Три принца (СИ) - Селютин Алексей Викторович

Окончательным подтверждением его слов и моим желанием не изучать этот гнойник вблизи, стал просмотр весьма любопытной сцены. Не театральной, конечно. А жизненной.

Плутая по улочкам и попутно интересуясь у злых горожан правильным направлением, мы двигались к восточным вратам. И по пути врезались в галдящую толпу. Обнажённые мечи и фыркающие лошади помогли нам не утонуть в этой толпе, аки в трясине. Но со стороны мы потом понаблюдали. Некоторое время стояли и смотрели, как работает невольничий рынок.

Нет, это не был рынок рабов как таковой. Здесь не торговали детьми, на все окрестности рассказывая о их чудесном юном возрасте. Здесь паломники продавали самих себя. Отчаявшиеся и обречённые, голодные и грязные они каждому демонстрировали гнилые зубы, рассказывая о идеальном здоровье и невеликих требованиях. Мужчины и женщины, юноши и очень молодые девушки предлагали свои услуги всем, кто будет готов взять на себя заботу о них. Единственным желанием этих испуганных и опустившихся людей было желание поесть. Они были готовы взяться за любую работу, желая получить в оплату лишь одно — еду.

Охреневший аниран стоял с открытым ртом, тёр глаза и не мог поверить в происходящее. Истощённые люди, прибывшие покаяться и попросить у безжалостного божества прощение, настолько утратили человеческий облик, что дрались за возможность отнести в святой храм кувшины с водой, о чём презрительно попросил проходивший мимо старичок в рясе. А когда завязалась куча мала, ещё и похихикал между делом.

Последней каплей моего охреневания, после которой я чуть не полез доставать аниранские доказательства, стала ещё одна омерзительная сцена, где два упитанных храмовника окучивали девчонку лет пятнадцати. Выглядела она ещё не созревшей, но уже вступившей на этот путь. Грудь ещё не набрала силу, но выделялась. Стройная фигура, ещё не тронутая истощением, привлекала. Лицо ещё не покрылось морщинами тяжёлой жизни.

Наверное, именно эти качества заинтересовали храмовников. Девчонка сидела поодаль от орущей толпы. Испуганно косила глазами по сторонам и, видимо, ужасалась происходящему. Но ужасалась не настолько, чтобы не среагировать сразу, когда к ней "подкатили". Переговоры длились недолго и завершились успешно. Улыбающиеся храмовники вручили ей какой-то свёрток и помогли подняться. А пока они шли в укромный уголок, девчонка жадно рвала хлеб зубами. Видимо, старалась успеть насытиться. А то, глядишь, и это отберут, когда она сделает так, чтобы насытились другие.

Я не закипел лишь благодаря логике. Закипел бы, наверное, если бы увидел помост, на котором продают детей. И пошёл бы рубить всех, кто стоял на пути… Но когда очень быстро осознал, что обе стороны извлекли выгоду и получили как раз то, в чём больше всего нуждались на данный момент, стал остывать. Но факт того, что моя нога вступила в самую мерзкую клоаку, когда-либо виденную, я не стал отрицать перед самим собой. И, наблюдая за творящимся… пушистым зверьком, дал слово, что перемены придут на восток. Обязательно придут. Что вскоре людям не придётся совершать паломничество к Чуду Астризии. Я сам совершу его. Сам в компании плотно выстроенных шеренг…

Перед тем как покинуть негостеприимный город, мы немного задержались. Вернее, я задержался.

Глаз давно выхватил возвышавшийся над городом храм. Я с любопытством смотрел на шпили и проводил параллели в своей голове. Храм был меньше, чем храмы Смирения в Обертоне и Валензоне. Но и его ступени плотно оккупировали самые отчаявшиеся. Те, кто уже не мечтал ни о чём, кроме милостыни.

Но меня привлекла не эта картина. Меня привлекли цветущие сады на территории храма. И цвели не деревья Юма, а цвела самая настоящая вишня. Пышные розовато-белые кроны напомнили мне о том, кто я есть. Вернее, кем был до попадания в этот мир. Я вспомнил поездку в Токио, где проводил свой последний матч за юношескую сборную. И вспомнил, как бродил по розовой аллейке, улыбаясь и восхищаясь цветущей сакуре.

Забытые впечатления немного скрасили общее негативное впечатление. Всё же в этом мире тоже есть приятные вещи, которые стоит сохранить. Которым стоит радоваться и смотреть на них, когда совсем хреново.

— Шагайте, шагайте.

Мимолётное воздушное настроение испортил торопливый мужичок в рясе священнослужителя. За ним по пятам шли с десяток растерянных людей, а сзади присматривал равнодушный храмовник.

— Многие из этих безумцев обречены стать рабами, — проследил за моим взглядом Сималион. Говорил он тихо и печально. — Рабами церкви, которые проведут свои последние дни в темноте и сырости шахт. Они совершат восхождение и, счастливые и довольные, попадут в алчные руки. Лишь половина из них, я боюсь, вернётся домой. Вернётся с пустыми руками к холодному очагу.

— Пока они на всё идут добровольно, мало что можно поделать, — развёл руками я. — Нужно ломать ментальность. Нужно, как я давно задумал, давать надежду. Им… Вам всем не за что каяться. Вы ни в чём не провинились. Вы должны жить и сражаться, а не идти на поводу у пастухов… Я попробую всё это изменить. Но уже вижу, что работы непочатый край.

Нам удалось покинуть этот человеческий муравейник. Но вокруг города, тоже защищённого классическим рвом, дела обстояли не лучше. Каждый клочок земли был оккупирован. Вокруг рва и многочисленных колодцев было не протолкнуться. Деревянные вёдра опускались за водой чуть ли не ежесекундно, ведь напоить такую ораву совсем непростая задача.

Так что мы прошли ещё с лигу. Здесь уже нашлась свежая трава для лошадей, очереди в колодцам были поменьше и людской поток пожиже. Мы решили сделать привал и внимательнее осмотреться.

Повсюду сновали энергичные святые отцы самого разного возраста. Более молодые, конечно, сновали энергичнее. Они метались между группами паломников, что-то выспрашивали и удалялись. Святые отцы посерьёзнее в сей тёплый день предпочитали не вылазить из разбитых повсюду шатров или добротных карет. Их охрана в виде скучающих храмовников, давила насекомых, обильно потела и шикала на тех, кто осмелился пройти мимо в недостаточной удалённости.

От шустрого мелкого святоши мы узнали, что колонны начнут движение завтра по утру. Сегодня всем счастливым паломникам предоставляется отдых. Затем он внимательным взглядом осмотрел наших лошадей, сбрую и нас самих. Сделал верные выводы и, вместо того, чтобы прочесть лекцию на религиозную тему прямо здесь и сейчас, поступил умнее — выжал из нас несколько монет.

— Вечерами холодновато ещё. Уважаемым примо рекомендую разбить лагерь. К несчастью, все леса в окрестностях вырублены. Вынужденная мера для более грамотной обороны города. Примо понимают, наверное?… Но святая церковь не отказывает кающимся ни в чём: примо могут приобрести дрова для костра только у шатра Его Святости, — он неопределённо повёл рукой в сторону. — Напомню, собирать хворост в окрестностях города без соответствующей санкции или попытки приобрести дрова из рук менее благочестивых, караются взысканиями… Если примо не желают сами надрываться, — добавил он затем. — Я быстро подыщу охочих подсобить за мизерное вознаграждение.

К счастью, в средствах мы были не ограничены. Немножко золота сменяли в Плавине на серебро и медь и имели возможность тратить соответственно статусу.

— Зачем Эвенету шахты, — недовольно бурчал я вечером у костра. — Если он с каждого паломника по медяку за дрова соберёт, мгновенно станет богаче короля.

— Уже ни одну зиму собирает. И ни одну зиму шахты приносят доход. Так что, аниран, Эвенет давно богаче короля, — поюморил Сималион.

— Иногда я не могу понять, — честно признался я. — Почему Эоанит и Эвенет, обладая средствами и неограниченной властью, не свергли короля? Правили бы через королеву и всего делов. Она — извините за мой язык — совсем деревянной была. Лишь покорность и регулярные молебны.

— Его Величество, — в пути со мной разговоры больше вёл Сималион, чем остальные. Молодой Иберик лишь чутко прислушивался к разговорам и вникал. Феилин в разговоры не вникал, но чутко прислушивался к обстановке. К своим новым обязанностям телохранителя анирана он относился очень ответственно. — Долгое время сгибался под тяжестью бремени. В первые зимы после появления в небе карающего огня он пытался не допустить развала. Но не справился. А дальше… А дальше, я думаю, свергать его не было никакого смысла. Он и так делал, что ему говорили. Эоанит владел его разумом. Ему даже ничего требовать не приходилось. Он просил — ему давали.