Каменный Кулак и мешок смерти - Янис Кууне

– Стреляйте! – прокричал Хагель.

Через мгновение пятеро франкских лучников зашлись в смертельном кашле, еще четверо запричитали от боли. Досталось даже ополченцам.

Франки тотчас забыли об убийце человека с крестом и повернули луки в сторону варягов. Их залп был нестроен. А выцеливать просторно стоящих противников оказалось куда сложнее, чем сыпать стрелы на плотную толпу. Только одна из двух сотен стрел была пущена не напрасно, да и та лишь слегка ранила молоденького шёрёверна-лучника, не успевшего выхватить щит из-за спины.

Тем временем Хагель подал знак своим людям, и часть из них устремила лошадей туда, где прорвался ряд тяжелых франкских щитов. Едва ли латники успели бы сомкнуть строй, но с правого крыла наперерез фризам бросились конные дружинники Хавре. Их лошади не могли тягаться с фризскими, но их путь был короче, и они оказались возле прорехи раньше. Но не в прорыв в ряду латников метили воины Хагеля, а в разодетых франкских всадников. Те так увлеклись скачками, что не заметили, что фризы оказались у них за спиной. Хранители Священной рощи прошлись по рядам хаврской конницы, как крупный гребень по черничнику: кого сокрушили, кого просто спихнули с коней. Осознав свою оплошность, франки начали поворачивать лошадей, но тут свой норов показали фризские кони. Точно и они пришли мстить за старые обиды. Мощногрудые красавцы наскакивали на франкских лошадок и валили их вместе с наездниками.

Видя такой расклад, конники с левого крыла хаврского строя рванулись на помощь своим товарищам. Численный перевес франков сыграл свою роль, и фризы поспешно отступили, увлекая за собой всех всадников врага вкупе.

Латники, тем временем выровнявшие строй, дождались, когда конники очистят поле битвы, пробежали пять шагов вперед и остановились. Лучники последовали за ними, на бегу накладывая стрелы на тетивы.

Залп, произведенный с более близкого расстояния, был гораздо опасней.

Ряд тяжелых щитов придвинулся еще на пять шагов. Теперь до соратников Скаллагримсона оставалось не более ста локтей.

– Разом! В середку! – крикнул бывший копейщик уппландского ярла.

Восемнадцать метательных копий одновременно выпорхнуло из рук северян и вонзилось в щиты латников. Отягощенные дротами, те стали неповоротливыми, и в их ряду вновь раскрылась щель. Тридцать варяжских стрел как одна попали в цель. Досталось и стрелкам, и пехотинцам.

Слаженное наступление франков захлебнулось. Они сделали всего пару шагов вперед и поспешно сомкнули ряды. С учетом поверженных всадников перевес по нанесенному урону был пока на стороне нападавших. Но защитников Хавре оставалось еще слишком много.

Копейщики и лучники сумели еще один раз потрепать ряд франкских щитов, прежде чем дружинники Хавре приблизились совсем близко. Эгиль счел благоразумным отступить копейщиками и лучниками к своим мечникам. Мгновение спустя железный еж из варяжских мечей и топоров накатился на франкских латников. Большие щиты в рукопашной сече – немалая обуза, и сто пятьдесят викингов вполне могли бы опрокинуть две сотни хаврских мечников даже в купе с тремя сотнями легковооруженных лучников, но тут в драку ввязались ополченцы. Их, вооруженных всем, что попалось под руку, было много. Очень много. И пусть они владели своим оружием не так, как дружинники, и тем более не так, как шёрёверны, всю жизнь добывавшие себе пропитание бранным железом, они все равно могли задавить северян числом.

– Мой! – кричал Волькша из-за правого плеча Олькши, и Рыжий Лют послушно приседал, открывая путь кулаку Годиновича.

– Брат, ну ты уж не так часто, – пыхтел Бьёрн, принимая на свой щит очередной удар франкской булавы, – а то ведь я так мечушку испытать и не успею.

– Мой! – рычал Кнутнев, и здоровенный подручный хаврского кузнеца падал на землю, закатив глаза как обморочная девица.

Но не все варяги разделяли боевой раж венедов. Кто-то уже с трудом ворочал раненой рукой, кто-то лежал на земле, придерживая руками вспоротый живот, а франки все прибывали и прибывали, обхватывая заморского железного ежа все большим числом колец.

– С нами Один и Тюр! – подбадривали друг друга варяги, но голоса их с каждым мгновением звучали все более затравленно.

И тут произошли сразу два события, перевернувшие ход битвы.

Во-первых, сзади по хаврским ополченцам ударили конники Кродерлинга, те самые, которые уклонились от битвы с франкской конницей. Купцы и промысловые люди в ужасе прыснули в стороны, но фризы скакали вокруг места схватки и дробили черепа всем, кто попадался на пути.

А во-вторых, над городом раздался заполошный трезвон, а в небо вознеслись черные дымы. Кнуб и Хрольф все-таки высадились на южной стороне городища.

Даже опытные дружинники франков ошалели от неожиданности и были готовы побросать оружие. Бой перешел в бойню. Хаврские воеводы прогудели отступление, отворились ворота торжища, и нестройная толпа городских ополченцев попыталась туда убежать. Но прежде них в городище ворвались фризские всадники. Они пронеслись по охваченному ужасом Хавре, разметали горстку стражников у южных ворот, и вскоре все улицы и площади Овсяного торжища были запружены ревущими от безумия берсерками и не менее кровожадными шёрёвернами и ратниками Кнуба.

Страшный сон

Бой на улицах Хавре был недолгим. Пять сотен безжалостных викингов, сошедших с четырнадцати драккаров, точно штормовая волна по мелководью, прошли через городище, убивая и калеча всех, кто вставал на их пути с оружием в руках. Фризские конники и те шёрёверны, что приняли на себя удар городской дружины, двигались им навстречу, тесня остатки франкских латников.

– Мой! – надсаженным голосом прохрипел Волькша.

– А вот и нет! – рыкнул Ольгерд, обрушивая меч на франкский щит. Латник застонал. Его рука, державшая щит, безвольно обвисла. Было ясно, что от сокрушительного удара она онемела. В глазах хаврского мечника отразилась обреченность. Он попытался ткнуть Олькшу своим мечом, но тот легко отбил бесславный выпад и уже занес клинок над головой франка.

– Вот шиша тебе с лебедой, – пробормотал Волькша и, поднырнув под локтем Бьёрна, оказался возле самого латника. Короткий удар снизу в челюсть подбросил тяжеловооруженного ратаря над землей, но спас его от увечья, а может статься, даже и от смерти. Олькшин меч рубанул воздух.

– Ах ты, поганка чудьская! – выругался Рыжий Лют, теряя равновесие. – Что же ты все суешься-то поперек меня?!

– Ты же знаешь, Олькша, – устало ответил Годинович, – я крови не люблю.

Костяшки Волькшиных пальцев являли собой кровавое месиво, из левого плеча торчала обломанная стрела, но глаза Кнутнева еще горели огнем, впервые зажегшимся в день потешных кулачек на свадьбе красавца Торха и синеокой Рады.