Пейзаж с видом на кладбище - Василий Вялый

После заутрени Оксана покинула монастырь.

ХХ

Квазиморда, раздвигая толстой палкой заросли бузины, бесшумно передвигался по тропинке. Ежевечерне, когда солнце опускалось за горизонт, а на небе высыпали малиновые звезды, он совершал традиционный обход кладбища. Если к этой поре на погосте ничего не случалось, то можно было быть спокойным – пьяницы, наркоманы, распутники уже разбредались по домам. Сторож, не опуская головы, обходил выступы могильных плит, перешагивал утвердившиеся на дорожке корни деревьев, привычно переступал через низенькие ограждения. Вверенный ему объект Квазиморда изучил не хуже своей каморки, в которой теперь жил. Сколько лет он находился на кладбище? Пятнадцать, двадцать? Горбун уже давно перестал считать дни, месцы, годы своего пребывания на погосте. После того, как шайку бродяг разогнала милиция, Славка некоторое время прятался в землянке. Чинил могильные оградки, столики, рвал траву на захоронениях. Однако вскоре городские власти постановили расширить пантеон и привести его территорию в порядок. Централизованно заработал ритуальный сервис. Инженер Копылов набрал в штат необходимых специалистов: могильщиков, скульптора, гробовщиков, музыкантов. Когда встал вопрос о стороже, кто-то ему порекомендовал взять на эту должность горбуна, который уже несколько лет нелегально живет на кладбище, следя за порядком на могилках и отпугивая искателей ночных приключений. Идея инженеру понравилась. Так Вячеслав получил официальный статус сторожа, каморку под жильё и соответствующее его облику прозвище – Квазиморда.

– Немного не повезло парню с осанкой, – беззлобно заметил скульптор Калошин, впервые увидев горбуна.

Славка обзавелся не только служебным жильем и небольшой зарплатой в конверте, но и ощущением некоторой свободы. Теперь ему не нужно было прятаться от патрульной милицейской машины, которая иногда заезжала на кладбище, медленно двигаясь по его главной аллее. Но Славка по-прежнему старался избегать общения не только с правоохранительными органами, но и с обыкновенными людьми, от которых не ждал ничего хорошего. Едва ли кто из посетителей и работников погоста искали общения с Квазимордой.

Однажды, поздним летним вечером, всё было как обычно. Сторож достал из обшарпанного холодильника пакет молока, отрезал ломоть хлеба и, не спеша, поужинал. Вышел из каморки и, оглядевшись по сторонам, закурил «примку». Жара, наконец, спала. Небеса неохотно изливали столь долгожданную прохладу. Неподалеку, укрывшись в темных кронах деревьев, ухал филин. Кто-то зашуршал в кустах. «Собака или кошка», – подумал Кавазиморда. Он давно привык к подобным шорохам и не испытывал никакого страха на, давно уже ставшей родной, территории. Однако было на кладбище место – недалеко от цыганского склепа – куда он избегал ходить не только ночью, но и днем. Это была могила, где они с дядей Сашей закопали тело Гунявого. Но сегодня, помимо его воли, ноги сами вели горбуна именно туда. Молодой месяц давал ничтожно мало света, и сторож на ощупь, изредка трогая рукой оградки и стволы деревьев, продвигался по тропинке. Из серой мглы темным пятном показался склеп. Вдруг рядом хрустнула сухая ветка. Послышались голоса. Квазиморда отошел за куст жасмина и, осторожно раздвинув его упругие ветки, вгляделся в полумрак. Возле замшелого кирпичного мавзолея сидели трое. Вернее, сидели двое парней, а находившаяся между ними женщина полулежала, неудобно облокотившись спиной о стену склепа.

– Ты пойми, дура, – один силуэт мужской фигуры наклонился к женскому, – сделаешь по быстрому весь набор, хе-хе, веселых услуг и вали домой.

– Санёк, чё ты с ней базаришь? – вторая тень дернулась и, судя по вскрику, жертва получила удар в лицо.

Квазиморда всё понял: такие происшествия были на кладбище не в диковину. Один или несколько подонков высматривали задержавшуюся на погосте посетительницу и, угрожая ей ножом, тащили в кусты. Горбун не раз спасал несчастных женщин от насилия: завидев в полумраке коренастое, коротконогое существо с увесистой дубинкой в руках, извращенцы, порой без одежды, бросались наутек. Как правило, жертва следовала примеру своих мучителей. Правда, убегала в противоположную сторону.

Между тем, послышался треск рвущейся материи: один из насильников сорвал с женщины платье.

– Прошу вас, не надо! – запричитала она. – Я сделаю всё сама…

– Теперь, конечно, сделаешь, – усмехнувшись, сказал другой и повалил женщину на траву.

Квазиморда издал протяжный утробный звук и, размахивая над головой посохом, шагнул к склепу.

– Ё мое! – взвизгнул один из мужчин, инстинктивно прижимаясь к земле. – Что это?!

Через пару секунд оба насильника, шурша кустами, растворились в темноте погоста, и стремительно удаляющийся топот ног становился всё тише. Квазиморда усмехнулся. Теперь едва ли эти мужики решатся на повторное ночное приключение. Горбун подошел к женщине. Она сжалась в комок, пытаясь прикрыться руками.

– Не бойтесь меня… Я работаю здесь сторожем, – Квазиморда положил посох на землю и присел рядом с женщиной.

– Да, да… – она неправдоподобно быстро закивала. Было заметно, что женщина дрожит то ли от холода, то ли от страха. – Я вас здесь видела.

– Пойдемте, я проведу вас к воротам, – сказал Квзиморда.

«Где она меня могла видеть? – подумал он. – Ведь днем я почти не выхожу из сторожки». – Где ваше платье?

Женщина ладонями ощупала землю рядом с собой. Горбун полез в карман за спичками. Мерцающий огонек выхватил из темноты небольшое пространство рядом со склепом. Белое кружевное бельё, матовый перламутр женского тела резанули Квазиморду под ложечкой. «Удар» был резкий, но очень приятный. Горбун, не отрываясь, заворожено смотрел на женщину. Она продолжала шарить вокруг себя.

– Нет ни платья, ни туфель, – едва слышно проговорила она и подняла глаза на сторожа. Затихла, увидев их, и присела на траву. Погасла спичка, догорев до конца. Квазиморда потряс обожженными пальцами и чиркнул новую.

– Наверное, эти козлы унесли, – горбун кивнул на кусты, в которых скрылись насильники. Он осмотрелся вокруг. Платья не было видно. – Пойдемте в сторожку, я дам вам свою рубашку.

– Нет, нет, я пойду, – женщина сделала несколько шагов в сторону и в нерешительности остановилась.

– Ну куда же вы пойдете в таком виде, – Квазиморда кивком головы указал на ее тело и тут же получил второй «удар» в низ живота.

– Да, конечно, – она, вздохнув, развела руками. – Пойдемте…

Горбун придерживал ветки руками и постоянно оглядывался на свою спутницу. Они медленно продвигались по тропинке.

– Осторожно, здесь выступ, – бубнил сторож, предупреждая женщину. Через несколько шагов он снова останавливался. – Корень… – Квазиморда для пущей достоверности стучал по нему ботинком. – Переступайте…

Путь через кладбище не такой уж и долгий, но казалось, ему не будет конца. Бесчисленные корни цеплялись за ноги, невидимые в темноте ветки так и норовили хлестнуть по лицу, мрачные обелиски вышагивали из могильного мрака и преграждали путь. Наконец, они подошли к сторожке. Горбун долго ковырялся с замком. Протяжно скрипнув, дощатая дверь отворилась. Хозяин щелкнул выключателем. Свое убогое жилище Квазиморда любил и обустраивал его как мог. В первые дни, после вселения, он спал на тряпье, постеленном на перевернутых ящиках из-под овощей. Затем коллеги позаботились о кое-какой мебели. Скульптор Калошин даровал видавший виды диван. Инженер Копылов привез подчиненному старенький стол и пару стульев. Гробовщица Людмила снабдила сторожа выстиранными занавесками и таким же постельным бельем. Плотник Коля Белошапка соорудил полки, на которые Квазиморда складывал свои скудные пожитки. По инструкции сторожу был положен телефон, и вскоре в каморке установили допотопный, советских еще времен, аппарат. Несмотря на то, что сотрудники приняли активное участие в организации быта горбуна, он крайне сдержанно поблагодарил их и закрылся в сторожке. Не проявлял он стремления к общению и в дальнейшем.

– Гордый, что ли? – ни к кому не обращаясь, бросила в пространство Людмила, когда Квазиморда в очередной раз проигнорировал приглашение на приуроченную к какому-то событию коллективную посиделку.

– А он не пьет, наверное, – предположил Коля Белошапка.

– Досталось, видимо, парню от человеков, – вздохнув, сказал Калошин. – Вот и сторонится, бедолага, людей, как не единожды побитая собака.

Никто, кроме Копылова да участкового милиционера, в сторожку не заходил – зачем надоедать человеку, коли не приглашает.

…Женщина, прижав руки к груди, присела на стул.

– У вас рубашки не найдется? – она напомнила горбуну его обещание.

Квазиморда, взглянув на гостью, покопался на полке и подал ей сорочку.