Тысячелетняя ночь - Софья Радзиевская

— Где-то я уже слышал песни этой чёртовой канальи, — пробормотал высокий человек в зелёной одежде с чёрной повязкой, скрывающей левый глаз, и подвинулся ближе к помосту, стараясь получше рассмотреть говорившего.

— Рожа почтенная, не хуже, чем у инока, трудящегося у гроба господня, но по глазам видно — плут отменный, — отозвался второй голос, и сгорбленный нищий в рваном и грязном тряпье всех цветов радуги усиленно заработал локтями, продираясь вслед за своим спутником.

— Подходите, подходите, страждующие и болящие, — продолжал нараспев человек в красном плаще. — Два пенса и вы избавитесь от водянки и ломоты в костях. За три я вылечиваю от укуса бешеной собаки, а вот это средство спасает от боли в животе и поноса. Вы видели, как сейчас целовал мою мантию прозревший слепой? Четыре пенса — и бельмо исчезнет с ваших глаз и вы вновь сможете любоваться чудесными творениями Создателя, прославляя неизречённую Его благость.

Три здоровенных парня, стоявших тут же на помосте, хныча и кривляясь, перебивали чудотворца.

— Воистину я был слеп и он исцелил меня! — гнусавым голосом тянул один.

— От боли в животе я ходил согнутым пять лет, а один глоток его святого лекарства успокоил резь в кишках и я распрямился, — кричал другой — краснорожий детина, не очень-то изнурённого вида.

— Ногу, ногу вылечил он мне! — вопил третий, прыгая по помосту. — Всю жизнь ползал я аки червь, питаясь христовым именем, и вот мои ноги крепче, чем ноги молодого оленя!

Умилённые зрители наперебой расхватывали берестяные коробочки с чудесными средствами, а медь и мелкое серебро так и сыпались в глубокие карманы целителя.

Нищий незаметно дёрнул человека с повязкой за рукав:

— Идём, капитан, — шепнул он, — уж лучше я спущу свои денежки на пиво и горячие пироги, чем топить их в карманах этой бестии.

Высокий человек кивнул и, ещё раз пристально глянув на чудесного врачевателя, заработал локтями, выбираясь из толпы:

— Не могу вспомнить, Филь, где я его видел, — тихо сказал он, — но где-то видел наверняка…

— Мало ли плутов на свете, — весело ответил нищий и, на минуту забывшись, расправил широкие плечи, но тут же спохватился, сгорбился и налёг на палку. — Ты вот скажи лучше, капитан, не выпить ли нам доброго пивца? Не слишком, чтобы не повредить ясности глаза и твёрдости руки, а так, для бодрости.

— Не зови ты меня капитаном, — отозвался человек с повязкой. — Ушей тут много, больше, чем голов. Да и пора нам уже на луг, на состязание. — Незаметно вздохнув, он добавил самому себе: — Серебряный рог был призом тогда, серебряный рог из королевских рук…

— Будь осторожен, Роб, — говорил ему нищий, еле поспевая за быстрыми его шагами. — Боюсь, по твоей стрельбе шериф догадается, что за птица залетела в его силки.

Едва выбрались они из толпы, окружавшей человека в красной мантии, как тут же попали в новую давку. В этом месте зрителями были исключительно мужчины, собравшиеся вокруг высокого помоста, обнесённого перилами и усыпанного белым песком. Стройный человек в красивой голубой одежде, зашнурованной ярко-красными шнурами, стоя у перил, весело играл белой короткой дубинкой. Он высоко подбрасывал её в воздух, и она летела, вращаясь со страшной быстротой, и, ловко подхваченная, вновь взлетала вверх.

— Что же, — насмешливо и дерзко кричал незнакомец, — неужели я, Эрик о’Линкольн, так и не найду желающего подставить под мою дубину глупую башку? Приз, приз тому, кто продержится против меня хоть немного. Или ваши руки размякли, как ваши сердца, вы, щипальщики шерсти?

Нищий остановился. В глазах его потемнело от злости и искушения, отбросив благоразумие, взобраться на помост.

— Подожди меня, Роб, немножечко, — просительно шепнул он. — Я должен отделать этого наглеца, не то сердце лопнет…

Робин проворно и крепко ухватил его за руку.

— Не дури, Филь. Если ввяжешься в драку с Эриком, да поколотишь его, всякий поймёт, что ты ряженый.

Ворча и вздыхая, нищий последовал за несговорчивым товарищем.

Часть поля, прилегавшая к лесу, предназначалась для самого волнующего зрелища ярмарки — состязания в стрельбе из лука.

В ту пору закованное в сталь рыцарское войско ещё оставалось грозной силой, решающей исход сражения, но звонкая ясеневая стрела со стальным наконечником уже становилась для тяжело вооружённого воина опаснее меча. В битве при Гастингсе стрелою в глаз через забрало шлема был убит король Гарольд. Стрела, пущенная на охоте неизвестной рукой, пронзила через кольчугу сердце второго нормандского короля — Уильяма Рыжего. Отряды лучников и на войне уже сделались силой, с которой приходилось считаться. Кроме того лук был истинно народным оружием — каждый простолюдин, не имевший права носить рыцарское вооружение, в случае опасности мог пустить певучую стрелу. И потому знаменитые стрелки были известны всей стране не меньше, чем знатные рыцари, их почитали, как истинно народных героев.

И на сей раз задолго до состязания имена наиболее известных его участников служили темой жарких споров, которые порой непринуждённо переходили в драку. Лучшие стрелки округа должны были показать своё искусство, а победителю шериф обещал золотую стрелу и место капитана в отряде лучников.

Нетерпение толпы, окружившей стрелковое поле, росло. Многие, отказавшись от прочих потех ярмарки, с вечера обосновались позади скамеек, предназначенных для знатных гостей. Они сидели или лежали на траве, время от времени уничтожая принесённую с собой провизию. При этом большинство так щедро запивало её пивом, а то и более крепкими напитками, что к полудню настроение толпы достигло самого высокого градуса.

— Стрелки, — кричала толпа. — Где знаменитые лучники?! Ааа… Ууу… Кончай обед, шериф, нам надоело ждать!

Напрасно конная стража объезжала поле, пытаясь угомонить буянов.

— Разбудить шерифа, — вопили какие-то отчаянные головы, — подколоть его золотой стрелой в одно место, пусть попрыгает, жирный боров!

Наконец, от ворот города отделилась и двинулась по полю блестящая кавалькада. Рыцари и дамы в самых лучших нарядах, верхом на разукрашенных лошадях, ехали медленно и торжественно, подражая важности и пышности королевского двора.

Дамы сидели на лошадях по-мужски, длинные широкие платья закрывали их ноги в цветных сапожках с острыми носами, а на лица из-под вышитых головных повязок спускались прозрачные вуали. Такая вуаль позволяла им видеть всё, но скрывала лица красавиц от взоров «черни».

Толпа народа, ещё бродившего по ярмарочной площади, потоком хлынула к месту состязания. Барьер затрещал от навалившихся на него людей, крики придавленных смешались с возгласами восхищения и острыми шуточками. Последнего гордые бароны предпочитали не замечать: расправа со смельчаками на глазах у тысячной толпы могла бы плохо кончиться. И не один рыцарь, следуя к назначенным для благородных гостей местам, до крови закусывал губу.

Наконец торжественное шествие кончилось. На помосте, украшенном коврами, разместились самые знатные гости с шерифом и его супругой посередине. Резкий троекратный звук рога разнёсся по лугу и, повинуясь его призыву, на поле вышли несколько человек в разнообразной одежде, все с длинными луками в руках. Это были участники состязания.

— Ура Роджеру о’Сислебери! — ревели одни зрители.

— Да здравствует Гай о’зе Мурс! — надрывались другие.

В это время из толпы выбрался высокий человек с кудрявыми каштановыми волосами и, ловким скачком перепрыгнув барьер, приблизился к ряду стрелков, готовых уже приступить к состязанию. Широкая чёрная повязка закрывала его левый глаз, в руках он держал необычайно длинный ясеневый лук.

— Разреши, благородный шериф, — сказал он звонким голосом и слова его далеко пролетели по полю. — Разреши и мне пустить стрелу в честь святого Кесберта. Нет Блинкер моё имя, Нет Блинкер из Линкольншайра.

— Уууу… — прокатилось в толпе. — По шёрстке и кличка[5]. Сначала почини глаз, оборванец! Кто ты такой, чтобы состязаться с нашими Роджером и Гаем?!

Но незнакомец спокойно ждал ответа шерифа, а тот с удовольствием оглядывал его стройную фигуру.

— Становись, — сказал он наконец, — и покажи нам, так ли хорошо стреляют в Линкольншайре, как хвастаются.

Крики смолкли. Наступила такая тишина, что, зажмурившись, можно было побожиться — поле опустело или зрители превратились в соляные столбы.

Крепкий черноволосый колбасник из Ноттингема Роджер о’Сислебери поднял лук и, опершись на левую ногу, медленно-медленно потянул на себя тетиву. Тонко свистнула длинная стрела, и оперённый её конец задрожал на белом круге мишени, чуть уклонившись от центра. Вслед за рёвом сторонников Роджера прозвучал голос человека с повязкой: