Желанная - Тия Дивайн

И его поцелуи, долгие, жаркие, влажные поцелуи...

Ощущения нарастали, силились – и вдруг внезапно разразились в лучащийся жар, охвативший все ее тело. Это продолжалось бесконечно, пока он не толкнулся в нее с силой и не приник губами к ее рту, из которого срывался стон, и пока не выбросил в нее свое семя.

Потом они медленно опустились на пол.

– Это слишком, слишком, – пробормотала Дейн. Он убрал с ее лба влажную прядь.

Она лежала в его объятиях, крепко прижимаясь к вспотевшей груди.

– Слишком много не бывает, даже достаточно никогда не бывает.

– Я не знала, – скорее для себя, чем для него, пробормотала она.

– Ты все знаешь.

– Почти все.

– Тс...

Было так тихо, что Дейн слышала собственное дыхание. Она ничего не чувствовала. Семя его стекало по ногам, и она не желала ничего, лишь вот так вечно лежать с ним в обнимку.

Она ощущала легкость во всем теле. Земная тяжесть исчезла. Возможно, она спала? Дейн показалось, что она очнулась после чудного сна. Она чувствовала, что желание растекается по телу, но Флинта не было рядом.

Комната была пуста. День клонился к вечеру. В душном воздухе витал запах плоти.

Дейн хотела видеть Флинта немедленно... О, он нравился ей. Он обладал такой мощью, так кружил голову, что одна мысль о нем подгоняла ее желание. Она перевернулась на живот, встала на колени и потянулась по-кошачьи. Как кошка, которая хочет, чтобы ее гладили и ласкали.

Откуда взялся этот чувственный голод?

Да будет благословенна память, способная оживить воспоминания о наслаждении, воссоздать все во всех деталях, увидеть, ощутить, почувствовать запах. И возжелать большего.

Такая сила! Такое удовольствие!

Куда он запропастился? Он ведь сказал, что всегда будет ждать ее.

Дейн поднялась на ноги и подошла к стеклянной двери, ведущей на веранду. Распахнула ее, прошла туда. Она увидела его у берега старицы, так далеко, что ей захотелось завизжать от злости. Возможно, пришло время наказать его за то, что он посмел оставить Изабель.

Она вернулась в комнату, взяла плетку и щелкнула хлыстом. Так, для пробы. Звук ее вполне устроил. Прихватив плеть, Дейн зашагала по залитой предвечерним солнцем лужайке.

Щелк!

Плеть просвистела в паре дюймов от ног Флинта, и он, вздрогнув, обернулся. Глаза его горели гневом, но член при виде ее тут же ожил.

– Я бы сказала, что ты опоздал более чем на минуту. Я ждала, а тебя не было. Ты сказал, что будешь наг и готов для меня. Тебя следует поучить дисциплине и наказать за непослушание. – Она взмахнула кистью, и плеть ударила о близлежащее дерево.

– О нет, моя сладкая, ты все неправильно поняла. Это ты ждешь, а я наказываю.

– Думаю, нет, мой сладкий. У кого из нас плеть? – ласково спросила Дейн и щелкнула хлыстом, едва не задев его бедро.

Флинт поймал кончик хлыста и потянул его к себе. Дейн, потеряв равновесие, упала бы, но он подхватил ее, прижав к груди.

– Ну, расскажи мне, Изабель, у кого сейчас плеть?

Она страшно разозлилась из-за того, что он так легко ее провел. Дейн попыталась извернуться, но тщетно.

– Я хочу тебя, моя сладкая.

– Ты опоздал. Таковы правила. Ты сам их придумал.

– Сучка! Отлично, будем играть по твоим правилам. – Он уронил руки и отпустил ее. – Увидимся позже, сладкая.

Черт его побери! Со смешанным чувством Дейн смотрела Флинту вслед. Так у кого была власть? Как мог он просто взять и уйти?

Это ей надо было понять. Приняв решение, Дейн быстрым шагом направилась к амбару.

– Жду тебя, сладкая.

О Господи! Он был там. Лежал на одеяле, брошенном на сено. Его член в ожидании ее все еще был твердым как кость.

Дейн молча подошла к нему и, забравшись на него сверху, медленно опустилась на торчащий клинок.

– Ты такой большой, мой сладкий, – протяжно сказала она, – такой твердый.

– Сучка!

Она улыбнулась и устроилась поудобнее.

– Я просто хочу сидеть здесь и чувствовать тебя в себе. Не шевелись. Не шевелись! О Боже, ты тверд как камень!

Она чувствовала, как он дрожит, ему просто не терпится выстрелить. Она чувствовала, как охватывает его, вбирает в себя глубоко-глубоко, так глубоко, что ни для чего, кроме желания, не оставалось места.

Он стал ласкать ее грудь руками, затем взял один сосок в рот, а другой продолжал ласкать рукой.

– Сахарные карамельки, – пробормотал Флинт, обводя сосок языком.

Дейн почувствовала, как ее тело непроизвольно сжалось.

– Дразнишь меня, сладкая, – выдохнул он, приступая к другому соску. – Сахарные губки, – прошептал он прежде, чем накрыть поцелуем ее рот.

Мед... Он весь в меду, она текла медом, и движения – быстрые, плавные, вращательные... как будто трением она хотела высечь из их тел огонь, чтобы они расплавились в сладком забытье наслаждения. Вместе...

– Давай, сладкая, – шептал Флинт, сжимая руками ее бедра и направляя вниз. – Вот так и вот так, почувствуй это, Изабель. Это ты. Это ты...

Дыхание его сбилось, когда тело Дейн начало непроизвольно двигаться все быстрее и быстрее, приближаясь к развязке.

И тогда их стало двое, тяжело и часто дышащих в почти животном стремлении к обладанию. Ничего подобного он никогда не испытывал в жизни. Оба взорвались одновременно, их тела сплавились своими корнями, ничтожные рабы того инстинкта, той потребности, что не имела ничего общего с их чувственными играми.

И больше ничего и никогда не было нужно. Дейн медленно приподнялась.

Его горящие глаза неотрывно следили за ней, но что было в этом взгляде, оставалось для нее загадкой.

– Увидимся завтра.

Она не стала перечить.

В дальнем углу амбара невидимый соглядатай усмехнулся про себя. Он прибыл в Оринду по другому поводу, махнув рукой на свое первоначальное намерение, но было так, словно он нашел золото. Прищурившись, он смотрел на нагую Дейн Темплтон, на ее заботливого партнера, помогавшего ей одеть нечто такое, в чем она могла бы сойти за презентабельную барышню.

Никогда не говори, что действительно знаешь тех, кого думаешь, что знаешь...

Открытие его весьма порадовало.

Оливия Ратледж чувствовала себя старой. Хорошо, что Флинт вернулся и взял дела в свои руки, она ничего не знала о местонахождении своего сына, и это отнюдь не радовало.

Он покинул дом рано и вернулся поздно, и в глазах его, обычно непроницаемых, был свет – лучистый, искрящийся. Ничего не изменилось за двадцать лет. Флинт ничего ей не говорил, а Оливия отказывалась задавать вопросы.

– В этом году мы получим хоть какой-то урожай, – сказал он за ужином. – Поля, примыкающие к Монтелету, ничего не дадут, но те, что тянутся вдоль реки, от Оринды выше и ниже по течению, спасти еще можно. Там кое-что взошло самосевом. В этом есть и положительная сторона, культура может быть даже сильнее – ведь это то, что пробилось само, и на следующий год можно попробовать произвести скрещивание.