Заградотряд. «Велика Россия – а отступать некуда!» - Сергей Михеенков

Вначале все шло хорошо. Эверт ни о чем не жалел. И никого не жалел. Он командовал отделением солдат, которое насчитывало пятнадцать человек. И это были не просто солдаты, а специалисты в различных отраслях военного дела – разведчики, подрывники, связисты, железнодорожники. Многие из них прекрасно владели русским и белорусским языками, знали обычаи местных жителей. Никто из них не интересовался прошлым друг друга. Словно его и не существовало.

Первые потери рота понесла в ходе операции «Тайфун». На четвертые сутки саперные части, как всегда шедшие в авангарде наступавшего моторизованного корпуса, подошли к небольшому городку Юхнову на реке Угре. Нужно было овладеть мостом через Угру. Мост охраняло какое-то странное подразделение советов. Некоторые солдаты не были даже переодеты в униформу, носили гражданские брюки, телогрейки и кепки. Но дрались они так, что через полчаса боя из всего взвода, вынужденного отойти в лес, осталось два отделения. Десять человек они потеряли убитыми и двенадцать ранеными. Мост они так и не захватили. Большевики его взорвали. Причем дважды. Саперам пришлось наводить понтонную переправу. В первый раз за весь восточный поход взвод не выполнил поставленной задачи.

И вот снова неудача.

Чем ближе большевиков оттесняли к Москве, тем отчаянней они дрались. Силы же наступавшей германской армады, которая еще возле Минска и Смоленска казалась непобедимой, иссякали. Они таяли с каждым днем, с каждым боем, с каждой, даже мелкой стычкой, с каждым маршем вперед. Пополнение, прибывающее из Германии, Франции и Польши, уже не восполняло потерь. Не хватало подвоза. Начались перебои с боеприпасами и продовольствием. Солдаты, особенно в передовых частях вермахта, все еще были полны энтузиазма, который внушали им прежние победы. Остановку под Серпуховом и Алексином они воспринимали как временную заминку, связанную с вынужденной перегруппировкой сил и непогодой, не более. Но те, кто воевал не первую войну и умел сравнивать и анализировать, понимали и видели большее. Машина под названием германская армия не просто замедлила движение, она остановилась. И попытки командиров разных рангов и целых подразделений, вроде СС и других элитных формирований, бросаемых в дело, подтолкнуть эту машину вперед, к Москве, ведь до нее осталось совсем ничего, положительных результатов не давали. Колеса и гусеницы этой некогда совершенной и отлаженной во всех отношениях машины завязли в русских глинах, а лобовая часть уперлась в русские штыки.

Эверт фон Рентельн какое-то время надеялся, что германский Ordnung все же возьмет свое, и стальные клещи танковых армий в ходе грандиозной по своим масштабам операции «Тайфун» замкнут кольцо вокруг Москвы. Ни о каком затоплении города, конечно же, не могло быть и речи. Армии нужно было зимовать в теплых квартирах. А зима уже пробует местность первыми снегопадами и ночными заморозками. Но немцы остановились и начали окапываться. Из штабов поступали сведения о том, что на северном крыле фронта, под Дмитровом, и на юге, в районе Тулы, танковые армии продолжали успешно наступать. А здесь, в центре, наступление, похоже, заглохло. Для новых атак не было сил. Советы же создавали сплошную линию фронта, подтягивали резервы, создавали склады боеприпасов в непосредственной близости от передовой.

Свидание с родиной, о котором все эти годы, проведенные на чужбине, мечтал бывший офицер русской армии, а теперь лейтенант спецподразделения абвера «Бранденбург-800» Эверт фон Рентельн, похоже, могло действительно не состояться.

Но в последние дни командование XII и XIII армейских корпусов, сделав частичную перегруппировку, готовило удар на Серпухов с целью овладеть этим узлом важнейших коммуникаций и выйти на московское шоссе. Одновременно 2-я танковая армия планировала рывок в обход Тулы на Каширу в том же Серпуховском направлении. Если операция пойдет успешно и получит развитие, сюда, в пробитую брешь, как в гигантскую трубу, устремятся все свободные и резервные части. Для усиления удара прибыла 19-я танковая дивизия. Танки уже стояли в Высокиничах и окрестных деревнях. Танкисты ожидали подвоза горючего и приказа идти вперед. «Бранденбуржцы» же должны были сделать свое дело: отыскать склады реактивных снарядов новых советских установок и уничтожить их, затем захватить ряд переправ и мостов. Словом, если не обеспечить, то существенно облегчить движение 19-й танковой дивизии на Москву наикратчайшим путем.

И вот группу, которую возглавил лейтенант фон Рентельн, постигла неудача. Их выследили, обложили со всех сторон и расстреливали снайперы. Все, кроме него и еще одного пулеметчика из вермахта, были уже мертвы. Они оказались расстрелянными в самые первые мгновения схватки. В сущности, схватки-то и не было. Был обыкновенный расстрел, и начался он так неожиданно, что вначале никто ничего не понял. Растерянность длилась меньше минуты. Но этого времени вполне хватило снайперам советов, чтобы расстрелять его группу. Уцелели пока только двое: он, фон Рентельн, и один из пулеметчиков. Андрэ с пробитым затылком лежал возле кострища. Пулеметчик, сжавшись, как загнанный зверь, сидел на корточках на дне оврага и пытался зарядить свой пистолет. У него что-то не получалось. Или просто не мог прийти в себя. Незачем их было брать с собой, подумал фон Рентельн, наблюдая за движениями рук пулеметчика. В нем, как приступ рвоты, колыхнулось чувство презрения к этому немцу. Кажется, родом он был из Бадена. Но в следующее мгновение он вдруг понял, что единственное, что он еще может сделать на земле и что ему потом зачтется, когда ляжет на чашу весов все доброе и злое, в чем он преуспел, так это спасти жизнь этому жалкому баденцу.

– Уходи! – крикнул он ему.

Тот встрепенулся, посмотрел на него, потом в глубину оврага.

Фон Рентельн понял его взгляд и снова крикнул:

– Не туда, сынок! Туда! – И указал к ручью, на восток, к Москве.

Все очень просто. Когда загоняют зверя и знают, где его логово, загнанного обычно перехватывают на наикратчайшем пути. Если баденец не дурак, он обойдет все посты и выйдет к своим. А впрочем, ему, русскому человеку, которому вот-вот перехватят горло, нет никакого дела до какого-то малодушного немца…

– Туда! Туда! – махнул ему рукой фон Рентельн и, уловив за оврагом в кустарнике движение, нажал на спуск.

Автомат отстрелял остаток обоймы, пять или шесть патронов. Средняя очередь. Фон Рентельн быстро поменял рожок, взвел затвор. Нет, он еще будет сражаться. И тем, кто сейчас обкладывал его, перемещаясь за кустарником и деревьями с целью сближения и верного выстрела, еще надо пережить его. Доказать свое превосходство. В том числе и в праве любить эту землю, этот лес, пахнущий родиной, и город, к которому ему, Эверту фон Рентельну, пришлось идти двадцать лет. Кто из них, стреляющих сейчас в него, как в дикого и чужого зверя, имеет большее право любить этот город?!

И когда с противоположной стороны оврага закричали по-немецки: «Солдат!» – и предложили бросить к ногам оружие, он вспыхнул такой яростью, что новая обойма в автомате опустела в несколько секунд.

Голос показался ему знакомым. Но это, как показалось ему, уже начинался бред. Если бы они закричали по-русски, он отреагировал бы спокойнее. Слова врага, и произнесенные по-русски, могли стать последними словами, обращенными к нему. В последнее время он мало говорил по-русски. Хотя сюда он стремился в том числе и затем, чтобы каждый день слышать родную речь и разговаривать с русскими людьми. Для общения с товарищами по роте вполне хватало немецкого. С Андрэ… С Андрэ он действительно порой разговаривал по-русски. Но немного. Перекидывался двумя-тремя фразами на заданную тему. Тренировки в рамках полигона, только и всего. Когда шли по занятым деревням и городам, по-русски он старался не говорить. Однажды, на окраине Смоленска, он окликнул женщину средних лет. Возможно, они были ровесниками и многое повидали в этой жизни.

– Вы – русский? – закричала она.

Он замолчал и сделал знак рукой: нет.

– Вы – русский! Будьте вы прокляты! Иуды! Иуды! Иуды!

Кто была эта женщина? Что довело ее до состояния безумия? Горе? Утрата близких? Зверства тех, кого она считала людьми?

Фон Рентельн снова перезарядил автомат и снова подумал: неужели все закончится здесь, в сыром болотистом овраге?

Баденец, между тем, демонстрировал успехи: еще минута, и он исчезнет за поворотом, а там начнется пойма, заросшая ивняком и черемухами. Как буйно она, должно быть, цветет по весне! Если баденец не окончательно впал в отчаянье и сохранил хотя бы немного рассудка человека, у которого не все потеряно, он затаится именно там. А потом, когда большевики уйдут, ему ничего не стоит вернуться к своим.

Потом он начал думать о том, как завершить свой поход на родину. В СС выдают ампулу с ядом. У всех офицеров она зашита под воротником – очень удобно. В гранатной сумке, в кобуре, он хранил свой револьвер. Свой талисман – память о том прекрасном мире, в котором он когда-то жил и который защищал до последней возможности.