Царь Давид - П. Люкимсон

Мог ли Саул поручить сдерживать филистимлян Авениру, а сам вместе с сыновьями уйти с остальной армией за Иордан? Разумеется, мог. Но в том-то и заключалось величие его личности, что даже мысль о том, что он покупает себе жизнь ценой жизни других, была ему ненавистна. И в этом смысле подвиг Саула и стал подлинным символом героизма, готовности принести на алтарь самопожертвования во имя нации не только самого себя, но и самое дорогое, что есть у любого человека, – своих детей.

Именно так оценивал личность Саула и Иосиф Флавий.

"Хотя последний (Саул. – П. Л.), – писал он, – благодаря предсказанию пророка и знал, что случится и что ему угрожает неминуемая смерть, он все-таки не только не захотел спастись бегством и для личной безопасности предоставить своих товарищей на избиение врагам, – этим было бы запятнано также его собственное царское достоинство, – но и ринулся всем домом, вместе с сыновьями своими в самый центр опасности, считая своим долгом пасть вместе с детьми в честном бою за своих подданных и предпочитая видеть доблестную смерть сыновей своих, чем оставить их после себя на неопределенную в будущем участь. Он предпочитал оставить вместо потомства и наследников славу и непорочную после себя память. Поэтому-то я полагаю, что Саул был человеком исключительным: справедливым, храбрым и рассудительным, и если кто-нибудь другой явится с его качествами, то он за свою добродетель будет достоин всеобщего почитания" [46].

В то самое время, когда Саул находился в Аэндоре, филистимляне тоже начали подготовку к будущему сражению. Они устроили смотр своего войска, в ходе которого определялась боевая задача каждой из входящей в него армий. Армии царя Анхуса, как ни странно, было определено место в арьергарде, и тут-то филистимские князья и заметили, что в нее входит еврейская дружина из шестисот воинов, да еще и под предводительством того самого Давида, на руках которого были реки филистимской крови.

Анхус попытался уверить филистимских князей, что Давид верен ему и горит желанием отомстить Саулу, однако это не произвело на филистимских военачальников никакого впечатления. С их точки зрения, доверять Давиду было никак нельзя – напротив, чтобы заслужить прощение Саула, он может в решающий момент сражения ударить в тыл филистимлянам и тем самым определить его исход. Слишком многое решалось для филистимлян в этой битве, чтобы они могли позволить себе рисковать, а потому от Анхуса потребовали отослать Давида назад, в Секелаг.

Большинство комментаторов утверждают, что, предположив, что Давид и его люди могут в ходе боя обратить мечи против врагов своего народа, филистимские военачальники разгадали и предупредили тайный замысел самого Давида. Однако непосредственно из текста это никак не следует:

"Князья филистимские шли сотнями и тысячами, а Давид и люди его шли позади. И говорили князья филистимские: что это за евреи среди нас? И сказал Ахиш князьям филистимским: ведь это Давид, раб Шаула, царя Исраэльского, который жил у меня уже год или даже годы, и я не нашел в нем ничего плохого с того дня, как он попал к нам, до сего дня. И рассердились на него князья филистимские, и сказали ему князья филистимские: отошли назад этого человека, и пусть возвратится он в свое место, где ты поселил его, и пусть не идет с нами на войну, чтобы он не стал врагом нашим в войне, ибо чем приобрести ему милость господина своего, как не головами этих наших людей? Ведь это тот Давид, которому пели в танцах: "Шаул поразил тысячи свои, а Давид – десятки тысяч!" И призвал Ахиш Давида и сказал ему: как жив Господь! Ты честен, и приятно было бы мне, чтобы ты выходил и входил со мною в стан, ибо не нашел я в тебе зла со дня прихода твоего ко мне до сегодня; но не понравился ты князьям этим. А теперь возвратись и иди с миром, чтобы не доставлял ты неприятностей князьям филистимским. И сказал Давид Ахишу: что же сделал я и что худого нашел ты в рабе твоем с того дня, что я при тебе до сего дня, чтобы не идти мне сражаться с врагами господина моего царя? И отвечал Ахиш и сказал Давиду: знаю я, что ты хорош, на мой взгляд, как ангел Божий, но князья филистимские сказали: "Пусть не идет он с нами на войну". Итак, встань рано утром ты и рабы господина твоего, которые пришли с тобою, и когда встанете поутру, то чуть забрезжит вам свет, уходите. И встал Давид рано, сам и люди его, чтобы утром идти и возвратиться в землю филистимскую. А филистимляне поднялись в Исраэль…" (I Сам. 29:2-11).

В сущности, только одну фразу можно в этом отрывке воспринять как намек на то, что Давид не собирался воевать со своим народом, а намеревался ударить в тыл давшим ему приют филистимлянам.

"Что же сделал я и что худого нашел ты в рабе твоем с того дня, что я при тебе до сего дня, чтобы не идти мне сражаться с врагами господина моего царя?" – спрашивает Давид Анхуса, но при этом не уточняет, кого же именно он считает "господином своим царем" – Анхуса или Саула.

Решение филистимских князей явно избавило Давида от бремени очень тяжелого выбора и дало возможность вернуться со своей дружиной в Секелаг, не изменив ни своему народу, ни царю Анхусу.

…Секелаг встретил воинов Давида подымающимся над сожженными домами дымом и молчащими хлевами – за три дня их отсутствия неизвестный враг разграбил и сжег деревню и не только угнал весь имевшийся в ней скот, но и увел в плен всех детей и женщин.

Убитые потерей своих семей, ослепленные горем, не способные в этом состоянии внимать голосу разума, дружинники обвинили во всем происшедшем своего командира: кто, как не он, должен был предвидеть возможность такого поворота событий и оставить в городе сторожевой отряд хотя бы в 50-70 человек? Давид попытался напомнить, что налетчики также увели обеих его жен, но каждый горевал о свой жене и детях и не желал его слушать.

Существует несколько версий о том, что произошло дальше. По одной из них, воины произвели суд над Давидом и приговорили его к побиению камнями. По другой – никакого суда не было и в помине – просто разъяренная толпа дружинников начала смыкаться вокруг Давида, поднимая лежащие на земле камни, чтобы расправиться с ним тем самым способом, каким было у евреев принято расправляться с убийцами и святотатцами.

Но именно в такие минуты и проверяется характер лидера и сама справедливость его притязаний на лидерство. Давид сумел остановить, успокоить и снова подчинить себе эту разъяренную толпу. Текст "Книги Самуила" умалчивает, как ему удалось это сделать, обронив лишь слова о том, что "подкреплял себя Давид упованием на Господа, Бога своего". В том, что в эти мгновения Давид, будучи истово верующим человеком, взмолился к Богу, не вызывает сомнений. Однако он остановил своих бойцов явно не только силой молитвы. Согласно одному из преданий, Давид обратился к своей армии с "последним словом", в котором признал… справедливость вынесенного ему смертного приговора, но попросил подарить ему один день жизни и еще один день побыть под его командованием, чтобы дать ему шанс попытаться все исправить.