Излом - Валерий Кормилицын

— Докатился! – забурчал Семён Васильевич. – Ладно молодежь дурит, но тебе‑то стыдно.

— Спортом заниматься никому не стыдно. Я до тридцати пяти в футбол играл, – расхвалился Чебышев. – Посмотришь, как их обставлю, – кивнул на Большого.

— Я не побегу, – отказался тот, – только в животе всё перебултыхаешь.

— Отрастили с Гондурасом животы, – съязвил Лёша, – с меня пример берите. – Молчи, Квазимодо! Хоть слово про Бухенвальд, и схлопочешь по морде, – развеселил народ Чебышев.

Под конец компанию, конечно, развезло, но больше всех почему‑то Пашку, и я отправился провожать его.

Пока шли до троллейбусной остановки, он два раза упал, потянув меня за собой.

– … Чёртова гравитация!.. – матерился Заев, отряхивая брюки от грязного снега.

Я, чертыхаясь, отряхивал куртку.

В троллейбусе он несколько взбодрился оттого, что к нему обратилась девушка и попросила объяснить, как добраться до Дворца спорта.

Пашка с жаром принялся рассказывать, и из его слов выходило, что этот пресловутый спортивный дворец находится в его кровати…

Домой пришёл поздно. Жена критически оглядела мою грязную куртку.

— Пока ты отмечал взятие снеговичками снежного городка, я тут обледенела вся…

— В каком смысле? – сделал удивленное лицо.

— Замёрзла! – ответила она. Дрова сырые, не горят, – сделала паузу и, чуть подумав, добавила: – Дурак!..

— А чё дурак‑то?.. Следовало сказать – заледенела…

Обеды в столовой вновь ухудшились, и после Нового года профсоюзный лидер сам проявил инициативу в организации контрольных комитетов по надзору за качеством питания.

От нашего цеха, как и раньше, в комитете принимали участие два человека.

Я – от третьего этажа и Игорь – от четвёртого.

За полчаса до обеда мы шли в столовую и шерстили её работников. В цех возвращались довольные и сытые, с сознанием исполненного долга.

— Смотри! – толкнул меня плечом Игорь, когда однажды шли из столовой не по центральной, а по обводной дороге.

Впереди, громыхая тележкой, с деловым видом топал цеховой сквернослов.

Пройдя раскатанную ледяную дорожку, неожиданно остановился, плотоядно поглядывая на неё и борясь с подступившим детством.

Детство победило – он сделал несколько шагов назад, разогнался и с неописуемо блаженным видом заскользил по льду.

Хотел повторить номер в обратном направлении, но заметил нас. Убрав с довольной рожи улыбку, разразился матерной тирадой о козлах, которые лёд раскатывают и честным людям ходить не дают.

Затем схватил тележку, подумав, пнул её и быстро угромыхал, по пути на всякий случай костеря Горбачева и перестройку.

— Чего разозлился? – удивился Игорь. – Если такой стеснительный, следовало прежде по сторонам оглядеться.

— Русский человек сначала руки моет, затем в туалет идёт, – ответил ему.

Как мы не старались, качество питания и обслуживания лучше не становилось.

ЧАСТЬ 2

1

Восемьдесят девятый год ознаменовался крупнейшими событиями.

После выхода Плотарева на пенсию по значимости шли – вывод войск из Афганистана, падение берлинской стены и, конечно, трансляция по телевидению сериала «Рабыня Изаура».

Народ замер перед экранами и сопереживал несчастной рабыне.

— Я пущу вам пулю в лоб! – обещал всем Пашка, повторяя слова одного из героев сериала.

Теперь они с Чебышевым, вместо революционных песен, коверкая слова, развлекали купчиху бразильскими куплетами типа: «… А–а-а дунга рунгей–ра, дунги–и-и рунга–а-а…»

Я лично от Изауры в восторге не был. И к этому мнению меня активно подталкивали такие же чёрные, как бразильцы, наши кавказцы.

Мне они просто не давали прохода, но ещё сильнее – Татьяне.

«Соседей бить – последнее дело!» – переживал я, когда слышал уже от взрослых, что являюсь русской свиньей и они здесь – дома.

— А где же тогда мой дом? – вопрошал у них, но ответа не получал.

Жена убеждала, что неважно – русские или нерусские, плохие люди и у нас и у них есть, нам попались плохие…

Эту мысль как‑то высказала зашедшему в гости кузену.

— Верно! Сюда с Кавказа одно дерьмо едет. Кто там не ужился. Честные в своих республиках пашут, а не в России спекулируют, – вышел он из дома, кивнув мне головой.

Я поплёлся за ним.

У кавказских соседей шёл пир горой. Во дворе дымился костер, на котором стояло корыто с шашлыком.

Горцы сидели рядом с арыком, который местные именовали «говняевкой» и курили. Их жены мыли в арыке посуду.

— А вот появились свинячьи кунаки, – пьяно ухмыльнулся один из них.

Философ без размышлений поднял здоровенную каменюгу, чем вызвал некоторый переполох в рядах противника, и швырнул её в «говняевку», окатив грязной водой кавказцев.

— Ты чё, ты чё?! – распалялись они, вставая с корточек. – Порэжим!..

— Я вам порежу, ишаки черномазые! – поднял кирпич философ. – Башку‑то разможжу!

Я глядел на него и не узнавал.

Не привыкшие получать отпор горцы, ринулись в дом.

— Ну ты и террорист! – скорее похвалил, нежели осудил Валерия. – Им морду набьёшь, так мигом в каталажке очутишься за разжигание национальной розни. Проходили уже.

Сейчас с ножами выбегут, козлы, – тоже стал высматривать кирпич.

— Не выбегут! Пошли к участковому.

Там он заставил меня написать заявление, особо указав, что гости из солнечного Кавказа курят наркотики.

Вечером понаехала милиция, и, к моему удивлению, на самом деле нашли целый мешок маковой соломки.

На следующий день остатки кавказского контингента куда‑то съехали.

— Теперь нас точно сожгут! – переживала жена.

— Не сожгут! – успокаивал её кузен. – Побоятся!

А ты чего на них глядел? – обратился ко мне. – Лаврушники только силу уважают…

— Как ты, Валер, нехорошо говоришь, – урезонивала Татьяна. – Зачем людей обзываешь?..

В 1989 году на Советский Союз свалилась телемания. Не считая «Рабыню Изауру», народ, затаив дыхание, любовался на лица участников Первого съезда народных депутатов и упивался их речами.

«Бывало, на программу «Время» за уши не затянешь, а сейчас все политизировались», — думал я, наблюдая, как депутаты тянули вверх руки, избирая Михаила Сергеевича Горбачёва председателем Верховного Совета СССР.

По стране росли кооперативы и витал притягательный запах денег. Денег и политики! Весной девяностого года, народ, затаив дыхание и открыв рты, глазел на внеочередной Чрезвычайный съезд народных депутатов, на котором 14 марта Горбачёва избрали первым президентом СССР, как оказалось и последним.

Какая там работа?..

Весь день в цеху гремело радио, транслируя репортажи со съезда. На съезде приняли манифест о суверените России. Такого маразма мы ещё не видели. Борису Николаевичу Ельцыну нужна была власть и он брал её несмотря ни на что, пусть даже рухнет страна…

В других республиках местная элита тоже не лыком шита, а долларами, и начался «парад суверенитетов».

В курилке велись бесконечные разговоры о политике, кооперативах и деньгах.

Мы с Пашкой тоже думали, чего бы нам такое организовать.

— Даже дети деньги зарабатывают, вместо школы стёкла на машинах моют, а мы что, хуже? – вопрошал Заев, предварительно хряпнув баночку спиртика. – Недавно в «Прожекторе перестройки» видал, как Михаил Сергеевич их ещё похвалил: «Вот оно, новое поколение деловых людей», – говорит.

Эх, Серый… Первоначальный капитал требуется!

— Займи у Мазая! – давал ему совет.

— Да ну тебя! С тобой серьёзно говорят, – обидевшись, уходил на рабочее место.

Единственное, чего мы надумали, так это поступить на курсы шоферов, что и успешно осуществили.

— Да–а! – вздыхал Пашка. – Где бы действительно Мазая найти и деньжонок подзанять…

2

Депутатами на съезд нас не избрали, зато мы приняли участие в другом, не менее занимательном мероприятии.

Именно в конце месяца, наверное, чтоб нагадить внуку, на девяносто шестом году скончалась бабушка Каца.

В обед печальный внук, с трудом скрывая счастливую улыбку, вызвал меня, Заева, Гондураса и Большого в кабинет.

— Ребята, есть одно дело… – начал он.

Мы внимательно глядели на цехового босса.

— Бабуля померла, так помогите схоронить…

В наших глазах мелькали патриотические мысли о плане.

— Потом и помяните, – прервал затянувшееся молчание Кац.

— Ну конечно, поможем… как не помочь! – хором загалдели мы.

— Тогда поехали, она у брата разлеглась.

Большая трёхкомнатная квартира Каца–старшего была забита счастливыми людьми.

Женщины выглядели так, словно только что удачно выскочили замуж, а мужчины смотрелись ещё довольнее – словно только что развелись.

Напустив на лицо задумчивое выражение, Кац провел нас к покойнице.

Мизерная бабанька, сжав тонкие ехидные губки, лежала с таким видом, будто через секунду собиралась встать и прекратить этот балаган.