Путь к счастью - Вера Кауи

В половине десятого ребенка увезли, и все вернулось в привычную колею. Сестра Блэшфорд спустилась в кухню и сказала:

— Ну вот, а теперь выпьем по чашечке чайку. И Эйлин отнесите.

— Слышали, как он плакал? — встретила их вопросом Эйлин. Похоже, она гордилась своим ребенком.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Мэри, растерявшись от ее беспечного вида. У нее из головы не выходила Тельма с ее страданиями.

— Хоть сейчас могла бы встать с койки, вот как я себя чувствую, а есть хочется прямо смертельно! Ой, вы мне бутербродик принесли, вот спасибо-то!

Ни следа слез, сожалений, печали, как всегда, ровна и жизнерадостна. Эйлин выпила две чашки чаю, куда щедро насыпала сахару, съела два толсто намазанных маслом куска хлеба и беззаботно болтала о том, что она скоренько станет на ноги и заживет как ни в чем не бывало.

— У нас, Бреннанов, насчет ребятишек всегда все шло вот как по маслу, — похвалилась она, торопливо жуя бутерброд. — У мамки нас десять штук, и все как горох из стручка высыпались. А чайку еще не осталось?

— Надо же — небо и земля! Не то, что Тельма. Как у нее все просто, — удивлялась Мэри, спускаясь в кухню с пустым подносом.

— А чего от нее ждать. Тоже мне, соль земли. Голос здравого смысла.

— А помнишь, как Тельма убивалась…

— Это из-за того, что она чувствовала на себе вину. Так или иначе она дала себя уговорить отдать ребенка. А Эйлин — католичка. Католики придут на исповедь, покаются — и привет, вся вина с них снимается. Греши дальше. Я всегда говорила, католическая церковь хитрющая…

— Эйлин не ходит к исповеди.

— Сходит. Помяни мое слово.

Через неделю Эйлин покинула дом на Пемберли-клоуз. Отправляясь оттуда на работу в другую больницу, куда ее брали по протекции сестры Блэшфорд, девушка была полна самых радужных надежд.

— В случае чего — обращайтесь ко мне, я помогу! — со смешком бросила она на прощанье подругам.

А после обеда приехала новенькая — невысокая, чернявая, розовощекая и суетливая толстушка. Из Ливерпуля. На пятом месяце беременности. Ее обрюхатил любовник, который выгнал ее из дому, потому что встретил другую, которая не ложилась с ним в постель, опасаясь забеременеть. Новенькую звали Ширли, ей было восемнадцать лет, и она болтала без умолку, даже когда легли спать и выключили свет, пока Пэт не прикрикнула на нее: «Заткни фонтан!» Только тогда наступила блаженная тишина.

И тут послышались глухие рыдания.

26 февраля был срок родить Пэт. Она уже не работала на фабрике. Неродившееся дитя начинало давать себя знать. До сих пор беременность у Пэт была совсем незаметной, даже у Мэри живот был больше. А тут ее разнесло как на дрожжах. У нее ломило спину, ее мучила изжога. Характер тоже испортился.

— Чего она бесится? — допытывалась Ширли. — Молоко скиснет.

— У нее спина болит и изжога, — объяснила Мэри.

— Не у нее одной. Тут все такие.

— Ей уже недолго ходить, потерпи.

Но и сама Мэри почувствовала облегчение, когда холодной февральской ночью ее разбудила Пэт и сказала:

— Ну все. Час избавления настал. Ступай, детка, позови мамашу Блэшфорд.

У Пэт тоже родился мальчик. Роды прошли не так гладко, как у Эйлин, но и осложнений, как у Тельмы, не было. Через семь часов все кончилось.

— Будто кита родила, — поделилась она с Мэри.

— Как ты себя чувствуешь?

— Вся разбитая. Но зато пуза как не бывало. Как только встану, начну заниматься гимнастикой. Надо форму восстанавливать. — Помолчав, она тихо спросила: — Ничего не удалось подглядеть?

— Нет. Она меня опять на кухню загнала.

— Черт побери! Ну ладно, я, по крайней мере, смогу тебе сказать, сколько она мне отвалила. Держи. — Она сунула Мэри в ладошку клочок бумаги. — Это мой номер телефона. Позвони, как сможешь, поболтаем, — шепотом сказала она и громко добавила: — Хорошо бы сейчас выпить чашечку чаю.

— Пойдем, Мэри, надо дать Пэт отдохнуть, — сказала, входя в комнату, сестра Блэшфорд. Когда дело было сделано, она старалась не оставлять девушек наедине. Безопасность прежде всего — таков был ее девиз. Слава Богу, на этот раз все обошлось без проблем. Малыш крикнул только раз, и его сразу же забрали и увезли. Мэри надеялась, что ее ребенок тоже никому не доставит хлопот.

С отъездом Пэт Мэри лишалась собеседника, потому что с Ширли разговаривать было невозможно, она произносила монологи. И еще неизвестно, что за штучка займет место Пэт. У Пэт характер, конечно, не сахар, она была и резка, и эгоистична, но с ее уходом обрывалась тоненькая ниточка, связывавшая этот уединенный дом с остальным миром. И как щедро делилась она своим жизненным опытом — благодаря ей Мэри словно университет закончила.

— Не забудь, обязательно звякни мне через пару дней, — шепнула Пэт, укладывая сумку. Она уходила во всем блеске — фигурка что надо, кожа натянута, жакет сидит как влитой, туфли на высоких каблуках, а личико — прямо произведение искусства. — Я вообще-то не поддерживаю связь с подружками по несчастью, но должна признать, ты скрасила мое существование в этой конуре. Тельма — милочка, но эти закидоны насчет вины мне поперек горла встали. Да у меня и не получалось с ней разговаривать, не то что с тобой. Ты знаешь, чего хочешь, и не выпендриваешься. Не строишь из себя невесть что. — Пэт невесело усмехнулась. — С годами это пройдет. Надеюсь, твои мечты сбудутся. Но имей в виду, детка, тебе придется для этого постараться. Под лежачий камень вода не течет. Надо пошевелить задницей. Бери пример с меня!

Пэт была права. Ей пришлось проделать большой путь. Это заняло у нее семь лет. Интересно, где я окажусь через семь лет, в семидесятом году, подумала Мэри. Скорее всего уже в Голливуде.

— Теперь твоя очередь, — напомнила Пэт. — Работать тебе осталось неделю, потом пару месяцев посидишь дома, и тогда пробьет час твоего освобождения.

— Такси ждет! — объявила сестра Блэшфорд.

— Я готова, — откликнулась Пэт, подхватывая новенький чемодан.

— Ну, пока, детка! — сказала она Мэри, приветственно поднимая руку. — Не могу сказать, что приятно провела время, но рада, что познакомилась с тобой.

— Я тоже рада. Удачи тебе, Пэт.

Мэри искренне горевала, расставаясь с Пэт. Хотя они не понравились друг другу с первого взгляда, вскоре почувствовали взаимную симпатию. Пэт заражала Мэри уверенностью в себе. Теперь, когда с каждым днем ее тело становилось все более чужим и безобразным, когда ее стали одолевать боли и неприятные ощущения, Мэри вдруг почувствовала себя такой же растерянной, как в день своего прибытия в Брикстон. Ближайшее будущее казалось мрачным — за ним не виделось никакого просвета.