имей в виду, Гуриели еще жив. Наверняка он доложит или уже доложил Ромуальдо Нуньесу о твоем участии.

Последовало долгое молчание.

– Ты меня слышишь? – поинтересовался я.

– Да, – сказала она. – Спасибо за предупреждение.

Несколько раз в представительство наведывалась фрау Сосланд, но я оттягивал свою встречу с ней. Конечно, я бы мог заявить, что дело, в целом, закончено и они могут спать спокойно. Но ведь Гуриели-то был еще не обезврежен. Этот чертов Гуриели! Кстати, приз за лучшую мужскую роль в Каннах он так и не получил. А жаль, иначе можно было бы пристрелить его в момент вручения.

Позвонил Пауль фон Лотманн и сообщил, что Михаэля Крона, Отто Горовица и Анатолия Косых убили тем же оружием, что и Фридриха Бенеке, а именно – пистолетом прапорщика Никодимова.

– Видите, я исполнил свое обещание, – с гордостью отметил он.

Говорил он с Горбанюком, и тот горячо поблагодарил его от нашего с Джаичем имени. Сам Джаич все еще находился в реанимационном отделении, и к нему не пускали.

Затем позвонил Вилли Гройпнер и сказал, что от Изабель из Парижа пришел для меня факс. Это было письмо, и я привожу его здесь целиком: «Я думаю, тебе будет приятно получить привет из Парижа. Когда-нибудь ты обязательно должен приехать сюда, и я покажу тебе этот чудесный город. Если, разумеется, к тому времени ты застанешь меня целой и невредимой.

А теперь к делу. Как я уже рассказывала, моя мама много лет была компаньонкой русской графини. Фамилия графини была Телегина. За это время мама успела хорошо выучить русский язык и, когда Телегина окончательно состарилась, ежевечерне читала ей вслух русскую литературу: Пушкина, Толстого, Достоевского, Тургенева. Я тоже росла в этом доме, понимала русский и присутствовала почти при всех чтениях. Тургенев меня и доконал. Конечно, не он сам, а созданные им образы романтических русских женщин. Правда, тех тянуло к бунту, к революции, но ведь революция – то же преступление. И меня потянуло к преступлению…

Собственно, точнее будет сказать, что потянуло меня не к преступлению, как таковому, а к сильной, неординарной личности, способной на преступление. Первым из подобных людей мне повстречался Барри Амарандов. Произошло это тоже в доме у графини. Она любила людей искусства, особенно людей искусства из России, и к ней частенько захаживали те из них, кто имел возможность вырваться из Союза. Кстати, Гоча Гуриели тоже бывал там.

В ту осень мне только исполнилось восемнадцать. Он был намного старше меня, но это тоже казалось романтичным. Мой Барышников! Мой Нуриев! Я была без ума от его танцев. В особенности мне нравился „Танец Шамана“, который сохранился в его репертуаре до самого конца. Я рада, что присутствовала на его последнем концерте…