Крейг Кеннеди, профессор–детектив - Артур Рив

друга. Миссис Ролстон даже намекнула, что ей показалось, будто он представляет интересы капиталистов, отстаивающих свою монополию и пытающихся предотвратить разработку ее шахты. Я так и не смог понять, было ли это ее навязчивой мыслью или частью ее хитроумного плана. Однако я заметил, что говоря о Темплтоне, она старалась быть подчеркнуто беспристрастной и обвиняла в проблемах с шахтой в первую очередь своих конкурентов.

Я удивился, узнав из справочника, что офис Вандердайка находится в том же самом здании, этажом ниже. Как и кабинет миссис Ролстон, он был открыт, но в нем не велась никакая работа, так как все ждали разбирательства из-за иска почтовой компании.

Вандердайк принадлежал к тому типажу, с которым я уже часто сталкивался. Крайне хорошо одет, он излучал видимость процветания, являющегося признаком успешности бизнеса. Когда я сказал ему, что представляю интересы почтовиков, он ухватил меня за руку, словно знал меня всю жизнь. Он не обращался ко мне по имени только из-за того, что никогда прежде не видел меня. Я мысленно запечатлел, как много на нем было драгоценностей: булавка в галстуке была размером с алмаз Хоупа,[16] часы на груди были с очень массивной цепочкой, а на сжимавшей меня руке красовалось блестящее кольцо с печаткой из лазурита. Он улыбнулся, заметив, что я осматриваю его драгоценности.

– Дружище, мы обладаем месторождением этих камней, и будь у нас техника для его разработки, мы просто разбогатели бы. Ляпис лазури на нашем участке столько, что мы смогли бы обеспечить ультрамарином всех художников в мире до самого конца света, сэр. Мы могли бы позволить себе просто перемалывать его и продавать под видом краски. А ведь это не единственное ископаемое в нашей разработке. Асфальт – вот ее основа. На нем мы сделаем по-настоящему большие деньги. Сэр, как только мы начнем, старый асфальтовый траст просто испарится. Как пар!

Он выдохнул облачко табачного дыма и позволил ему рассеяться в воздухе.

Но когда речь зашла о деле, Вандердайк оказался не столь общителен, как миссис Ролстон, но не выказал и ожесточения ни против почты, ни против Темплтона.

– Бедняга Темплтон, – сказал он, – когда-то я знал его – тогда мы были еще мальчишками. Я ходил с ним в школу и все такое… Давно это было: пока я не перебежал ему дорогу в этом деле, вернее, пока он не перебежал мне дорогу, я почти не слышал о нем. А он был довольно умным парнем. Обвинение будет скучать по нему, но, по словам моего адвоката, мы все равно выиграли бы это дело, даже если бы с ним не случилась та трагедия. Непостижимо, не так ли? Я читал о нем в газетах, но так и не усек, что к чему.

Я ничего не ответил, но подивился тому, что он так легко пережил смерть женщины, которая когда-то была его женой. Тем не менее я ничего не сказал. В результате Вандердайк вновь пустился в рассуждения о богатстве своей венесуэльской концессии, нагрузив меня «документацией», которую я спрятал в карман, пообещав изучить ее.

Моим следующим шагом было посещение редакции испаноязычной газеты, редактор которой хорошо разбирался в южноамериканских делах.

– Знаю ли я миссис Ролстон? – задумчиво повторил он. – Да. Коротко расскажу о ней. Три или четыре года назад она появилась в Каракасе. Не знаю, кем был мистер Ролстон – может, такого никогда и не было. Так или иначе, но она вошла в круги вокруг правительства Кастро[17] и успешно проворачивала авантюры. Обладая деловыми способностями, она представляла некую группу американцев. Но если вы помните, после отстранения Кастро от власти все его окружение также было смещено. Концессионеры поддерживали разные стороны в политической игре. А Вандердайк из американской группы выступал против Кастро. И после ухода миссис Ролстон (она просто отправилась через Панаму на другую сторону континента – в Перу) Вандердайк принял на себя роль лидера. Да, миссис Ролстон и Вандердайк были близкими, очень близкими друзьями. Думаю, они познакомились еще в Штатах. В те времена они хорошо справлялись со своими задачами. Но когда в Венесуэле все успокоилось, концессионеры решили, что Вандердайк им также больше не нужен. Итак, сейчас и Вандердайк, и миссис Ролстон оказались в Нью-Йорке с двумя самыми рискованными схемами финансирования, которые только появлялись на Брод-стрит. Их офисы находятся в одном здании, и они проводят вместе много времени. Насколько я знаю, генеральный прокурор имеет претензии к ним обоим.

С этой информацией, а также с очень скудным отчетом о путешествии Уэйнрайтов на Дальний Восток (очевидно, они посещали какие-то отдаленные страны), я поспешил к Кеннеди. Он стоял в окружении пузырьков, склянок, реторт, бунзеновских горелок и прочих атрибутов химического искусства.

Мне не понравилось, как выглядел Крейг. Его рука дрожала, а глаза выглядели уставшими, и я предположил, что он слишком усердно трудится над этим делом. Я волновался о нем, но испугавшись обидеть его, сказав что-то не то, я оставил его до конца дня, заглянув к нему лишь перед ужином, чтобы убедиться, что он что-нибудь съест. К этому времени он уже заканчивал свои приготовления к вечеру. Они были самыми простыми. По сути я увидел лишь устройство, состоявшее из резиновой воронки, прикрепленной к резиновой трубке, которая, в свою очередь, вела в банку, на четверть наполненную водой. Из крышки банки выходила и еще одна трубка – она вела к баллону с кислородом.

На столе стояло несколько банок с различными жидкостями и химическими веществами. Среди прочего там было и что-то вроде тыквы, покрытой черной субстанцией, а в углу стоял ящик, из которого доносились звуки, словно в нем была какая-то живность.

Я не стал беспокоить Кеннеди вопросами и был только рад, когда он согласился на короткую прогулку в пивную.

В тот вечер в лаборатории Кеннеди собралась большая компания – одна из самых больших, что бывали там. Пришли мистер и миссис Уэйнрайт с мисс Мэриан (дамы в густых вуалях). Доктор Нотт и мистер Уитни прибыли одними из первых. Чуть позже подошел мистер Вандердайк, а последними были миссис Ролстон с инспектором О`Коннором. Причем почти все они пришли недобровольно.

– Я начну с краткого изложения фактов по делу, – начал Кеннеди.

Он быстро пересказал их, причем, к моему удивлению, акцентировав внимание на доказательствах асфиксии.

– Но это была не обыкновенная асфиксия, – продолжил он. – В этом деле мы столкнулись с самым трудноуловимым ядом, который только известен. Его частицы настолько малы, что невооруженным глазом их трудно различить, и они могли