Золотой браслет, вождь индейцев - Майн Рид

— Да, я вас понимаю, — сказал Армстронг, — но это не извиняет вашего безрассудства. В данную минуту вам следовало бы быть в Канаде, в Европе, где угодно, только не в Нью-Йорке, мой милый…

— А какое мне дело до того, что может случиться? — возразил мрачно Мак Дайармид. — Дела свои я устроил. Остается только всадить пулю в этого мерзавца — и будь что будет!.. Моя жизнь кончена. Я потерял то, что давало ей смысл: мне хотелось обеспечить индейским племенам сносное существование. А об остальном я беспокоюсь столько же, сколько о прошлогоднем снеге, — прибавил он, беззаботно щелкнув пальцами. — Но довольно обо мне… Как ваша рана, мой милый Франк? Я слышал, вы были ранены в руку. Да вы и теперь еще носите повязку?

— Рука моя почти совсем поправилась, благодарю. Но вы сами, мне казалось, были в тяжелом состоянии, когда вас подхватил Эван Рой.

— А вы знали об этом? — спросил Мак Дайармид с доброй усмешкой. — Да, меня порядочно помяли. Но индейцы умеют как никто в мире заживлять раны. В шесть недель старейшина поставил меня на ноги.

— Ради Бога, потише! — сказал Армстронг. — Не услышали бы вас!..

— Да кто же здесь может меня узнать? Эти господа там — ваши друзья?

— Да, это офицеры моего полка и с ними кое-кто, вам тоже не совсем незнакомый: Мак Мэггер, корреспондент «Геральда».

— В самом деле? — сказал Мак Дайармид и взглянул в указанную сторону, где был Мэггер, поглощенный партией в бильярд с капитаном Штрикером. — Пожалуйста, Армстронг, представьте меня ему. Мне занятно, узнает ли он меня.

Франк вынужден был исполнить эту странную просьбу, и несколько минут спустя у бильярда завязалась оживленная беседа между теми, которые три месяца тому назад отчаянно сражались на берегах Малого Миссури. Мак Дайармида очень занимало, что никто его не узнавал.

— Я прочитал с большим интересом ваш репортаж о посещении лагеря Медведя-на-задних-лапах, — говорил он Марку Мэггеру. — Полагаю, вам пришлось вынести очень сильные ощущения, и что размышления ваши в священном шатре были не из веселых.

Корреспондент, полулежа на бильярде, примеривался, как лучше осуществить довольно спорный удар карамболем. Сделав шар, он привстал и оглядел вопрошавшего.

— Вы спрашиваете, — ответил он, — каковы были мои размышления? А вот какие: до тех пор я думал, что во всех Соединенных Штатах нет человека смелее меня… Ну, а в ту минуту мне пришлось признать, что я встретил человека еще более смелого.

Затем он вернулся к бильярду и удар за ударом сделал чуть ли не пять карамболей.

Когда наступила очередь Штрикера играть, Мэггер снова повернулся к Мак Дайармиду и сказал:

— Вы знаете, мне первому нужно получить сведения о вашей будущей дуэли с Ван Диком. Я рассчитываю на них для «Геральда», — и при этом посмотрел на него так, как смотрит человек, видящий своего собеседника насквозь.

Мак Дайармид, готовый было рассердиться, расхохотался и сказал:

— Ох уж эти журналисты! Никогда не знаешь, серьезно они говорят или нет.

Внимание его скоро было отвлечено судьей Брэнтоном, который, поболтав со старыми знакомыми офицерами крепости, изъявил свою радость при виде Мак Дайармида. Само собой разумеется, о происшествии с его племянником Корнелиусом он ничего не знал.

Кажется, дела почтенного негоцианта и судьи не были в прежнем блестящем положении, несмотря на его неустанную погоню за наживой! Сейчас, при виде богача Мак Дайармида, ему пришло в голову сбыть ему кое-какие акции, которые должны были вот-вот обесцениться. Мак Дайармид не обманывался на счет сделанного ему предложения, но он дорожил влиянием Брайтона на общество, его, полуиндейца, в это общество всегда влекло; поэтому он, не соглашаясь и не отказываясь, обещал подумать. Судья же с самым сердечным радушием сказал:

— Почему бы вам не выбраться к нам на рождественские праздники? Мы почти соседи: ваш деревенский дом не далее двадцати миль от моего. Завтра я жду полковника Сент-Ора с женой, еще кое-кого из друзей и был бы счастлив представить им вас.

Мак Дайармид не решался отвечать, не зная, чем кончится совещание Эвана Роя с капитаном; как раз в это время Эван Рой спустился по лестнице из отдельного кабинета, где проходили предварительные переговоры.

— Ну что? — спросил молодой человек, увлекая его в сторону.

— Еще ничего не решено. Капитан просит время для переговоров со своим другом.

— Значит, во всяком случае не завтра?

— Нет, вероятнее всего — послезавтра.

— Я счастлив, что завтра могу воспользоваться вашим любезным приглашением, — сказал Мак Дайармид, возвратившись к судье.

Глава 20. НА БЕРЕГУ ГУДЗОНА

На следующее утро скорый поезд остановился у маленькой станции Брэнтонвиль на Гудзоне.

Замерзшая река и берега ее покрыты толстым слоем снега; вдоль реки скользят по льду санки на парусах, подгоняемые северным ветром, и оспаривают друг у друга первенство в быстроте. Над платформой, переполненной пассажирами, виднеются горы с гирляндами хвойной зелени, а дальнейший пейзаж пропадает в снежной пелене.

На вершине ближайшей возвышенности можно все-таки различить бедную деревушку, а не доходя до нее, на склоне, возле дороги, извивающейся вверх по горе, — стоит большой каменный дом, желтоватый цвет которого выделяется на белом снегу.

— Вот, должно быть, дом Брэнтона, — сказал капитан Джим, выходя из вагона со своим братом, его женой и подпоручиком Армстронгом.

В ту же минуту к ним подошел лакей со шляпой в руке и спросил:

— Не вы ли, господа, гости, ожидаемые господином Брэнтоном? Если да, то смею доложить, что здесь приготовлены вам сани. Позвольте мне билеты, чтобы получить ваш багаж.

— Вот и прекрасно, нас ждали и позаботились о наших удобствах; мне это нравится, — говорил Джим Армстронгу в то время, как полковник Сент-Ор усаживал жену в легкие сани. — Это я называю широким гостеприимством!

Через две минуты пассажиры уселись, укрылись меховыми полостями и быстро помчались в гору, к дому судьи.

Мисс Жюльета Брэнтон сама встретила их на крыльце. Надо признать, что роль хозяйки отлично удалась ей. Все качества, необходимые для этой роли, были налицо. Недаром она, как и все богатые американские девушки, побывала в Европе в самых модных местах, насмотрелась на самых изящных леди и мисс, усвоив их уменье быть утонченно-вежливой с каждым так, что каждый, испытывая на себе прелесть ее обхождения, воображал, что любезность расточается только перед ним одним.

С госпожою Сент-Ор она была нежно-приветлива, к полковнику исполнена внимания, а с капитаном была совсем на дружеской ноге. Что касается Армстронга, то и тут она показала себя очаровательной, хоть и держала его на известном расстоянии от себя, с холодным достоинством; сначала это интриговало его, но потом он стал чувствовать себя оскорбленным.