Истории мирового балета - Илзе Лиепа

      всевозможной ненужной работой?

Я кидаюсь с особой охотой, как на зайца голодный беркут,

На любой подходящий мне труд.

Плохо жить я в последние годы привык,

      как привык без работы скитаться,

Комитет мне когда-то навесил ярлык,

      и приходится с этим считаться…

После долгих лет отлучения от столичного балета огромной радостью для Голейзовского в 1959 стал году его первый Вечер хореографических миниатюр, в котором участвовали выпускники хореографического училища. Концерт прошел в Зале имени Чайковского. Хореографа не забыли, был переаншлаг, и Голейзовского приветствовали долгой овацией. Приветствовали всё: его возвращение к творчеству, возможность видеть его миниатюры, его дар, который жил и развивался, несмотря на невозможность работать на столичных сценах. Это был настоящий триумф мастера!

В шестидесятые годы уже немолодой, но по-прежнему юный душой и талантом хореограф продолжал ставить свои великие миниатюры, волнующие до сих пор. Исполняли их звезды «золотого» поколения Большого театра. Одна из них – «Нарцисс» на музыку Николая Черепнина – была поставлена для Владимира Васильева. Позже очень интересно в «Нарциссе» танцевал Николай Цискаридзе. Все, кто бы ни исполнял этот номер, признаются: он настолько перенасыщен техникой, что его трудно «дотянуть» до конца. В нем много нюансов: вот юноша играет на свирели и сам себя слушает, вот смотрит на свое отражение в ручье… Заканчивается номер потрясающей режиссерской придумкой: у самого края сцены зажигается прожектор, и на заднике появляется огромная тень танцовщика. Любуясь собой, герой застывает над журчащим ручьем и постепенно тает… умирает… может быть, засыпает… Так просто, но так эффектно! Столько необычной пластики, столько техники – номер действительно феноменальный, живой.

Для Екатерины Максимовой была поставлена «Мазурка» на музыку Скрябина. Возможно, Голейзовский первым сделал акцент на немыслимой красоте ног Максимовой. Он даже костюм придумал сам: легкая юбочка, вьющаяся как крылышки сзади, открывающая чудесные ножки балерины. В этом номере всё – индивидуальность Максимовой, ее женственность, ее грациозность. Редко, но этот номер можно увидеть в исполнении современных балерин.

Еще одна жемчужинка, оставшаяся от хореографии Голейзовского, – миниатюра «Русская». Ее тоже станцевала Екатерина Сергеевна Максимова. Номер был задуман для исполнения босиком, но Владимир Васильев сделал для Максимовой переложение на пальцевые туфли, на пуанты. Екатерина Сергеевна очень красиво танцевала, это была своеобразная премьера пальцевого варианта миниатюры.

Мне очень повезло: «Русскую» Голейзовского я танцевала часто и до сих пор исполняю. Это признак талантливой хореографии – когда номер не наскучивает и каждый раз открывается всё новыми и новыми гранями. В Париже, в очередной раз станцевав «Русскую», я подумала: «Как же чудесно – уже знаешь каждое движение, каждый нюанс, но всё равно открывается новое, номер какой-то бездонный». Еще раз скажу – только талантливая хореография может быть бесконечно интересной.

К «Печальной птице» на музыку Равеля у меня особое отношение. Голейзовский поставил ее для балерины Большого театра Елены Рябинкиной. Теперь его можно увидеть в исполнении талантливой молодой балерины Марии Семеняченко. Номер абсолютно авангардный, и воспринимается так до сих пор.

В Голейзовского-хореографа я безоглядно влюбилась, когда в Большом театре, перед тем как труппа готовилась к юбилейному вечеру мастера, показали документальный фильм с его миниатюрами. Именно тогда я увидела фрагменты замечательной «Скрябинианы», потрясающий «Героический этюд» в исполнении Шамиля Игудина, и вот – «Печальная птица», которую танцевала Рябинкина. Помню свои впечатления: танец на такую непростую музыку в фортепианном исполнении меня захватил настолько, что я подумала: «Это мой номер – совершенно мой». Моя карьера только начиналась, у меня не было привычки ходить по кабинетам и что-то просить, но, вдохновленная желанием станцевать эту миниатюру, я отважилась пойти к руководству театра и попросить о возможности подготовить «Печальную птицу». В каждом движении этого танца, в каждом повороте была такая логика… Это был модерновый «Лебедь», так же легко, точно и гениально поставленный, как и бессмертная миниатюра Михаила Фокина. Вдова Касьяна Ярославовича – Вера Васильева – одобрила мое исполнение, и я потом много и с удовольствием танцевала «Печальную птицу». Миниатюра вошла в программу моего первого творческого вечера, украсив его.

В шестидесятые годы, после ряда маленьких шедевров для выдающихся исполнителей Большого театра, Касьян Голейзовский взялся за спектакль, который стал его последней работой. Семидесятичетырехлетний хореограф поставил спектакль о любви – возможно, это был удивительный итог его длинной и наполненной жизни. Он пришел к тому, что любовь – основа всего: настоящее, жертвенное, духовное чувство. «Лейли и Меджнун» Голейзовского – это такой восточный вариант «Ромео и Джульетты»: любовь, которая, несмотря ни на какие преграды, побеждает. Недаром он назвал свой спектакль «хореографической поэмой». На главные партии Касьян Ярославович пригласил Владимира Васильева и замечательную балерину Наталью Бессмертнову.

Когда мы учились в хореографическом училище, стены второго этажа (там располагались балетные классы) украшали фотографии ведущих мастеров сцены. Сделанные настоящим матером – Юрием Ждановым, – они врезались мне в память. Там был снимок репетиционного момента: пожилой Голейзовский ведет за руку Наталью Бессмертнову. Он что-то говорит ей; у него стройная худощавая фигура, выразительные пальцы и ярко горящие молодые глаза. А грациозная, очаровательная, с дивными раскосыми глазами Наталья Бессмертнова с модной в то время прической лукаво смотрит в сторону камеры.

Сохранились небольшие фрагменты спектакля, и в них – фантастическая экспрессия Владимира Васильева, его невероятные прыжки, вращения. К сожалению, спектакль продержался в репертуаре театра очень недолго – он опять не попадал в ногу со временем. После двадцати показов «Лейли и Меджнун» был снят, и хореография Голейзовского была утрачена.

Несмотря на возраст, балетмейстер был переполнен планами: он хотел поставить «Фавна» для Владимира Васильева, и уже много было придумано. «Фавн» был бы посвящением Нижинскому, которого Голейзовский еще видел танцующим. Но и с этим балетом не сложилось, ни в театре, ни на телевидении.

От большого наследия выдающегося хореографа Касьяна Голейзовского осталось совсем немного – просто крохи: «Половецкие пляски», миниатюра «Нарцисс», «Цыганский танец» в балете «Дон Кихот», концертные номера-миниатюры «Мазурка», «Русская», «Печальная птица» и еще несколько фрагментов из «Скрябинианы».

В конце жизни Касьян Ярославович всё больше времени проводил в любимой Тарусе, лишь иногда наведываясь в Москву. Он вдохновлялся природой, собирал необычные камни, выстругивал фигурки из корней деревьев. «Пью чай на террасе, любуюсь на далекую Тарусу, – писал он. – Воздух так прозрачен, и различаются домики».

Голейзовского не стало в мае 1970 года. Он похоронен в деревне Бёхово на берегу Оки. Проводить его вышла вся деревня: люди несли самодельные букетики, шли в гору. Понимали ли они, какая личность ушла? Вряд ли. Но чувствовали, что рядом с ними жил человек