Лик Марса - Йен Дуглас

В некотором смысле все это было весьма усовершенствованной моделью очень древнего устройства под названием «щит». Не прилегая к телу, нагрудник блокировал тепловое излучение его собственного костюма. Конечно, внимательный наблюдатель на борту марсохода обязательно заметил бы, что холодный разреженный воздух в некоторых местах заметно теплее, но для этого и предназначен был отвлекающий маневр Островски. Тем временем активно-камуфляжное покрытие кирас надежно укрывало ползущих от визуального наблюдения. Пока Гарроуэй и прочие воздерживались от резких движений, у них была отличная возможность подобраться к марсоходу незамеченными.

— Сколько среди вас женщин? — спросил второй голос.

Беседа продолжалась. Обмен репликами должен был помочь морским пехотинцам следить за происходящим на борту марсохода.

— Пятеро, — отвечала Островски. — Четверо наших и штатская.

— Не знаю, — с сомнением протянул говоривший. — Здесь будет ужасно тесно…

— О-о, это неважно. Вы наверняка что-нибудь придумаете!

В плане оказалось всего два «тонких» места: одно — вполне предсказуемое, а о другом Гарроуэй даже не думал, пока не рухнул на песок и не направился к цели. Первое: ползти пришлось вслепую. Это препятствие было вполне преодолимым — Островски должна была встать в двадцати метрах от люка марсохода; держа ее в поле зрения, как ориентир, ударная группа могла не сбиться с курса. Второе же, непредвиденное препятствие оказалось куда хуже. Гарроуэй совсем забыл о том, как холодна почва марсианской пустыни. Температура воздуха, согласно показаниям дисплея, была минус четырнадцать по Цельсию, но почва — слежавшийся песок и галька — буквально леденила кровь в жилах. Лучшую теплоизоляцию имели подошвы башмаков бронекостюма, а из передней его части земля, казалось, высасывала тепло, как губка впитывает воду. Не прошло и десяти минут, как все тело охватила сильная дрожь. Между тем термостаты БК были выключены — совершенно незачем облегчать работу термосенсорам марсохода… Еще несколько минут — и все трое медленно ползущих морских пехотинцев рискуют как минимум обморозиться.

«Ну какого черта я в это полез?» — подумал Гарроуэй.

Добровольцами в ударную группу вызывались многие… и он, чем дальше, тем больше, убеждался, что с той задачей, которую он взвалил на себя, гораздо лучше справился бы кто-нибудь помоложе, покрепче, с более быстрой реакцией. Сам же он чувствовал себя совсем стариком… и чувство это с приближением цели становилось все сильнее и сильнее.

— Возможно, что и придумаем… — отвечал тем временем собеседник Островски. — Мы должны сниматься отсюда через день-два и, может быть, найдем место и для ваших женщин. Может быть …

— Что ж, ладно, — отвечала Островски. — Я пойду поговорю с девчатами, о’кей?

Островски обещала занять охрану разговором, пока группа захвата не окажется в пределах двадцати метров от цели. Теперь она не торопясь шла обратно к модулю.

Дрожа, как в лихорадке, Гарроуэй свернул к корме марсохода. Там, вместе с радиаторами и энергоустановкой, был расположен двигатель. С этой стороны он со своими может пробежать оставшиеся метры бегом, не будучи засечен тепловыми детекторами… если только сможет подняться с ледяного песка. Сориентировавшись по углу жилого модуля, он осторожно приспустил свой щит — ровно настолько, чтобы взглянуть на марсоход.

Есть! Он смотрел прямо на корму машины. До нее оставалось не больше пятнадцати метров.

Пока ничто не указывало на то, что их засекли. Гарроуэй огляделся в поисках остальных.

Островски была права. После ее ухода ооновцы, если хоть что-то соображают, должны осмотреться и проверить, все ли в порядке, но вряд ли их детекторы засекут троих морских пехотинцев в тепловой завесе их же собственной энергоустановки. С замиранием сердца ждал Гарроуэй какой-либо реакции… и, когда ее не последовало, бросил нагрудник кирасы, поднялся на ноги и рванулся вперед.

Все его тело окоченело так, что бежать он не мог, но все же сумел проковылять оставшиеся метры и привалиться к правому траку марсохода. Он бросил взгляд в сторону модуля, зная, что лейтенант Кинг, наблюдавший за ними, отдает остальным команду приступать к следующему пункту общего плана. Исходя из того, что всех подслушивающих устройств обнаружить не удалось, теперь остальным морским пехотинцам полагалось начать обсуждение плана бегства. На самом деле они не обсуждали ничего серьезного: задачей их было не встревожить охрану, но лишь привлечь ее внимание к радиоприемнику.

А в это время Гарроуэй, Джейкоб и Камински добрались до люка марсохода.

Джейкоб был специалистом по электронике — таким же, каким начинал свою службу Гарроуэй. Повозившись с крышкой, он поднял свое оружие — кусачки и карманный нож — и кивнул в знак того, что все готово. Гарроуэй сжал в руке «рюгер», от души надеясь, что сможет распорядиться им наилучшим образом. Хотя пистолет и был загодя снят с предохранителя, он почти ничего не чувствовал сквозь перчатку и не был уверен, что сможет нажать на спуск.

Подняв другую руку, он просигналил на пальцах, три… два… один…

Загнув последний палец, Гарроуэй ударил по клавише замка аварийного шлюза, и люк немедленно распахнулся. Камински быстро взобрался на крышу, к маленькой тарелке спутниковой антенны, нацеленной почти точно в зенит, и отыскал фиксатор. Поворот, другой — и антенна уже бесцельно, бесполезно смотрит в землю.

Первым в шлюзовую камеру вошел Джейкоб. Ему с Гарроуэем прежде приходилось иметь дело с марсоходами — во время тренировок на Земле и на бортовом тренажере «Полякова». Слева от входа должен был находиться пульт управления. В несколько секунд Джейкоб отыскал его, сорвал панель и по запястье запустил руку в путаницу проводов. Гарроуэй прислонился к краю люка, держа на прицеле внутреннюю дверь камеры. Отключить систему безопасности, не позволявшую открыть оба люка одновременно, было проще простого, для этого требовалось лишь перекусить и замкнуть накоротко четыре провода. Тем не менее, стремительно бегущие секунды показались Гарроуэю вечностью… гальюнники в кабине должны были заподозрить неладное еще в момент открытия внешнего люка.

— Давай, давай, — сказал он, не спуская глаза с люка, ведущего в кабину. — Скорее, твою мать…

— Щас… почти… ни хера не чувствую… в этих перчатках…

С крыши марсохода на песок спрыгнул Камински, держа наготове нож доктора Кейси.

— Есть! — торжествующе завопил Джейкоб.

Одновременно с его криком крышка внутреннего люка распахнулась, и из кабины наружу рванулся поток воздуха. Вслед за пронесшимся мимо вихрем из обрывков бумаги и пластика, пустого футляра от модуля памяти и прочего мусора в проеме показался человек в бронекостюме.

Разрабатывая план, Гарроуэй ставил на то, что, сколько бы ни было солдат в кабине марсохода, большинство их окажется без брони. БК были очень неудобны для долгого ношения, предельно затрудняя такую важную процедуру, как мочеиспускание, либо вынуждая носителя постоянно ходить с неудобным пластиковым катетером. Конечно, кто-то из них всегда в бронекостюме, на случай тревоги… но, если в броне окажутся больше двух человек, план — под угрозой провала.

Человек, появившийся в проеме люка, пошатываясь от легкой контузии, вызванной резкой сменой давления в кабине, поднял к плечу французскую штурмовую винтовку ФА-29. Но Гарроуэй уже был наготове, и его «рюгер» был направлен прямо в забрало шлема ооновца. Он почти непроизвольно сжал пальцы, ничего не чувствуя сквозь перчатку и не услышав ничего, кроме резкого хлопка, но прямо в центре забрала расцвела белая звезда, и солдат, уронив винтовку, повалился назад, схватившись за лицо.

Гарроуэй прыгнул в кабину и едва не упал, столкнувшись с поверженным. Восстановив равновесие, он развернулся влево, окинул взглядом заднюю часть кабины, затем — вправо, к пульту управления…

В кабине оказались еще трое. Все — без скафандров, все — на полу, пальцы с силой вцепились в горла…

— Я на месте! — крикнул он на тактической частоте. — Четверо ликвидированы! Джейкоб, закрывай люк!

— Делаю, майор.

Внутренний люк закрылся через несколько секунд — и все же слишком, слишком поздно. Трое без костюмов уже не двигались, а тот, в скафандре, продолжал зажимать пробоину в забрале ладонями. Опустившись рядом с ним на колени, Гарроуэй попытался оторвать его руки от треснувшего пластика. Несколько стрелок на высокой скорости пробили забрало, оперенные хвосты их торчали из твердого пластика, но воздух сочился прочь из скафандра сквозь мириады тончайших трещин. Снаружи он немедленно остывал; пластик вокруг пробоины уже покрылся слоем изморози. Влага, покрывшая забрало изнутри, кипела, пузырилась в самой крупной из трещин. Индикатор системы жизнеобеспечения, скрытый в специальном отделении на груди скафандра, показывал, что давление внутри — не более четверти от нормы и продолжает падать, а пульс и дыхание человека — угрожающе учащены и неглубоки.