Адвокат Империи 7 - Ник Фабер

В трубке повисло молчание.

Догадался, понял Распутин. И следующие слова быстро подтвердили его мысль.

— Вот ведь ублюдок, — с налётом восхищения и отвращения в голосе пробормотал Уваров. — Парень ему и не нужен!

— Дошло, да? — усмехнулся Распутин, который пришёл к тому же выводу. — Воспитать и управлять послушным внуком куда проще, чем плохо контролируемым молодым парнем, который сам себе на уме.

— Тогда всё правильно. Мы сделаем то, что он сам сделает и так, — проговорил Уваров. — Просто несколько опередим его график.

Распутин задумался, правильно ли вообще они поступают.

— Василий, а ты не думал…

— Нет! Нет, Гриша… Хотя ладно. Чего уж там. Конечно, думал. Но посуди сам. Ты, лично ты, готов поставить будущее и безопасность Елены на то, что он не такой, каким был его отец?

Григорий ответил не сразу. С одной стороны, ему хотелось сказать «да». Просто потому, что такова была его натура. Он всегда был мягким человеком. Выбранный им жизненный путь располагал к этому. Нельзя столько лет помогать другим людям и спасать жизни, чтобы в конце концов очерстветь и превратиться в прагматичного ублюдка, для которого отнять жизнь проще, чем щёлкнуть пальцами.

Нет. Распутин был не таким. Он мог быть жёстким. Даже жестоким. Но только лишь в тех случаях, когда другого выбора не оставалось. Когда это был единственный путь, чтобы спасти других. Но хладнокровным убийцей он стать так и не смог.

Тем не менее это вовсе не означало, что он не был готов сделать то, что требовалось. Особенно в том случае, когда это касалось Елены.

Единственное, что осталось у него от любимого сына.

— Нет, — наконец признал Григорий. Даже не столько перед Уваровым, сколько перед самим собой. — Не готов.

— Вот и я не готов. Когда Дмитрий закончит подготовку, мы всё сделаем.

— Не забудь напомнить ему, что подходить к Рахманову крайне опасно…

— Не учи меня, Гриша. Я и так всё знаю, — отозвался Уваров. — Сообщу, когда дело будет сделано.

Закончив разговор, Григорий положил телефон и вздохнул. Воспоминания о той ночи вызвали в нём противоречивые чувства. С одной стороны, будь у него такая возможность, ему хотелось бы воскресить Илью Разумовского, чтобы ещё раз с упоением и удовольствием задушить его собственными руками.

Но как бы то ни было, перед этим он поблагодарил бы его. За то, что тот спас жизнь его внучке. Пусть и из личных интересов, как потом оказалось.

А ведь всё, что им требовалось, — это скрыть содеянное. Просто не рассказывать. Но нет. Илья стал слишком самоуверенным. Слишком полагался на уже заключенные договоры. Слишком сильно надеялся на предыдущего императора и его расположение к себе. Настолько, что начал считать себя неприкасаемым.

Распутин провёл почти пятнадцать минут, размышляя над происходящим, когда раздавшийся стук в дверь кабинета нарушил спокойную тишину. Григорий моментально понял, кто именно стоит по ту сторону. Он знал, как именно она стучит.

— Входи, Елена, — с теплотой в голосе позвал он, и девушка тут же приоткрыла дверь с улыбкой.

— Привет, деда. Не помешала?

— Нет, дорогая, — улыбнулся ей Григорий, вставая с кресла. — Что у тебя случилось?

— Я послезавтра хочу в город выбраться. Ева снова будет выступать в «Параграфе», и я хочу послушать…

— Нет, — спокойным, но твёрдым голосом произнёс он.

Елена была умным ребёнком. Она не начала скандалить или истерить. Вместо этого просто спокойно спросила:

— Почему?

— Потому что я сказал «нет», дорогая, — ответил Распутин, подходя ближе.

— Я сижу дома уже почти месяц и никуда толком не выхожу…

— Я отпустил тебя на концерт, — напомнил Григорий, но это помогло слабо.

— Ага, — скривилась Елена. — Да со мной охраны было столько, что шагу лишнего не ступить. Дедуль, я же просто хочу послушать выступление Евы…

— Лена, я сказал «нет», — не стал отступать от своих слов он. — Когда будет можно, я тебе разрешу, но сейчас…

— «Когда будет можно»? — повторила она за ним. — А когда будет можно? Я только и делаю, что сижу дома. Удалённое обучение. Приезжающие учителя. Всё прочее. И никогда не жалуюсь. Но хотя бы раз в месяц я хочу выйти погулять. Как нормальный человек. Если ты так переживаешь, то отправь со мной охрану. Как в прошлый раз, и всё. Раньше же ты так делал.

Она не кричала и не ругалась. Говорила спокойно и размеренно. Тем не менее Распутин почти сразу же понял, что отступать она не хочет.

— Я всё это понимаю, — спокойным, но твёрдым как камень тоном произнёс Григорий. — И тем не менее мой ответ — нет. Когда я решу, что тебе можно будет выйти, я…

— Хотя бы скажи почему?

— Потому что я так сказал, — отрезал Распутин, и жёсткость в его голосе заставила Елену поморщиться.

— Хорошо. Я поняла тебя, — ответила она, пытаясь скрыть недовольство и разочарование.

Впрочем, получилось у неё это плохо. Григорий слишком хорошо знал её изменчивый и непостоянный характер, чтобы такие потуги могли его обмануть.

— Обещаю, как только решу, что тебе можно выйти, я отпущу тебя туда, куда захочешь.

Разумеется, это была неправда. Так рисковать он никогда не станет. И, скорее всего, они оба это знали.

— Конечно, дедушка…

* * *

Едва увидев меня, Виктор тут же бросился в мою сторону.

— Ну наконец-то! Где тебя черти носили⁈ Уже почти восемь!

— Виктор, успокойся, — попросил я его, оглядывая зал выбранного другом ресторана. — Она всё равно опоздает.

Мы стояли у самого входа. Виктор специально назначил встречу чуть раньше, чтобы всё подготовить. Только я и правда едва не опоздал.

— Да с чего ты взял?

— Потому что они всегда опаздывают.

Ладно, не всегда, конечно же. Но мифы не появляются из ниоткуда. Как-то я имел счастье быть знакомым с одним психологом. Потребовалось по одному делу. Так у нас с ним прелюбопытный разговор состоялся. Он со всей уверенностью убеждал меня, что привычка опаздывать у женщин — это защитный психологический механизм.

Не то чтобы я поверил, но… Кто его знает? Психология никогда не была моим коньком. Разбирался я в ней постольку-поскольку. Но порой даже самые уравновешенные и нормальные люди могли выкинуть нечто такое, что потом только