Когда порвется нить - Никки Эрлик

и человеком, достойным уважения. Большего они и желать не могли для сына.

Всю следующую неделю Джек заботился о своем горюющем соседе, приносил еду в спальню, то и дело спрашивал, не нужно ли ему что-нибудь.

Несколько дней спустя единственное, что было нужно Хавьеру, — это выбраться из квартиры и бежать.

Они вдвоем вышли на пробежку по своему обычному маршруту вдоль квартала, где многие магазины и рестораны были заколочены еще в апреле, что придавало улицам жутковатую атмосферу, хотя бежать по пустым дорогам было проще, потому что машин и покупателей, от которых приходилось уворачиваться, встречалось меньше. Особенно гневное граффити на витрине одного из заколоченных магазинов, гласившее «К дьяволу нити!!», они использовали вместо трехмильной отметки.

Большую часть пути Джек молчал, слушая лишь тяжелый стук кроссовок по асфальту. Только когда они проделали путь до половины, Джек заговорил:

— Хави?

Хави продолжал смотреть вперед.

— Да?

— А что, если… нам поменяться?

Хави по-прежнему не отвлекался.

— Чем поменяемся? — спросил он.

— Поменяемся нитями.

И Хави резко затормозил.

— Что ты сказал?

Велосипедист позади них неистово зазвонил в свой звонок, но Хави застыл на месте.

— Осторожно! — крикнул велосипедист, и Джек отодвинул друга с дороги как раз перед тем, как велосипедист промчался мимо, едва не сбив обоих бегунов.

— Ты в порядке? — спросил Джек. — Чуть аварию не устроил!

Но Хави не мог сосредоточиться ни на чем другом.

— Ты действительно сказал «поменяемся нитями»?

Джек кивнул.

— А что, думаешь, я из ума выжил, раз говорю такое?

«Выжил, это точно», — подумал Хавьер.

— Но… это ничего не изменит, — сказал он вслух.

— Может, это и не изменит финал, — возразил Джек, — но точно изменит все остальное.

Хавьер по-прежнему ничего не понимал.

— Зачем тебе притворяться, что у тебя короткая нить?

Джек ненадолго замолчал, явно неловко подбирая слова для ответа.

— Слушай, я чувствую себя засранцем, говоря это, потому что, конечно, я рад своей длинной нити, но… мне немного не по себе. То есть я знаю, что должен отслужить пару лет в каком-то качестве, но что, если армия захочет отправить меня в бой на всю жизнь?

Все страхи, которые академия пыталась изжить в Джеке, мгновенно вернулись. Он не питал иллюзий насчет своих физических возможностей, он едва мог удержаться на ногах в глупой потасовке с однокурсником. Как он мог сражаться на настоящей войне?

— И может быть, если армия решит, что у меня короткая нитка, — продолжал Джек, — они просто засунут меня на некоторое время за какой-нибудь стол здесь, в Вашингтоне. Я мог бы просто исчезнуть.

Хавьер только кивнул. Маловероятно, конечно, что худший страх Джека осуществится, — армия не могла заставить его служить бесконечно, что бы ни предвещала его нить, — но после четырех лет дружбы Хави уже не удивлялся нежеланию Джека идти в бой, его инстинкту самосохранения. Больше всего его шокировала дерзость предложенного Джеком. Поменяться нитями? Разве это вообще возможно?

— Я все думал о том, как ты сказал, что обязан продолжать служить, — добавил Джек. — И мы оба знаем, что ты добился куда больших успехов, чем я, в классе и в полевой подготовке, так что если только один из нас может получить шанс по-настоящему проявить себя, то это должен быть ты.

Хави все еще обдумывал услышанное, но уже не мог просто стоять. Его ноги требовали действия, как и его разум. Он развернулся и снова пустился бежать, оставив Джека догонять его.

И пока Хавьер бежал, сосредоточившись на ритме своего дыхания, он принялся скрупулезно оценивать свои возможности.

Джек попросил его намеренно солгать Вооруженным силам Соединенных Штатов, тем самым людям, которые обучали и тренировали его. Это не только казалось неправильным, но и было определенно незаконным. Инициатива ОБПС гласила, что любой военнослужащий, который откажется выполнить директиву и предъявить свою нить, может быть уволен с позором. Кто знает, что может случиться с тем, кто предъявит чужую нить?

Хави подумал, что Джек был явно не в своем уме, раз предложил что-то настолько несуразное.

И все же… Джек очень правильно высказался насчет его потраченного времени и усилий. Хави вспомнил ночи, когда он жертвовал сном ради учебы, дни, когда он чувствовал вкус соленого пота и металлический привкус крови во рту.

Хави заслужил свой шанс. И теперь у него оставалось всего несколько лет, чтобы воспользоваться им.

Ноги Хавьера легко несли его вперед, в его теле бурлили эндорфины. Он знал, что никогда не удовольствуется спокойной кабинетной работой, которая нравилась Джеку. Но без длинной нити — или, по крайней мере, без видимости обладания таковой — другого пути у Хавьера не было.

Интересно, что сказали бы родители, узнай они, о чем он думает. Что ложь — это грех, независимо от мотива? Что они не для того так много работали, чтобы вырастить преступника?

Или они произнесут те же слова, что и раньше, на выпускном? «Мы так гордимся тобой, Хавьер».

Когда они вернулись, Хави так и не произнес ни слова, и Джек нетерпеливо нарушил тишину.

— Конечно, ты должен делать то, что хочешь, — сказал он, все еще задыхаясь от последнего рывка. — Выбор за тобой. Но я просто хотел, чтобы ты знал: выбор у тебя есть.

Вот только Хави не чувствовал, что может выбирать, скорее, ему казалось, что Джек бросил ему на колени бомбу замедленного действия. До встречи с армейским начальством Хавьеру оставалось меньше недели. Всего три дня, чтобы принять решение, от которого зависело все его будущее.

Хави вставил ключ в замочную скважину.

— Вот высплюсь — и решу, — произнес он.

Но уснуть ему не удалось.

Он закрывал глаза, рыдал в подушку, смотрел в потолок, ложился на живот, переворачивался с боку на бок, но сон не приходил. Зато приходили туманные бредовые видения, будто эхо, звеневшие в его сознании слова Джека.

Хуже всего приходилось, когда Хави представлял собственные похороны. Цвета американского флага, которым был задрапирован его гроб, казались ярче на фоне черных нарядов скорбящих. Флаг был