Эффект Сюзан - Хёг Питер

Перед мысленным взором проходят годы, которые мы провели вместе, и вспоминается один случай, возможно, из-за того, что сейчас Рождество. Первый раз она взяла меня с собой в поездку в тот год, когда мы начали работать вместе, — в тогдашний Советский Союз. Мы вылетели из Москвы на военную базу Бельбек, находящуюся неподалеку от Севастополя на юго-западном побережье Крымского полуострова. Там мы встретились с Горбачевым, на даче под названием «Заря» на утесе над Черным морем, советское правительство потратило на нее двадцать пять миллионов долларов. Он был первым и последним президентом Советского Союза, двумя годами ранее по его просьбе Андреа проводила консультации по групповому принятию решений для шести человек, чьи приказы в советской системе раннего предупреждения должны были быть согласованы на случай применения ядерного оружия.

В комнате, кроме Горбачева, Андреа и меня, находилась жена Горбачева, Раиса, их дочь и двое внуков. У стены стоял офицер в форме, рядом с ним был небольшой металлический ящик. Андреа потом объяснила мне, что это «Чегет», эквивалент «Футбола» американского президента, — устройство Судного дня, предназначенное для активации ответного ядерного удара.

Я никогда прежде не видела такого усталого человека, как Горбачев. Глядя на него, ты понимал, что перед тобой человек, который взвалил на свои плечи благополучие страны и народа и время которого теперь, через шесть лет, когда он прошел всего полпути, подходит к концу.

Они с Андреа разговаривали как старые друзья, он хотел, чтобы она помогла ему собрать группу для выработки основных принципов федеративного Советского Союза с широкой автономией для республик.

В течение первой минуты мне стало ясно, что она знала — ничего не получится. Через десять минут она сказала ему это.

Я физически ощущала масштаб его личности. Он пульсировал, как гигантский электродвигатель. Я чувствовала его сомнения.

Тогда я встала, взяла его голову в руки и прижала к своей груди. Все замолчали. Охранник замер, дети притихли. Андреа Финк тоже замерла. Мне так хотелось ему чем-то помочь, хотя бы с помощью sexual healing[17]. Я повернула его лицо к себе.

— Миша, — сказала я. — Если бы мы только могли быть вместе.

Это как-то сняло напряжение. Все понимали, что я говорю искренне. Его жена это понимала, его дочь, офицер с ядерным чемоданчиком, даже внуки всё понимали. Если правильно выбрать момент, то даже дети могут всё стерпеть.

— Сюзан, — сказал он.

Он произнес мое имя как «Суузан».

— Я не привык к тому, что меня обнимают мои консультанты.

— Это потому, что вы недостаточно знакомы с Копенгагенской школой квантовой физики, — ответила я.

Мы встали и распрощались. Все знали, что это конец. Мы прошли мимо пятидесятиметрового бассейна и вдоль закрытого пляжа, который простирался на многие километры в сторону курортного поселка Форос, и вышли к машине. Четырнадцать дней спустя, в Рождество 1991 года мы наблюдали, как из этой гостиной, где я была, он по телевидению объявил о сложении с себя полномочий. И увидели, как он передал чемоданчик Борису Ельцину. Это было двадцать пять лет назад.

Именно усталость Горбачева во время той встречи и той трансляции я узнаю в лице Андреа Финк. Это усталость человека, который, в отличие от остальных, не просто думает о ежедневных заботах, а у которого есть свои представления о будущем. И теперь он вынужден наблюдать, как все рушится.

— Вы с Магрете Сплид создали Комиссию будущего. Магрете Сплид мертва.

Она это знает.

— Хенрик Корнелиус убит.

Ее рука холодна. По мере приближения смерти биоэлектрическая энергия покидает поверхность кожи и уходит вглубь тела. Возможно, она умрет сегодня ночью. Или, может быть, это еще одна из ее попыток обойти правила, непреложные для всех остальных.

— Мы с Магрете тогда не знали, какой результат может дать работа группы, Сюзан. Но мы стремились это узнать. Я знала Магрете двадцать лет. Ее статус был совершенно непонятен. Пацифист внутри военного ведомства. Сначала ее взяли на работу в соответствии с существовавшими тогда правилами. Женщина, гражданская, есть немецкие родственники, но ничем себя не запятнала. Через несколько лет они не могли без нее обходиться. В шестьдесят четвертом она получила постоянную должность. В том же году в офицерскую школу приняли первую женщину. Но еще в начале пятидесятых я обратила внимание на ее статьи. И связалась с ней. У нее была идея, что надо собирать ученых людей, помещать их в какой-то контекст, который максимально может раскрыть их. Бор умел такое делать. Мы тогда были озабочены развитием общества. Особенного оптимизма у нас не было. Мы стремились к реализму. И реалистическим прогнозам. Карибский кризис стал для нас поворотной точкой. И для Магрете, и для меня. Магрете приписали к инспекционной группе с командой ВВС. Отправили на авиабазу Рамштайн в Германию. В октябре шестьдесят второго. Ей не было еще и двадцати, но ее отобрали. Первую неделю она привыкала ко всему, потом у нее завязались связи. Магрете нравились мужчины, в этом отношении она была похожа на тебя. Она закрутила роман с заместителем командующего ВВС в Европе. Он отвечал в том числе и за то, что называлось «передовое базирование», — бомбардировщики, которые в случае атомной войны сбросят первые бомбы на Советский Союз. Он рассказал ей, что у него есть полторы минуты, чтобы поднять самолеты в воздух, поскольку их базы являются приоритетными целями для Советского Союза. Его пилоты сидели в кабинах самолетов посменно двадцать четыре часа в сутки. И они знали, что их задание — это билет в один конец. Потому что не будет уже Германии, в которую можно вернуться. То, что Магрете узнала за эти недели, потрясло ее. После этой поездки у нее появились первые седые волосы. Как у Кристмаса Мёллера[18], когда он вернулся домой из Лондона после войны. С того времени мы стали искать направления работы. Для группы. Но это заняло еще десять лет.

— Что вы рассказали в Фолькетинге?

— Что все члены группы — специалисты. Это соответствовало действительности.

— Вы знали, что можете предсказать будущее.

— Никто не может предсказать будущее. Его не существует, пока оно не наступит. Это многомерное виртуальное поле. Мы знали, что они отличные прогнозисты. Это был один из критериев, по которым мы их отбирали. Мы посмотрели, сколько сбывшихся предсказаний было опубликовано у каждого из них. Но только через два года, когда мы прочитали отчеты, мы обнаружили, насколько удивительно точными были их материалы. Что группа обладала колоссальной способностью видеть горизонт событий.

— А Торкиль Хайн?

— Мы с Магрете не представили доклад в Фолькетинг. Это привело бы к панике. Политики и так уже нервничали. Боялись, что СМИ и общественность обвинят их в том, что они пользуются услугами гадалок. Беспокоились, что другие эксперты обвинят в том, что большая часть экспертов комиссии слишком молоды. Но мы знали, что то, с чем мы сейчас имеем дело, — явление гораздо более мощное, чем мы когда-либо могли себе представить. Мы обратились в Управление разведки Министерства обороны и в спецслужбы полиции. Они пытались установить контроль над комиссией. Но им пришлось отступить. Тогда мы решили создать свою группу. Которая должна была следить за работой комиссии и оценивать ее. Хайн в то время занимал должность начальника отдела в Министерстве юстиции. Самый молодой начальник отдела в истории министерства. Он стал председателем этой группы.

— И в какой-то момент перестал тебя слушаться.

На ее лицо легла тень печали.

— Комиссия требовала анонимности. Члены комиссии сами выбирали новых участников. Они отдалились от меня. И руководство взял на себя Хайн. Я не политик, Сюзан. Борьба за власть меня никогда не интересовала. Он отстранил меня. От самого успешного эксперимента, который я когда-либо проводила.

— А Магрете Сплид?

— Она держала меня в курсе дела. Но нам нужно было соблюдать правила предосторожности. В конце концов нам стало трудно общаться. К тому же в ней что-то изменилось…