Испорченные дети - Филипп Эриа

Лифт исчез со своим грузом.

А мы тем временем не спеша подымались наверх. Когда мы дошли до площадки третьего этажа, наши родичи уже водворились в своих апартаментах; лифт спустился. Кто-то, должно быть лакей, потушил огни в нижнем этажей Особняк погрузился в тишину.

Мне осталось только попрощаться с Ксавье, чья комната помещалась на третьем этаже. Мне же предстояло подняться на четвертый. Я на минуту прислонилась к перилам. Ноги у меня гудели; слишком я натанцевалась. Однако сегодняшний вечер не разочаровал меня, и я пыталась его продлить, преодолевая усталость.

Ломота во всем теле и сознание победы, смутная надежда на лучшее будущее - в таком точно состоянии возвращалась я некогда с бала, если, конечно, меня не сопровождала мама.

4

Молоденькая Мортье безапелляционным тоном потребовала, чтобы нас провели в салон, где никто не помешает нашей беседе, что отвечало моим замыслам. Впрочем, было довольно раннее утро, так что в прославленной модной фирме Эрмины Легран можно было не опасаться чрезмерного наплыва заказчиц.

Дочка нотариуса всерьез приняла роль моей покровительницы и советчицы. После знаменитого раута у тети Эммы мне пришлось пойти с Анной-Мари на концерт, ибо она выдавала себя за страстную поклонницу Баха, а после концерта мы отправились в мрачное кафе при магазине, где подавали настоящий китайский чай и где, по словам моей спутницы, можно быть спокойной, что встретишь дам только нашего круга.

Более близкие отношения, если тут уместно это выражение, установились между нами за три дня до встречи у портнихи. Семейство Мортье пригласило на торжественный обед членов семейства Буссардель с авеню Ван-Дейка, за исключением, понятно, бабуси, но включая Ксавье и меня.

Обед проходил ужасно тоскливо, но мне было забавно наблюдать за циклопическими усилиями хозяев обольстить гостей. Наши друзья занимали огромную квартиру в угловом доме, выходившем окнами на улицы Франциска I и Ля Тремуй. Это помещение, казавшееся темным из-за пушистых портьер вяло-красного цвета, загроможденное безобразнейшей мебелью, картинами и бронзой, ничем не напоминало наш фамильный особняк, обставленный, должна признаться, с большим вкусом. И однако же в этом доме я могла наблюдать тот же самый образ жизни и те же самые мысли, те же манеры, те же традиции, что и у нас. Родители Мортье - и отец и мать - выставляли эти преимущества напоказ с напускной непринужденностью, плохо скрывавшей их торопливые потуги ослепить нас: "У нас принято, чтобы... Единственно, о чем мы заботимся... Вот в этом наша Анна-Мари не имеет соперниц..." И все, что выражалось этими словами, было до неправдоподобия схоже с тем, что любила наша семья. Я окончательно перестала удивляться тому, что мои родные уже давно остановили свой выбор на этом соседнем племени. И особенно меня раздражало, особенно побуждало расстроить затеваемый маневр не так то обстоятельство, что наши отдают Ксавье на съедение этим самым Мортье, как то, что эти самые Мортье, которым отдают Ксавье, так похожи на Буссарделей.

- Нас интересует вечернее платье, мадемуазель Эдме! - заявила Анна-Мари.

Совершенно ясно, что для болтливой и решительной барышни, выглядевшей значительно старше своих лет и такой земной... Ксавье... эта странная душа... Но она не дала мне времени додумать мою мысль.

- Станьте сюда, Агнесса! Спиной к окну. Так гораздо удобнее: все недостатки сразу видны... Мадемуазель Эдме, я рассказывала приятельнице о вашем флорентийском платье; скажите, чтобы его принесли!.. А где вы будете, Агнесса, заниматься зимним спортом?

- Еще не думала.

- Почему бы вам не поехать в Арльберг? Вы мне возразите: в своем поместье лучше, но, поверьте, это пустяки! Я ведь очень редко кому советую это место, а то там будет слишком людно! Но вам - другое дело!.. Я там была с мамочкой в прошлом году. Вы, если не ошибаюсь, путешествуете одна?

- Да. Или с друзьями. Мать не любит ездить, братья женаты, ну и...

- Как странно, Агнесса... Я говорю "мамочка", а я заметила, что вы всегда говорите "мать".

- Дело привычки, - ответила я.

Анна-Мари продолжала:

- До последнего времени я ездила с мамочкой. И очень довольна: так, по-моему, гораздо лучше. Вовсе я не тихоня какая-нибудь! Но молодые люди такие нахалы.

- Да что вы?

- Уж поверьте! Сразу видно, что вас два года не было в Париже. В теннисных клубах, дорогая, во время зимнего спорта и даже на самых шикарных вечерах девушке все время приходится быть начеку! А иначе!..

- Мне кажется, Анна-Мари, что это зависит от того, как себя вести, можно просто не допускать разных неприятных эпизодов.

- Конечно! Поверьте, что со мной молодые люди всегда ведут себя более чем корректно.

Кинув взгляд на свою собеседницу, я охотно поверила. А она продолжала многозначительным тоном:

- Но всегда найдутся девушки, за которыми они ухаживают. А каково нам смотреть на это!

Тут вошли манекенщицы.

- Ах, Агнесса! Посмотрите, вот то флорентийское платье! Ну, что скажете?

Платье оказалось одновременно претенциозным и слащавым, все в цветочках и бантиках, и называлось не более не менее, как "Ботичелли".

-Ну, а на пасху? - не унималась болтунья. - Если не ошибаюсь, у вас поместье в Ардело?

- У моего старшего брата... Вилла, которая досталась ему от первой жены,

- Ах, чудесно! А вот посмотрите, в таком платье я била у вас на балу... Впрочем, на пасху там, Должно быть, собачий холод.

Я повернулась к ней всем корпусом, чтобы она лучше расслышала мои слова:

- Да. А так как северные пляжи мне не особенно рекомендованы...

- Почему? Они, очевидно, действуют на нервную систему. Вот взгляните на это платье, видите, темно-розовое, оно мне тоже очень нравится.

- Очень миленькое... Нет, нервы мои выносят тамошний климат, но ведь вы знаете, что для слабых легких он слишком суров.

- А разве у вас слабые легкие?

- Пока что все в полном порядке... Но я предпочитаю избегать...

- О! Лишняя предосторожность никогда не помешает... - Она помолчала с минуту. - Скажите, это потому, что в вашей семье есть предрасположение?

- В моей семье - нет. Хотя... Возможно, у Валентина. И я потеряла сестру, совсем еще девочку, которая умерла от злокачественной пневмонии. Но пусть это будет между нами, Анна-Мари...

- Но ведь...

- Вы сами знаете, каковы люди: такого наговорят, что и не обрадуешься! Да я вообще наша ветвь от бабуси почти не затронута... А разве нам не покажут платья для послеобеденных визитов?

- А ваш кузен, Агнесса?

- Какой? Ксавье?

- Да.

- А что именно?

- У него есть... Он тоже предрасположен?

- О, он выздоровел.

- Выздоровел?

- Иначе, вы сами понимаете, он бы сюда не вернулся.

- Откуда не вернулся? Из Швейцарии?

- Да, из Давоса.

- Подождите, подождите, я что-то вас не понимаю. Мне называли другое место, называли деревушку...

- Верно. В течение трех лет Ксавье жил в шале, в соседней долине.

- А до того? Значит, он все-таки был в Давосе? В санатории?

- Ну конечно, Анна-Мари.

Воцарилось молчание, которое нарушила Анна-Мари Мортье, бросив:

- А я и не знала.

В следующую субботу, спустившись к завтраку, я не обнаружила за столом ни дяди Теодора, ни тети Эммы.

- Они уехали в Солонь, - объяснила мне мама. - Охотиться. Отправились нынче утром на машине Симона, он их я обратно доставит. - И мама добавила слащавым голосом: - А тебе не хотелось бы поехать, мое золотко? Хотя нет! Что я! Ты не любишь охоты: слишком ты у нас чувствительная и добрая.

- А много народу туда съехалось? - спросила я.

- Человек десять. Все деловые знакомства. Ты с ними не встречаешься. Да, кстати! Там отец твоей подружки Анны-Мари. Дядя не видал его уже с неделю и пригласил с собой.

- А когда вернутся дядя Теодор в тетя Эмма?

- Не раньше понедельника. А то и позже!

Они приехали в воскресенье вечером, унылые-преунылые.

Оба в сопровождении Симона прошли прямо к бабусе. Мама, которую они из пригорода Парижа предупредили по телефону, уже поднялась туда заблаговременно. Совещание затянулось. Затянулось настолько, что пришлось даже перенести обед на более поздний час - неслыханное у нас отступление от правил.

Оставшись наедине с Ксавье в нижней гостиной, я старалась скрыть свое нетерпение. Мой длинноногий кузен растянулся на кушетке, уставив глаза в потолок. Я наблюдала за ним. Совершенно очевидно, он даже не знал о том, что все происходящее имеет к нему самое непосредственное отношение. Это неведение, это пассивное приятия всего не только не внушало мне желания сдерживать свои порывы, а напротив, настраивало на боевой лад. Кто же заступится за этого беззащитного, если не я, более искушенная во всем, что касалось нравов и обычаев Буссарделей, лучше натренированная для семейных битв? Что поделаешь, если в моем распоряжении нет более благородного оружия?

Я позвонила и велела принести портвейн, сославшись на то, что так нам будет легче скоротать время. Я выпила рюмку, потом другую.