В Plaz’e только девушки - Мила Бограш

– Холодная? – удивилась я. – Зимой? Почему? Она что же, моржом, что ли, была? Яна эта?

Бабушки недоуменно посмотрели друг на друга.

– Правда, Петровна, почему вода-то в ванной ледяная? – спросила Семеновна.

– Не знаю… – призадумалась бабушка, – но точно, как лед вода. Меня ведь это… в понятые пригласили. Ну, когда ее нашли. Лежит, значит, наша Яночка в ванной. Голенькая вся… Беленькая… И неживая… А вода холодная льется. Я еще ноги промочила. Ну, думаю, теперь сама слягу. Хорошо, водку от зятя припрятала…

– А где же гости-то ее были? – перебила ее старушка в пушистом платке.

– Не было у нее в квартире никаких гостей. Пусто.

– Да как же не было? – не сдавалась пушистая бабушка. – Говорила ведь Анна Ивановна, ктой-то к ней утром заходил. Она как раз мимо шла…

Я напряглась, вот она, самая важная информация. Главное, не спугнуть их сейчас, не показать свой интерес.

– Пешком шла? – удивилась я. – Ну, эта… Анна Ивановна? Квартира-то Янина на пятом. Лифт, что ли, сломался?

– Анюта у нас лифтом не пользуется. Сказали ей по телевизору: грядет, слышь, вселенская катастрофа. Скоро такое время наступит, когда все электричество вмиг погаснет. Ну, как тогда в Москве, при Чубайсе. Ужасть! А кто в лифте застрянет, помрет сердешный, в страшных мучениях, – рисовала она апокалипсическую картину. – Так Анна Ивановна сильно перепугалась. Ну это… Быть в лифте замурованной… Не гляди, что под восемьдесят, теперь домой только пешком ходит. Аж на самый седьмой этаж. Навострилась, даже на соревнования ездит – кто быстрее по лестнице домой прибежит. Это я к чему веду? Утречком она как раз снизу шла и услышала, как Яна кому-то дверь отворила и спросила: «Где же Вера?» Но Анюта никого не успела разглядеть, пока дошла, дверь-то и захлопнулась. А потом нас заливать стало.

«Вера» – екнуло у меня сердце. Значит, все-таки она заходила к ней. Или кто-то от нее? Может, бабушки еще что-нибудь вспомнят?

– Это как же получается? Гости пришли, а она от них в ванну нырнула, так, что ли? – засомневалась пушистая.

– Наверное, ее гости недолго пробыли, – предположила я. – Ушли, а она стала ванну принимать…

– Что ж за гости такие, если после них сразу отмыться хочется? – возразила Семеновна.

– А может, эти гости ее и того… – предположила одна из бабушек.

– Да ты чего! – замахали на нее руками товарки. – Скажешь тоже «того…». Сам участковый говорил – нету следов насилия. Точно, вроде инфаркт. Может, в ванну холодную нырнула? Они, молодые, чего только не придумают.

– Да… Жаль… – искренне посочувствовала я и встала: – Ну, нам пора. – Подозвала Бастинду и показала последний трюк. – Поставила на снег открытый рюкзак, и кошка сама в него запрыгнула. Мы ушли, провожаемые восхищенными взглядами и бурными продолжительными аплодисментами. Теперь я не сомневалась, Яну убили. Получалось, что Вера к ней не пришла. Но ведь обещала. Почему же кто-то явился вместо нее? И где тогда сама Вера?

Все эти вопросы я задала на следующее утро Рикемчуку, предварительно рассказав обо всем, что узнала от соседок Яны. Не забыла присовокупить, что, если бы не Бастинда, вряд ли старушки были бы так словоохотливы. И уж совсем разоткровенничавшись, рассказала, как Бастинда спасла ветврача от коварных рейдеров.

– Геройская у вас кошка, – похвалил Рикемчук, обычно скупой на комплименты. – Не кошка, а мечта следователя, – даже с некоторой завистью сказал он. – Может, к нам ее? Осведомителем, а? Или уж сразу участковым?

Его посягательство на чужое добро я оборвала на корню, сухо напомнив:

– Она уже трудоустроена, Вячеслав Иванович.

– Жаль, – искренне вздохнул он. – Ну если что…

Я поняла: он на мою кошку глаз свой завидущий положил, и поспешила перевести разговор на другую тему:

– Так что с Яной, Вячеслав Иванович?

– Вы были правы, Василиса. Яна Куприянова убита. Я настоял на повторной, более тщательной, медицинской экспертизе. Изначально посчитали что смерть Яны произошла от внезапной остановки сердца. Но, когда патологоанатомы посмотрели внимательнее, под грудью у нее был обнаружен небольшой укол. Не присмотрелись бы, не заметили. Судя по всему, ее укололи тонкой длинной иглой. Произошла рефлекторная остановка сердца.

– Что значит «укололи»? Ввели наркотики, что ли?

– Нет. Наркотических веществ в организме Куприяновой не обнаружено.

– Не понимаю. Она ведь могла отбиваться, кричать. Одна из ее соседок в это время поднималась по лестнице. Была рядом с ее квартирой. Услышала бы. И соседи снизу ни грохота, ни криков не слышали.

– Что там случилось, не знаю, – ответил Рикемчук, – не ясновидящий. Но, опираясь на факты, вот что могу предположить. Куприянова ждала некую Веру. Не просто ждала, а не сомневалась, что придет именно она. Поэтому и дверь, в глазок не заглянув, распахнула. Очень удивилась, что это не Вера. Думаю, тот, кто пришел вместо Веры, втолкнул ее в квартиру, ударив в солнечное сплетение. Синяка может не быть, если умело ткнуть куда следует. Яна потеряла сознание, поэтому никаких криков никто не слышал. Пока она была без чувств, ей проткнули сердце тонкой длинной иглой, раздели, перетащили в ванную, включили холодную воду. Якобы девушка принимала ванну, ей стало плохо, а рядом никого не было… Единственный просчет – механически повернули шаровой кран на «холод». Яну обнаружили, когда стало заливать соседей.

– Вы думаете, Вера вообще к ней не приходила?

– Похоже на то…

– Но ведь Яна говорила Марте, что Вера ей звонила.

– Это вам известно со слов коллег Марты. Они слышали только обрывок разговора. А о чем шла речь на самом деле, надо бы спросить у самой Марты.

– Как же спросить-то, Вячеслав Иванович? Марта пропала…

– Я думаю, никуда она не делась. Скорее всего где-то прячется. Ведь ее не похитили. Заявление об отпуске сама подала.

– И где же она?

– Понятия не имею. – Рикемчук сегодня не баловал меня пространными разговорами, – но попробуем догадаться. Марта ждет ребенка от Гребнева. Так?

Я согласно кивнула.

– Родных у нее в Москве нет. Значит, о том, где она, скорее всего известно только одному близкому человеку.

– Кому? – недоуменно спросила я. – Раз родных здесь нет?

– Будущей бабушке.

– Альбине Георгиевне?

– Да. Вот гинеколога мы и спросим, где Марта? Я сегодня специально освободил время. Давайте-ка вместе с вами подъедем к ней в институт.

– Со мной? – удивилась я. Впервые было такое, чтобы Рикемчук предлагал мне поехать вместе с ним. – С чего бы? – небрежно поинтересовалась я. – А я-то зачем вам нужна, Вячеслав Иванович?

– Пусть все думают, что вы моя жена, – невозмутимо ответил он.

– Че-го-о? – умеет же этот человек огорошить! – Зачем мне быть вашей женой? У меня, между прочим, свой муж есть, – на всякий случай напомнила я.

– Ваш муж, Василиса, лицо, к этому делу не причастное, в отличие от меня и от вас, – напомнил он. – А что касается жены, у меня жена уже есть. Вы мне нужны… для маскировки.

– За мою хрупкую спину хотите спрятаться? – ехидно поинтересовалась я, отчасти обидевшись за свою второстепенную «конспиративную» роль.

– Не за спину, а… – он вдруг замолчал и покраснел. – Ну, как бы сказать, чтобы вам понятнее было… Мы с вами куда едем?

– В Институт акушерства и гинекологии… – Я не понимала, куда он клонит.

– Вот то-то. Если я один туда приеду и к доктору зайду, это, сами понимаете, вызовет у персонала естественное недоумение и привлечет ко мне ненужное внимание. А если подойду с вами, никто и не заметит. Может, заботливый муж привел жену проконсультироваться. Понятно?

– Да, – согласилась я, – хотя с трудом представляю вас в роли трепетного мужа.

– Вы меня плохо знаете, – похвалил он себя и подытожил: – В общем, гинекология – дело личное, интимное. И нам шумиха не нужна.

По дороге, благо к слову пришлось, я рассказала Рикемчуку, про необычный интерес Еремея к контрацепции и про то, что Альбина Георгиевна ясности в этот вопрос не внесла. Или не захотела внести.

– Так, так… – произнес свое обычное Рикемчук. – Вот и еще одна тема для беседы. Думаю, на этот раз она будет откровеннее.

– Почему? – удивилась я его оптимизму.

– Ей очень хочется стать бабушкой… – ни к селу, ни к городу ответил он.

Но я не стала допытываться, что он имел в виду. Тоже мне, гений парадоксов.

Институт акушерства привольно раскинулся в окраинном районе Москвы, между небольшими тихими улочками. Это был огромный комплекс из нескольких многоэтажных корпусов. Мы вошли в главный, справились в регистратуре, где принимает профессор Гребнева. Неслышно ступая в голубых бахилах, поднялись на четвертый этаж. У кабинета сидела семейная пара. Прав был Рикемчук, мы с ним не выделялись – муж и жена в ожидании консультации.