Измена командармов - Андрей Владиславович Ганин

не могут подойти к нему с такими идеалами, которые имели в виду счастье народное. Официальные представители Англии и Франции пытаются, по-видимому, сделать все, чтобы поддержать современных вождей антибольшевистских войск, но, по моему убеждению, пока не будут двинуты иностранные войска, на успех рассчитывать нечего. Письмо Ваше к Вашей супруге я отправил в Екатеринодар с [М.С.] Аджемовым, который вместе с ген[ералом] [Д.Г.] Щербачевым ездил из Парижа на деникинский фронт. Я думаю, что оно попало по назначению. Пока что я продолжаю оставаться в Париже и знакомлюсь с нравами и настроениями французской массы. Народ здесь волнуется так же, как и в других странах, но до революции, по-видимому, далеко еще. Настроение мое в общем угнетенное, вследствие того хаоса идей, которые царят в здешнем русском обществе, среди которого я никого не вижу, кто бы совершенно объективно работал во имя России и народа. Очень хотел бы получить от Вас хотя бы небольшое письмецо. Шлю Вам пожелания всего лучшего. Ф.[431] Махин. Адрес: Paris, 17 rue la Fremoille VIII Mme Sergeeff pour Mer Makhine»[432].

В одной из эмигрантских статей о Махине отмечалось, что в Париже он устроился работать на завод простым токарем. В некрологе была указана другая парижская профессия — столяр[433]. Помимо работы Махин сотрудничал в эмигрантских изданиях партии социалистов-революционеров. Прежде всего, в выходившей на французском языке в Париже газете (позднее — информационный бюллетень) «Pour la Russie» («За Россию»), направленной против «диктатуры генералов»[434], и в пражской газете «Воля России». В «Pour la Russie» Махин печатал «блестящие анализы Гражданской войны на Юге России, с точным предвидением ее исхода»[435].

Генерал П.С. Махров вспоминал о своем приезде в Париж в начале 1920-х гг.: «Проходя по Елисейским Полям в один из этих дней, я неожиданно встретил моего друга Генерального штаба полковника Федора Евдокимовича Махина. Увидев меня, он бросился ко мне и обнял меня так, что у меня захрустели кости.

Он был среднего роста, широкоплечий, довольно полный с круглым розовым лицом, слегка попорченным от оспы, и с рыжеватой бородой. Я его хорошо знал, т. к. он был одним из моих помощников сперва в штабе 8-й армии Брусилова, а потом в штабе Юго-Западного фронта. Это был замечательный офицер Генерального штаба, умный, образованный, исполнительный и точный, с головой полной творчества и человек чрезвычайно сильной воли, могущественного здоровья и исключительной энергии»[436].

Махров далее отметил: «Я предложил Махину вместе со мной позавтракать, на что он охотно согласился, и отправились на Итальянский бульвар, где был Сербский ресторан, по кухне своей напоминающий русскую.

Из разговора с ним я узнал, что теперь он работал грузчиком на цементном заводе. Работа была очень тяжкая и плохо оплачиваемая. “Вот теперь, — сказал он, — я понимаю святой клич: ‘Пролетарии всех стран, собирайтесь!’ ”

В беседе нашей между прочим я спросил его, почему он не поступил ни в армию Деникина, ни Врангеля. Он мне ответил: что, во-первых, он не верил, что и тот и другой встретит сочувствие народа, а во-вторых, не любит ходить “в шорах диктатора”. В свою очередь он поинтересовался, почему я не поступил в Народную армию Учредительного собрания. Я ответил, что я предпочитаю служить диктатору, что в смутное время неизбежно, чем правительству, состоящему из сборища революционных болтунов вроде Керенского и ему подобных. Потом я спросил его, не встречал ли он в Париже Савинкова, с которым мне хотелось бы повидаться. Он мне предложил пойти после завтрака в одно кафе, поcещавшееся всегда социал-революционерами, где можно увидеть Владимира Ивановича Лебедева, морского министра в правительстве Керенского.

После завтрака мы отправились в это кафе. Я с В.И. Лебедевым никогда не встречался и только знал о нем, что во время войны 1904-1905 года он служил младшим офицером в одном из пехотных полков. После войны, разочаровавшись в военной службе, он вышел в отставку, стал революционером и вступил членом в партию социал-революционеров.

Это излюбленное место встречи социал-революционеров находилось в Латинском квартале. Махин меня ввел в довольно большое кафе, полное народу, где стоял шум и галдеж.

В углу у окна за несколькими рядом стоящими столиками в клубах невероятного табачного дыма сидели шесть человек, пили кофе и пиво. Махин, указав на них, сказал: “А вот и Лебедев”. Мы подошли, Махин представил меня мужчине лет 45, среднего роста, крепко сложенному, с большой черной с проседью бородой и с копной всклокоченных волос на голове. Его лицо освещалось большими черными оживленными, добрыми глазами. Одет он был более чем небрежно, в затрапезный серый костюм, без жилета: мятый воротничок не первой свежести был повязан очень свободно болтающимся дешевым ярким галстуком… “Так вот это морской министр правительства Керенского!.” — мелькнуло у меня в голове.

Мы поздоровались со всеми. Среди присутствующих было четыре еврея, неизменных спутника[437] революционных собраний во все времена русской смуты.

Я спросил Лебедева о Савинкове. Он мне ответил, что Савинков в Париже, но адрес его ему неизвестен.

Далее мы заговорили вообще о Савинкове и о его политической деятельности, и я поинтересовался, не знает ли Лебедев, что поделывает Савинков в Париже. Он ответил, что Савинков нашел себе работу в каком-то коммерческом предприятии.

“Значит, он покончил с политикой?” — спросил я.

“О нет, вы мало знаете Савинкова, — ответил Лебедев, — он не из таких, чтобы сложить руки после неудачи”.

“Конечно, что он намерен делать, он не говорит, но я убежден, что он будет продолжать свою деятельность”, - сказал Лебедев. Дальше разговор коснулся ген[ерала] Врангеля, которого присутствующие критиковали, как монархиста и лицемера в своей деятельности, называли его реакционером и “реставратором”.

В дальнейшем велась беседа о Керенском, которого Лебедев превозносил до небес и сваливал всю вину за его поражение на генерала [П.А.] Половцова, который якобы не исполнил приказа Александра Федоровича разогнать совет солдатских и рабочих депутатов.

Когда мы вышли на улицу, я спросил Махина, за какие добродетели Лебедев, ничего не понимавший в военно-морском деле, мог попасть в морские министры. Махин мне ответил: “Разве вы не знаете, что он разлагал своей пропагандой в 1905–1907 году матросов Черноморского флота”, - и при этом улыбнулся. В его глазах светился огонек иронии и сарказма.»[438]

К этому времени Махин и Лебедев, сотрудничавшие, по-видимому, с 1918 г., уже подружились[439]. Владимир Иванович Лебедев (1885–1956) сыграл значимую роль в жизни Махина в эмигрантский период, оказавшись одним из его близких соратников. Как и Махин, это был человек