Рукопись, найденная в Сарагосе - Ян Потоцкий

— Я полагаю, — произнес отшельник, — что она хотела пожрать скорее душу, чем тело Мениппа, и что эмпуза эта была попросту дьяволом вожделения, однако я не понимаю, что это были за слова, которые придавали Аполлонию такое могущество. Ибо философ этот не был христианином и не мог применять страшного оружия, которое церковь вложила в наши руки; кроме того, если древние и могли в известном смысле обуздывать злых духов ещё до рождества Христова, то всё же крест, приказав замолкнуть всяческим прорицателям, тем паче лишил могущества идолопоклонников. Итак, я полагаю, что Аполлоний не только не был в состоянии изгнать самого малого диавола, но даже не имел никакой власти над последним из духов, ибо призраки эти появляются на земле по господнему соизволению, и притом всегда прося отслужить обедни, которых, как вам известно, совершенно не знали в языческие времена.

Узеда был противоположного мнения; он считал, что язычники, точно так же, как и христиане, бывали искушаемы злыми духами, хотя причины искушений могли быть совершенно иными, и, чтобы доказать то, о чем говорил, взял том писем Плиния[99] и начал читать нижеследующее:

Стоял в Афинах дом — обширный и пригодный для жилья, но пользовавшийся дурной славой и заброшенный. Не раз среди ночной тишины слышалось в нём бряцание железа, ударяющегося о железо, а если прислушаться повнимательней, то и звон цепей, который сперва, казалось, доносился издалека, а потом — всё приближался. Вскоре появлялось видение, похожее на исхудалого и сгорбленного старца с длинной бородой, вставшими дыбом волосами и оковами на руках и ногах, которыми он жутким образом потрясал. Гадкое это привидение лишало жителей сна, а постоянная бессонница вызывала недуги, завершающиеся весьма печально. Среди дня, когда призрака не было, его ужасный образ по-прежнему стоял перед глазами, и даже самые смелые проникались страхом. Наконец, обитатели покинули дом и целиком оставили его призраку. Впрочем, вывешена была надпись, свидетельствующая о том, что владелец хочет избавиться от бесполезного строения, в надежде, что какой-либо чужеземец, не знающий об ужасах, творящихся в доме, легко даст себя обмануть.

В это время философ Афинодор прибыл в Афины. Он увидел надпись и осведомился о цене; его поразила необычайная дешевизна, он стал допытываться о причинах и когда ему поведали всю историю, вместо того, чтобы отступиться, он лишь с большей поспешностью совершил купчую. Он въехал в дом, и под вечер приказал внести своё ложе в покои, расположенные по фасаду, принести лампу и таблички для писания, слугам же повелел удалиться в заднее крыло строения. Засим, боясь, чтобы разыгравшееся воображение не занесло его слишком далеко и не представило ему вещи вовсе не существующие, приготовил свой разум, глаза и руки для писания.

В начале ночи, как во всем доме, так и в той его части, где расположился философ, царило полное молчание, однако вскоре Афинодор услышал скрежет железа и бряцание оков; тем не менее он не поднял глаз, не бросил пера, успокоился и принудил себя не обращать никакого внимания на внешние события. Между тем шум всё усиливался, он уже достиг дверей и, наконец, стал слышен в самой комнате. Философ поднял глаза и увидел призрак, именно такой, какой ему описывали. Привидение остановилось в дверях и манило его пальцем. Афинодор жестом велел ему обождать и вновь склонился над своими записями, но призрак, явно потеряв терпение, торчал над самой головой философа, потрясая оковами.

Мудрец повернулся и, увидев, что дух не перестает его призывать, встал, взял светильник и пошел за призраком. Видение двигалось медленно, как будто угнетенное бременем оков, оно вышло во двор дома и внезапно на самой середине двора провалилось сквозь землю. Оставшись один, философ отметил это место листьями и камнями и наутро отправился к городским властям, прося, чтобы они распорядились предпринять поиски. Выкопали яму и нашли скелет в оковах. Город приказал почтить эти останки достойным погребением, и на следующий день после оказания мертвецу этой последней услуги в доме навсегда воцарился покой.

Каббалист, прочитав эту историю, добавил:

— Духи, как мы здесь убеждаемся, достопочтенный отец, являлись со времен незапамятных. Доказывает это нам случай с Аэндорской волшебницей[100] — и каббалисты никогда о не забывали. При всем том, однако, я признаю, что в мире духов произошли большие перемены. Так, например, вампиры, если смею так выразиться, принадлежат к новейшим открытиям. Я различаю среди них два рода, а именно: упыри венгерские и польские, которые попросту являются трупами, выходящими среди ночи из могил, чтобы сосать кровь людей, и испанские вампиры или нечистые духи, которые, входя в первое попавшееся тело, придают ему произвольный облик…

Каббалист явно хотел перевести разговор на предметы, касающиеся меня, и посему я поднялся, быть может, даже слишком поспешно, и вышел на террасу. Не прошло и получаса, как я увидел моих двух цыганок, которые, казалось, шли по дороге к замку, и с этого расстояния как две капли воды были схожи с Эминой и Зибельдой. Я решил тотчас же воспользоваться ключом, сходил в свою комнату за шляпой и шпагой и минуту спустя был уже у решетки. Отворив её, я понял, что должен ещё перебраться на другую сторону ручья. К счастью, вдоль стены я обнаружил как бы нарочно вделанные крючья, воспользовавшись коими и добрался до каменистого русла; прыгая с одного камня на другой, я очутился на другой стороне и сразу же узрел перед собой двух цыганок, которые, впрочем, вовсе не были моими кузинами. Хотя все их жесты были иными, однако манера их обращения весьма отличалась от поведения грубоватых и невоспитанных женщин этого племени. Мне почему-то подумалось, что они лишь на какое-то время и ради тайных целей взяли на себя эти роли. Они сразу же захотели погадать мне; одна из них поднесла к глазам мою руку, в то время как другая, делая вид, что читает по ней всё моё будущее, говорила на свойственном ей жаргоне:

— Ah, Caballero, che vejo en vuestra bast! Dirvanos kamela, ma рог quen? Рог demonios! — что означает: «Ax, благородный господин, что я вижу на твоей ладони! Страстную любовь, но к кому? К дьяволам!»

Легко можно догадаться, что я никогда бы не понял, что dirvanos kamela означает на цыганском языке страстную любовь, но девушки перевели мне эти слова. Затем, взяв под руки, они проводили меня в свой табор, где представили бодрому старику, которого они называли отцом. Старик, злорадно взглянув на меня, сказал:

— Знаешь ли ты, сеньор кавалер, что находишься в банде, о которой ходят в окрестностях весьма невыгодные слухи? Не боишься ли ты нашего общества?