Красное Зеркало. Легенда сумасшедшего - Ватутин Денис

И вот еще на заре колонизации, когда на Марсе было очень холодно, гораздо холоднее, чем сейчас, а из воздуха в атмосфере была в основном углекислота, да и той кот наплакал, одна из автоматических геостанций с Земли, пробурив в подножии вулкана глубокую скважину, обнаружила первых марсиан — инопланетные бактерии, сходные с теми, что нашли на Земле в Антарктике. Это была сенсация! Это доказывало и опровергало массу научных теорий. Торжествовали сторонники «метеоритной» теории возникновения жизни на Земле: одни и те же булыжники могли упасть на Землю и Марс много миллионов лет назад, и на них и были первые примитивные организмы. И тут же встал этический вопрос: имеют ли право земляне «навязывать» Марсу свою «жизнь», прошедшую долгое развитие на чужой для здешних микроорганизмов планете. Не выглядит ли это как дикая экспансия, как нарушение естественного хода развития планеты? Многие предлагали создать на Марсе благоприятные условия для развития именно марсианских микробов, чтобы из них уже появилась на Марсе «марсианская» эволюция видов живых организмов. Но в дальнейшем выяснилось, что Земля уже «заразила» Марс своими микробами, случайно попавшими сюда с первыми роботами. И где «свои», а где «чужие», теперь не разобрать. Так что люди вновь проявили себя обыкновенным доминирующим видом, дикой ордой, несущей свои порядки в ни в чем не повинный космос.

Я во время всех этих размышлений забивал в личную навигационную джипиэс-базу местоположение клана Харлея, так как раньше не сталкивался с эти поселком, в котором нам оказали такой теплый прием. Оно и понятно: луддиты — кочующие кланы. Ведь если бы не встреча с ними, мы «задневали» бы в паладинских казармах, которые были как раз за северо-западными границами станции «Изумруд». И, только обогнув ее территорию, попали бы на следующий привал к Сеньке Гваделупе с его хутором. Эти паладины меня знали, поэтому за туристов я не волновался, но если есть выбор, лучше лишний раз не пользоваться гостеприимством одичалых военных. В жизни всегда выходит, как выходит, и часто потеря времени не означает потерю безопасности: на Марсе спешить не принято.

Охотники клана Харлея проводили нас до границ своих земель, после чего пожелали удачи, много железа и тихой дороги.

Перед въездом на территорию «Изумруда» смену пришлось остановить: на станции водились крысы, и я решил заранее подготовиться. Ноги дромадеров до колен обвязывали тряпками, пропитанными специальным раствором, отпугивающим грызунов, — а жизнь седока часто зависит от жизни его верблюда.

Я, как полагалось перед опасным участком, инструктировал группу по поводу прохождения через участок с «повышенной биологической активностью». Крысы, летучие мыши, возможно, церберы или гарпии, а может, даже и юварки… в общем, все, что водится на планете (за редким исключением), может здесь оказаться, включая и людей, и даже роботов, или же просто автоматику: все это может быть опасным для жизни, но идти через зону вооруженных конфликтов еще опаснее. Смену выстраиваем попарно, сокращая ее протяженность и облегчая контроль за всадниками. Все делать по команде, только по команде. И вообще… скорее всего, нас пронесет, но терять внимания нельзя, и… бла-бла-бла… Я понимал, что пронести, может, и пронесет, а может, и как обычно: не совсем. Тот, кто уверен в своей везучести или, напротив, в несчастливой звезде, все неправы: только если ощущать окружающий мир и быть внимательным, тебе будет везти. В сказки про отморозков, которые ничего не боятся, поэтому с ними ничего не происходит, я не верил. Рано или поздно не остается ни одного свидетеля таких подвигов, не говоря уж об участниках таких событий. А меня моя жизнь вполне устраивает, пусть даже и как простое бытие.

Инфракрасный сканер показал скопление теплокровных форм жизни, но, казалось, достаточно рассредоточенных относительно нашего маршрута.

Вот все взобрались на верблюдов, и мы тронулись дальше. Все поехали парами, и мы с Ириной тоже, хотя почти с самого начала нашего путешествия это и так сложилось как-то само собой.

Большую часть сегодняшней дороги мы молчали: Ирина, как обычно, что-то писала в планшете, изредка бросая на меня короткий взгляд и изрекая фразы типа: «Как вы думаете, глюки имеют зачатки разума или это полевые структуры?» — или: «А вы не заметили, что родовая община этого клана имеет некоторые феодальные элементы?» Мы переговаривались ничего не значащими фразами и оба чувствовали себя (я уверен, что оба!) как заговорщики: мне казалось, что внезапно набросившиеся на меня эмоции не только не утихли, а, наоборот, обострились до крайности, а Ирина просто сдерживает себя перед туристами, хоть выглядит даже слишком отстраненной. В этой отстраненности была приятная и волнующая фальшь, которая будоражила меня изнутри теплым тугим фонтаном, затопляя мое горло и грудь. Голова же была такая чистая и ясная, будто я все на свете вижу при ярких лучах солнца, да еще и в рентгеновском спектре. Я боялся только одного — что сияние моей физиономии в марсианской ночи привлечет глюка или хищника.

С небольшого возвышения на группу надвигалась темная полоса ритмично торчащих вверх своими ребристыми свечками гигантских кактусов цереус, которые, по слухам, и на Земле-то были самыми огромными, а над этими гибридами потрудились не только ученые-генетики, но и малая марсианская гравитация и радиационный фон, которые сделали их еще крупнее и выше. Это выглядело чем-то вроде фантастического города-леса: кактусы здесь были от 10–15 метров до 20–25. Толщина стволов — от почти метра до двух. Шипы, которые торчат из них, длины человеческого пальца и дальше — говорят, под двадцать сантиметров. На Марсе эти растения хотели использовать с целью природной аккумуляции воды (их стебли удерживают до девяноста процентов влаги) и как кормовую культуру (цветок цереуса гигантского приносит плоды, которые раскалываются, обнажая красновато-черное семя. Плод пригоден в пищу. Это мясистая ягода яркого цвета). Да и не боялся он больших перепадов марсианских температур, так что прижился здесь идеально, хоть и не повсеместно.

Ирина рассказывала туристам о происхождении этих кактусовых лесов на Марсе и о некоторой марсианской флоре вообще. Она действительно неплохо знала многие вещи об этой планете.

Кактусовый лес на фоне багровых пятен облаков продолжал приближаться. Вырастали силуэтами мясистые гигантские колонны, которые, казалось, подпирали слабо светящуюся кисею неба с размытыми кружевами пятен звезд своими колючими лапами-свечками.

— Будем надеяться, что в кактусах не водятся спецагенты, — сказал я Ирине весело, вдыхая полной грудью ночной воздух, в котором к кисловато-затхлому привкусу прибавился будоражащий, немного металлический отзвук озоновой свежести.

— Я и не думаю бояться, — ответила Ирина, поправляя шлем, который иногда слегка съезжал, — я же знаю, что вы меня всегда защитите.

Она с улыбкой посмотрела на меня.

— Вы любите лес? — спросил я.

— Очень! — с восторгом ответила Ирина. — Особенно такой: у меня дома на окне тоже росли кактусы, только помельче.

— Отлично, — рассмеялся я, — значит, фактуру местности вы уже представляете.

Тропинка меж тем ветвилась в несколько направлений, и перед этим распутьем тоже был воткнут покосившийся указатель с тремя пластиковыми табличками. Поставили его, видимо, позже, чем предыдущий. Это следовало из того, что никто уже не надеялся на краску или пленку: буквы были грубо прорезаны в пластике насквозь.

Указатель на левую тропинку, которая огибала лес по северной границе, гласил: «Казармы 32-го марсианского батальона космического десанта — 9,3 км».

Это и было то место, где мы предположительно должны были передневать день прошедший.

Направление вправо было обозначено как «Лабораторный комплекс „Изумруд“ — 7,5 км».

И наконец, прямо было обозначено: «Граница посадок — 16,7 км», — а дальше в скобках дописано: «Приблизительно».

Интересно: не сам ли Сенька Гваделупа вырезал эти указатели?

Был я пару раз в этом лесу и направления эти представлял себе неплохо: центральная и правая тропинки шли недалеко друг от друга, под небольшим углом, так что центральная тропа шла совсем рядом с Главным лабораторным корпусом.