Лютер - Гвидо Дикман

Юноша прекратил чтение, услышав, что шепот товарищей у него за спиной стал громче. Один из них пробился вперед и решительно сорвал с дверей листок с тезисами. Не обращая внимания на протесты товарищей, он свернул его в трубочку и спрятал за пазуху.

— Зачем ты это сделал? — с досадой спросил студент, читавший обращение вслух. — Ведь доктор Лютер хотел, чтобы это увидели все!

Его приятель вздохнул, глядя в вопрошающие лица остальных. «Они ведь и понятия не имеют, — подумал он, — какая взрывная сила таится в этих строках!» Сам он хорошо знал это, потому что побывал в Ютербоге. Стоя у колодца, он наблюдал, как доминиканец заманил людей в церковь и с помощью своей болтовни опустошил их карманы. Следует позаботиться о том, чтобы все сограждане смогли прочитать то, что написал доктор Лютер. Это должно быть доступно не только узкому кругу ученых, умеющих читать по-латыни, — об этом должны узнать ремесленники и купцы, школьные учителя и паломники.

— Что ты задумал? — осторожно спросил один из его друзей.

Но тут студенты вспомнили, что им надо торопиться. Звон колоколов звал их назад, в аудитории коллегиума. Профессор Карлштадт терпеть не мог, когда кто-нибудь опаздывал, вынуждая его прерваться. А в последнее время он вообще стал очень нервным и рассеянным.

Юноша в задумчивости закусил губу. Опасный пергамент за пазухой жег его, словно кусок раскаленного железа. «Там ровно девяносто пять тезисов, — забыв обо всем на свете, подсчитывал он. — Печатник с улицы Купфермауэргассе запросит за это целую кучу денег, но, думаю, даром они не пропадут!»

Через несколько дней девяносто пять тезисов Мартина Лютера были без его ведома переведены на немецкий язык и напечатаны. Узнав об этом, Мартин страшно перепугался, но делать было нечего. Школяры и магистры моментально расхватывали свежеотпечатанные листки. Примирило Мартина с возникшей ситуацией только то, что его тезисы дошли до простого народа. О большем он и мечтать не мог.

В трактирах и банях его писания обсуждали при свете свечи. И всегда находился грамотный, который за кружку пива соглашался прочитать вслух поразительные высказывания монаха. В поклаже странствующих торговцев и в котомках вагантов тезисы покинули тесные стены Виттенберга и отправились путешествовать по городам и весям империи.

Главный викарий фон Штаупиц места себе не находил, с тех пор как однажды прочел вслух кучке молодых монахов, собравшихся в галерее Эрфуртского монастыря, несколько тезисов Лютера. С одной стороны, он восхищался умом своего бывшего воспитанника, силой и злободневностью доказательств, которые основывались не на подтасовках, а на научном толковании Священного Писания, на постановлениях Вселенских Соборов и на ранних сочинениях Отцов Церкви. С другой стороны, викарий имел достаточный жизненный опыт, чтобы знать, что простого монаха могут вынудить отказаться от собственных слов, если они не по нраву власти предержащей. Смиренно, но с тяжелым сердцем спрашивал он сам себя, достаточно ли сильна вера Мартина, чтобы выдержать это испытание.

Как можно было заранее предполагать, у тезисов об отпущении грехов обнаружились не только благосклонные читатели. Зима еще только началась, а о неслыханном поступке виттенбергского монаха-августинца узнали сам Тетцель и его заказчик, епископ Альбрехт Майнцский. Тетцель кипел от ярости. Хотя он по-прежнему регулярно разворачивал свое полотнище на площадях и в церквах от Магдебурга до Хальберштадта, но с каждым представлением публики становилось все меньше, а потом ее и вовсе не стало. И теперь ему, торгующему в розницу отпущением грехов, приходилось терпеть насмешки и издевательства, как только он приближался к стенам очередного города.

— Звучит монетка в кружке веселее, а Папа все богаче и наглее! — хором кричали Тетцелю люди, когда он наглядно пытался продемонстрировать им страшные пытки, от которых они могут избавиться посредством щедрого даяния.

— С помощью этой индульгенции я могу освободить вас от любого греха! — сулил Тетцель, находясь уже на грани отчаяния. — Восемь дукатов за убийство, девять — за клятвопреступление и ограбление церкви! И даже если бы вы обесчестили Матерь Божию…

Голос Тетцеля тонул в хохоте простого народа, никто давно уже не прислушивался к его словам. И вообще лишь единицы соглашались вступить в разговор с доминиканцем и его приспешниками. Кое-кто даже придумал новую забаву: во время проповеди Тетцеля они вставали на камень или на бочку, чтобы их все видели, доставали из котомки тезисы Мартина Лютера и громким голосом читали их до тех пор, пока Тетцель с побагровевшим лицом не приказывал барабанщику дать сигнал к завершению представления и не убирался восвояси.

Но торговец индульгенциями, которого все уже поднимали на смех, и его господин были между тем не единственными, кто с озабоченностью и неудовольствием наблюдал за распространением бунтовских листовок Когда однажды вечером ревизор торгового дома Фуггеров встретился с Тетцелем в Магдебурге, чтобы посчитать выручку за зимние месяцы, то осыпал его градом упреков.

— За последнюю неделю вы собрали лишь пятую часть того, что собирали прежде, — заявил купец, темноволосый человек с аккуратно подстриженной бородкой, одетый даже с некоторым изяществом. Он укоризненно посмотрел на монаха. — Надеюсь, епископ Альбрехт знает, кому вы обязаны этими убытками?

Не дожидаясь ответа, он знаком велел своему слуге, стоявшему наготове с кувшином вина, налить ему бокал вина, при этом Тетцелю он даже и не подумал предложить угощение. — Мой господин, Якоб Фуггер, крайне недоволен вами, — произнес он после некоторой паузы. — Уверяю вас, он пойдет на самые решительные меры, если не получит назад свои деньги. Что вы станете объяснять тогда в Риме? А, Тетцель?

Доминиканец сжал кулаки. Глаза его загорелись прямо-таки кровожадным огнем.

— Не беспокойтесь… Вы получите свои деньги! — выдавил он запинаясь. Впервые в жизни ему трудно было выговаривать слова, они уже не слетали с его губ с прежней легкостью. — Этот еретик будет проклят за то, что набрался наглости натравливать людей на Святейшего Отца и проповедовать против его слова!

— Ах вот как? — Ревизор одним глотком осушил кубок. Он вытер рот рукавом камзола и вынул из-под конторской книги мятый листок бумаги. — Вы действительно столь наивны, что не слышите, какие речи ведут люди на улицах и площадях епископства? Вот, пожалуйста, читайте: «Если бы Папа узнал о злоупотреблениях продавцов индульгенций, он предпочел бы, чтобы сожгли собор Святого Петра, превратив его в пепел, нежели строили его из кожи, мяса и костей своей паствы»[6]. — Полным неприязни взглядом он посмотрел на Тетцеля. — Всеобщая любовь к вам постепенно превращается в свою противоположность, брат мой!