Список нежных жертв - Лариса Соболева

– Афанасий Петрович, – улыбнулась Оленька, – я могу уйти, когда мне заблагорассудится.

Он опустил глаза на Оленьку и произнес загадочным шепотом:

– Это только так кажется.

Было поздно. Савелий второй раз постучал в обшарпанную дверь. Через незначительное время она открылась, из квартиры пахнуло тушеной квашеной капустой, чем-то пригоревшим. Пахнуло нищетой. В дверном проеме показалась отекшая морда с перекошенным от недовольства ртом. Морда спросила:

– Че надо?

– Нам нужна Алена, – сказал Савелий, морщась от миазмов застарелого перегара.

Морда сначала выпятила нижнюю губу, оценивая стоящих на пороге квартиры мужчин каждого в отдельности, а их было трое, посему времени потребовалось много. Веки морды хлопали в ритме торможения: опустились – пауза – поднялись. Наконец морда сообразила, что пришедшие спрашивали дочь.

– Нету ее. А вам че?

– Где она может быть?

Морда открыла рот, чтобы неизвестно что вякнуть, ибо по причине вечного опьянения вряд ли у нее работали извилины, но в коридоре появилась женщина в застиранном выцветшем халате. Извиняющимся, виноватым и заискивающим тоном она сообщила:

– Алена у подруги ночует. Часто ночует. Когда вернется – не знаем.

– Подлюку воспитали... – пожаловалась морда.

Очевидно, морда принадлежала папе девушки, а объяснялась ее мама.

– Перестань наговаривать на дочь, – робко сказала женщина мужу и перевела беспокойный взгляд на трех мужчин: – А вы кто?

– Я из милиции, – сказал Савелий. – Ваша Алена написала заявление...

– На отца?! – ожил папа и озверело вытаращил красные глаза. – Я ей...

– Будешь перебивать – отвезу в холодильник, – предупредил Савелий. На местном жаргоне холодильником называют вытрезвитель. Папа замахал руками, мол, не буду, и скрылся в недрах квартиры, а Савелий черканул что-то в блокноте, вырвал лист и протянул женщине: – Когда появится, пусть позвонит.

– Натворила она чего? – испуганно спросила мать, беря записку. – Вы меня не жалейте, я уж как-нибудь переживу. Только бы знать, к чему готовиться...

– Нет, ничего она не натворила, – прервал ее Савелий.

– Дайте девушке и мои телефоны, – сказал Эмиль, протянув маме визитку. – Пусть звонит в любое время суток.

– Да что стряслось-то? – занервничала мама.

– Пока ничего, – ответил Савелий, спускаясь вниз.

Внизу постояли и покурили, раздумывая про себя, где искать девушку.

Прием Ирина Березко ведет с пяти до восьми вечера. Это у нее дополнительное место работы – женская консультация, расположенная на первом этаже двенадцатиэтажного дома. Заведующая платит всего полставки, работать, как водится, приходится на полную ставку. «Психолог» – это определение народу ничего не говорит, психолог – не врач, не психиатр, не экстрасенс, посему желающих откорректировать свою личность и отношения в семье мало и идут к ней по рекомендациям тех же врачей. Беременных женщин Березко обслуживает бесплатно, за это и получает полставки, остальные, кто приходит за помощью, платят, но не всегда и немного.

Провинция с недоверием относится к новшествам, мало находится желающих платить деньги за «разговоры». Вот и приходится Ирине мотаться то в институт – преподавать все ту же психологию, то по частникам, то в консультацию, чтобы хоть как-то заработать. При таком режиме можно загнуться, тем более что доход все равно мизерный. Друзья советуют бросить консультацию, где платят смешную сумму, но консультация – это кабинет, в котором и «левых» клиентов можно принять, и постоянная практика есть.

К концу рабочего дня Березко тоже нужен психолог. Она прождала пациента час, он так и не явился. От подобной необязательности Ирину трясет. Она посчитала, сколько могла бы сделать за это время дел дома, а теперь все оттягивается еще на час, значит, и в постель она попадет на час позже.

Без пяти восемь Березко повесила халат в шкафчик, посмотрела в зеркало на свое уставшее лицо, решила теперь уж никуда не торопиться, домашние дела отставить на завтра и выкурить сигаретку в туалете. Она согласна: сигарета – яд. Сама внушает это пациентам, особенно беременным женщинам. Но в нашей убогой жизни человеку не мешает иной раз и ядом себя побаловать, если от этого хорошо становится. Ирина взяла сигарету, зажигалку и вышла в коридор.

В длинном-длинном коридоре стоял полумрак. По обеим сторонам кабинеты, кабинеты... и никого в тех кабинетах. А тишина... кладбищенская. Покой консультации был неестественно покоен. Трудно поверить, что здесь сейчас кто-то есть еще, кроме нее, а между тем где-то должна возить шваброй техничка.

Березко позвала ее:

– Ивановна! Ивановна!

Пустое помещение отозвалось глухим эхом. Предположив, что Ивановна куда-то отлучилась, Ирина сначала проверила входные стеклянные двери, а то, не ровен час, хулиганы забегут, и воюй тогда с ними. Сторожа нет, на ночь в консультации никто не остается, техничка должна вымыть полы в коридоре и туалетах, а затем снаружи закрыть двери. И остается консультация полностью бесхозная, один дежурный свет тускло тлеет. Даже сигнализации нет. Действительно, кто будет платить за сигнализацию и ее установку или хотя бы сторожу, ставку которого разбросали по младшему медперсоналу? Медицина сейчас в униженном положении, для нее сигнализация – непозволительная роскошь.

Двери, к счастью, были заперты изнутри на задвижку, значит, Ивановна где-то здесь. Ирина пошла в туалет, ее каблуки звонко оповещали пустые кабинеты и коридор: и-ду, и-ду. Вообще-то неприятно осознавать, что среди этих дверей ты одна, всякая чушь в голову лезет. Но Ирина была не одна, поэтому спокойно открыла туалет и замерла, досадливо присвистнув, – свет внутри не горел.

Она зашарила по стене, нашла выключатель, щелкнула раз, другой, третий. Скорее всего, перегорела лампочка. Ивановна, видимо, ринулась на поиски лампочки где-нибудь в подсобном помещении, потому и не откликнулась на зов. В конце концов, покурить можно без света. Но темнота не слишком вдохновляла, Ирина сообразила подставить стул, отчего дверь не закрылась, а в туалет проникало немного света. Она щелкнула зажигалкой, прикурила и увидела... Из кабинки торчали стоптанные тапочки.

– Ивановна, ты здесь? – спросила Ирина, приближаясь к кабинке.

Ответа не последовало. Странно. Она взялась за ручку кабинки и раздумывала, открывать или не открывать. Как-то неудобно застать пожилую женщину сидящей на унитазе. Березко еще раз позвала старуху по имени, та не ответила. Это еще больше насторожило Ирину – вдруг у Ивановны сердечный приступ и ей нужна срочная помощь? Мысль о приступе заставила открыть кабинку. Березко рванула на себя дверцу, та была не заперта изнутри. Ивановна действительно была без сознания, а возможно, и мертва. Коротко вскрикнув, Березко прижала ладонь к губам, бормоча:

– Что же делать? Так... позвонить в «Скорую»!

Она повернулась к выходу, собираясь бежать к телефону в регистратуре. В это время заскрипела пружина на двери, щель сделалась шире. И тут скудную полоску света из коридора перекрыла чья-то тень. Это было настолько противоестественно, что Ирина Березко растерялась. Ну, кто может находиться в консультации в такое время?

– Кто здесь?! – крикнула она.

Вместо ответа раздался звук отодвигаемого стула, не дававшего двери закрыться. В туалет вошел человек, лица которого Ирина не увидела. Он подступал к ней уверенно, спокойно. А она пятилась, пока поясницей не коснулась подоконника. Дальше отступать некуда. Тут-то и охватил ее животный ужас. На уровне подсознания она поняла, что это пришла смерть. Ирина знала, кто прячется за ее темным лицом. Она панически огляделась...

В начале двенадцатого ночи Оленька сделала на кухне бутерброды с колбасой и сыром, поставила на поднос чашку с чаем и понесла все это к себе в комнату. Приняв твердое решение продолжить образование, она взяла в библиотеке книги по медицине – а таких в доме полно – и читала, конспектируя в общей тетради основные положения. Услышав приглушенные всхлипывания и невнятную речь, она, повинуясь исключительно любопытству, поставила поднос на столик у зеркала в прихожей. Затем тихонько чуть-чуть приоткрыла дверь и одним глазом обвела гостиную.

В десять хозяев еще не было дома, Оленька уложила старика спать, ушла к себе и не слышала, когда вернулись хозяева. Глаз Оленьки остановился на Антонине Афанасьевне, сидевшей на ступеньках лестницы. Она держала в руке бутылку спиртного и что-то невнятно бормотала. Ее муж Святослав Миронович стоял рядом с женой, опираясь локтем о перила. И вдруг он перегнулся через перила, схватил жену за вырез платья, подтянул к себе и ударил по щекам, затем отпустил.

Вопреки ожиданиям, Антонина Афанасьевна не возмутилась, не подняла шум, а плюхнулась назад на ступеньки, немного отпила из горлышка и утерла свободной рукой слезы. Он принял прежнюю позу – облокотился локтем о перила. Святослав Миронович находился спиной к Оленьке, но теперь она слышала почти все.