Чужой для всех - Rein Oberst

Ожил, обрадованно «максим». Он словно джин, выпущенный из бутылки, простоявший в подполье со времен войны красных с белополяками, решил угодить новому хозяину. Неожиданно, дерзко, душераздирающе зарокотал он на все село, затем все горластее и мужественнее набирая темп, запел свою излюбленную боевую песню смерти, сложенную еще в далеком 1883 году американцем Хайремом Стивенсом Максимом. В упор, метров с двадцати полоснул он свинцовым огнем, срезая, словно бритвой десяток фашистских тел.

Плотный пулеметный огонь был настолько неожиданным для немцев, настолько точным, что они сразу откатились назад, оставив на поле боя убитыми и ранеными десятки своих солдат. Но охранное подразделение, посланное из Варшавы, на поиски десантников было настроено по-боевому. Приказ коменданта города был суров: «Найти и уничтожить». Поэтому каратели, быстро перегруппировавшись, под прикрытием бронетранспортера, вновь пошли в атаку. Новый пулеметчик, скорее всего из молодых неопытных стрелков не целясь, дал длинную очередь из бронетранспортера по дому и кустарнику. Пули пошли выше, срезая верхушки деревьев.

Одновременно открылись ворота, показался спасительный польский грузовичок. Машина завернула на пустынную улицу и, проехав метров тридцать, остановилась. В кабине, вцепившись за руль потными от страха руками, сидел Юзеф. Он находился в крайне возбужденном состоянии и нервно делал ногой подгазовки, боясь, что двигатель заглохнет. Страх гнал его вперед. Рядом с ним сидел капитан Киселев. Офицер держал пистолет перед носом поляка и приговаривал: — Спокойней, пан Юзеф, спокойней. Не газуй, успеем.

Наверху, в кузове, прижавшись к задней стенке у кабины, сидела Инга. Она с тревогой наблюдала за Михаилом. Тот прицельно бил короткими очередями по поднявшимся в атаку фашистам, которые продвигались за бронетранспортером.

— Миша, уходим! — крикнул другу Следопыт, запрыгнув в кузов. — Бегом, сюда!

— Сейчас, товарищи, сейчас, — шепнул распаленный Михаил и, поправив ленту в приемнике, сжав зубы, вновь припал к пулемету. Теперь он бил до последнего патрона, расходуя весь боекомплект. Пулемет дрожал в мужественных руках разведчика, ствол накалился, ходил ходуном, проглатывая все новые и новые патроны, делая завершающие победные аккорды. Немцы вновь залегли. Остановился и бронетранспортер для более точной стрельбы, возможно у него заклинило пулемет. Ураганная дробь, готовая порвать его восьмимиллиметровую боковую броню, ему совсем не понравилась.

— Все, отыгрался, боевой друг! Спасибо за помощь, — уважительно промолвил Михаил и рванул в сторону машины, оставив позади легендарный «максим». Лента в двести пятьдесят гнезд для патронов была пуста.

Шаг на колесо и он уже в кузове.

— Поехали, — пробасил Следопыт и забарабанил ладонью по кабине.

Грузовичок фыркнул два раза и рывками тронулся с места.

Не успели разведчики выехать из Лешно, как вдруг позади них раздался оглушительный взрыв.

— Что это было? — спросил удивленно Следопыт, посмотрев на Михаила.

— Фейерверк, мой друг, фейерверк! Я же сапер. Разве мог я оставить в живых этот паршивый фашистский «броник»?

— Видимо не мог.

— Вот и я так подумал…

Польский грузовичок с разведчиками благополучно выехал из села и, повернув на проселочную дорогу в сторону Кампиноса, устремился вперед. Каратели не стали преследовать группу. Изрядно потрепанные, без разведки и без офицерского состава, они побоялись вклиниваться вглубь партизанской зоны. Однако Юзефа гнал страх. Не видя погони, он давил на педаль газа до упора, но машина ехала медленно, тряслась на ухабах. Тридцать восемь километров в час – это был ее предел. Дерганая езда поляка злила Киселева, возгласы негодования в сторону водителя доносились также из кузова.

— Юзеф! — возмутился Киселев, не выдержав очередной встряски. — Ты везешь не селедку в бочке, придурок. Газуй плавно, объезжай ямы. Иначе мы все окажемся погребенными твоей развалюхой.

— Уберите зброю, пан офицер! — дрожащим голосом ответил Юзеф, мельком посмотрев на пистолет Киселев. — Уберите зброю, я нервничаю! — со лба и висков связного стекали крупные капли пота.

— Нервничаешь? Отчего? — развеселился вдруг офицер. — Запомни, Юзеф. Нервничают только женщины и то, когда рожают или когда у них мужики импотенты. А ты мужчина, подпольщик, связной. Мужчина принимает решения, а приняв их, выполняет. Какие тут нервы, пан Юзеф? Делай, как учили, как предписывает инструкция. И все будет в ажуре. Ты же подпольщик, пан Юзеф, — офицер с недоверием посмотрел на потного связного. — Или не подпольщик?

— Должен вам признаться, пан офицер, — Юзеф немного успокоился, видя, что за ними никто не гонится. — Я не подпольщик. Я фармацевт. Это мой брат, Матеуш, подпольщик. Он кадровый офицер. Дерзкий, упрямый, как был наш отец. Это он примкнул к подполью, когда пришли немцы, стал активным борцом за освобождение Польши. Он и меня уговаривал стать в их ряды. Но куда мне? У меня аптека, люди. Правда… — связной на мгновение замолчал, сглотнув подкативший к горлу ком от нахлынувших горьких воспоминаний. — Аптеку и дом, в котором находились моя пани Анна и наша дочь с маленькими детками Адамчиком и Беатой, это в районе Воли, где были самые тяжелые бои, фашисты разбомбили. Бомба попала прямо в дом… Будь трижды прокляты эти каты! — Юзеф смахнул набежавшую слезу и замолчал, но чуть погодя продолжил свою неожиданную исповедь, замедлив движение машины. Воля вся разрушена. Тысячи людей остались лежать под развалинами. Крыху пазней, ранило и брата Матеуша. Его удалось переправить в лес. Сейчас с ним пани Крыся, гэта яго дачка. Когда был получен сигнал от вас, Матеуш уговорил меня выйти к вам навстречу. Я уже не сопротивлялся.

— Вот оно что? — лицо разведчика моментально посуровело. — То-то я вижу ты, пан Юзеф, какой-то чудаковатый. Вроде наш, а пальцы дрожат.

— Пальцы дрожат, потому что горе большое.

— Сочувствую. Война, — коротко ответил офицер. Ему не хотелось распространяться на эту тему, бередить свои личные семейные раны. Война забрала в 41 году его отца, а в 42-м под Сталинградом – старшего брата. Для сердечных переживаний у него сегодня не было времени. Впереди выполнение ответственнейшего задания. И он выполнит его, — Киселев вдруг напрягся от неожиданно появившейся мысли: — О существовании их группы знает посторонний свидетель. Это Юзеф. — «Никто не должен знать о существовании их группы, кроме тех лиц, кто должен это знать», — он вспомнил одну из фраз подполковника Старостина, инструктировавшего его перед вылетом. — Ничего себе вводная задача, — подумал он, — ее надо решать. — Но эта мысль быстро отодвинулась на второй план. Острая боль пронзила его ногу, он случайно задел рану автоматом. — Проклятье, — скривился Киселев от боли, — надо же подставиться в конце боя. Это когда он бежал ко второму сараю, где стояла машина. Вспомнив о ране, он почувствовал, что боль в ноге усиливается. Он провел рукой по лбу. Лоб был горячим. У него появилась температура. — Это плохо, очень плохо.

— Вам дренна, пан офицер?

— Что? Что вы сказали?

— Вам худо, пан офицер?

— Да, мне худо. Но об этом потом. Лучше скажите, — Киселев сжал зубы, боль не утихала, — до Кампиноса сколько еще ехать?

— Километра два, пан офицер. Что с вами? — Юзеф с тревогой посмотрел на русского офицера. — Вам нужна помощь?

— В селе могут быть немцы или партизаны? — Киселев оставил без ответа вопросы связного.

— Хто яго ведае. Каратели везде сейчас лазят. Могут быть и партизаны.

— Тогда не будем испытывать судьбу. На сегодня хватит приключений на наши задницы. Видите впереди подлесок густой?

— Бачу, пан офицер

— Загоняйте туда машину. Дальше пойдем пешком.

— Пешком?

— Да, своим ходом, пан Юзеф. Делайте, что я вам приказал. Не злите меня.

— Добже, добже, — Юзеф притормозил машину и свернул вправо в подлесок. Подминая мелкий кустарник, он проехал мимо густого ельника и, найдя небольшой разрыв между елей, нырнул глубже в лес и остановился. С дороги машины не было видно.

Раскрасневшиеся, возбужденные от прошедшего боя, дорожной встряски и усталости, с горящими глазами разведчики, спрыгнув с кузова, обступили Константина. Они ждали, что скажет им их командир.

Тот открыл дверь, но не стал выходить, сидя коротко приказал: — Десять минут оправиться. Сирень, сделай каждому по бутерброду, по дороге съедим. Медведь, подойдешь ко мне. Все, время пошло, — Киселев развернул карту района Кампиновской пущи и вновь обратился к связному:

— Юзеф, показывай, где твой тайник.

— Зараз, пан офицер, забачу, — связной достал из грудного кармана маленькую складную лупу, открыл ее и внимательно посмотрел на карту. — Вот ручей. До него идти с километр. Вот лесная партизанская дорога. Вот село Граница. От села с километр на север, в гуще букового леса находится сторожка лесника. Туды наш шлях, пан офицер.