Кровь океана - Орехов Василий

– Черт… Ты… – Савельева стиснула кулак, словно собираясь со всей дури двинуть сержанту, который был на голову выше нее, в глаз. – Это ты его убил, тварь! Я видела, как вы дрались!..

– Да что вы, товарищ майор! Как я с такой махиной мог драться? Он меня пнул, я отлетел. Другого выхода у него не было, признаю. Потом он доделал свою… работу. И мы поехали назад. – Он покачал головой. – Что за день такой сегодня? Всех собак на меня вешают! Один – одно, другая – другое…

– Да зачем он шлем снял?!

– Откуда же я знаю? Взопрел, наверное…

Разведчица рывком закинула на плечо ранец погибшего штурмовика и вышла на лестницу. Сначала собиралась спуститься вниз, чтобы осмотреть девушку, потом все же не выдержала, поднялась к Делягину и рассказала о своих сомнениях по поводу Макарова.

– Преступная натура вылезает во всем, – согласился капитан. – Похоже, беды с ним не миновать. Постарайтесь не потерять его штык-нож, он нам понадобится, когда вернемся в расположение части.

Делягин взял нескольких морпехов, спустился с ними на этаж ниже, обезоружил Макарова и объявил, что тот арестован по подозрению в убийстве, а также по неснятому обвинению в пособничестве врагу. После чего позвал Уэйна и велел сопроводить арестанта в подвал.

На всякий случай местных сидельцев, ранее пострадавших от рук сержанта, предупредили, что любая попытка нанести ему увечья будет караться жесточайшим образом вплоть до расстрела. На это Макаров только хмыкнул:

– Дал в рыло один раз, навешаю при случае и еще. Их всего четверо! Не извольте беспокоиться…

Савельева не могла отделаться от противоречивых чувств на протяжении всей процедуры ареста. Но когда лязгнула, закрываясь, дверь подвала, майор взяла себя в руки и, вернувшись в студию-кухню, приступила к обследованию девушки.

Тесты зрачков говорили о пониженных рефлексах, но как выяснилось, структура сознания не была нарушена, девушка не сошла с ума, не находилась под воздействием наркотиков, просто, что называется, слишком глубоко ушла в себя под действием очень сильных эмоциональных переживаний.

К тестам незнакомка относилась с полным безразличием, но когда Савельева хотела провести гинекологический осмотр, чтобы уточнить, была ли девушка изнасилована, та отреагировала чрезвычайно бурно. Она закричала – протяжно, громко, отпихнула майора ногами, вскочила и прижалась спиной к стене. В глазах ее медленно, но уверенно начала проявляться осмысленность.

– Спокойно! – Савельева подняла обе руки и демонстративно отложила инструмент. – Я ничего не буду делать. Все! Ничего. Понимаешь? Ответь, ты понимаешь меня или нет?

Разведчица повторила вопрос на английском и вполне приличном китайском. Незнакомка в конце концов кивнула, но непонятно было, на какой именно язык она отреагировала. Ее реакция по-прежнему была чрезвычайно заторможенной.

– Ты видишь, я женщина, – Савельева перешла на английский язык, решив, что для незнакомки он является родным с максимальной долей вероятности. – Не смогу сделать тебе ничего плохого. Инструменты я убрала. Все, успокойся.

Девушка осторожно опустилась на корточки, не отрывая спину от стены. Подтянула одеяло и накрыла им голые ноги. Вместе с осознанием окружающего мира к ней возвращалось и чувство стыда.

– Есть хочешь? – миролюбиво спросила разведчица, опасаясь приближаться, чтобы не спугнуть начавшую оттаивать девушку. – Когда ты ела в последний раз?

Незнакомка не отвечала, но Савельева была уверена, что вторичный шок при попытке гинекологического осмотра сработал как пусковой механизм выхода из ступорозного состояния. Девушка словно вынырнула на поверхность, все больше возвращаясь к реальности. По глазам, по едва заметным мимическим проявлениям было видно, что девушка все понимает. Просто не хочет говорить.

Нужен был какой-то психологический прием, на который она не сможет не прореагировать действием. Один раз так уже вышло – попытка медосмотра включила у девушки инстинкт самосохранения. Клин клином вышибают, как говорится, шок шоком. Но теперь требовалось не экстремальное воздействие, а наоборот, очень мягкое, способное включить такие же древние, как и шоковые, но более бытовые психологические механизмы.

Одеялом она уже прикрылась – это хороший знак. Возможно, вид еды вызовет интерес и аппетит.

Осторожно, медленными движениями, чтобы не напугать незнакомку, майор ФСБ достала из ранца картонную коробку с сухим пайком. Там были банка перловой каши с мясом, рыбный паштет и овощное рагу. Начать решила с рагу. Вытащив из ножен одолженный Делягиным клинок, Савельева хотела было вскрыть банку, но чуть не поранилась, так как от первого же нажатия лезвие штык-ножа отломилось у самой рукояти.

– Что за черт?! – Разведчица с удивлением осмотрела место слома.

Оказалось, что клинок был предварительно надломлен у основания, скорее даже ровно отпилен, а затем приклеен к рукояти небольшим количеством эпоксидной смолы. Естественно, что при таком креплении он отломился от малейшего усилия.

Пораженная увиденным, Савельева оставила Уэйна с девушкой, а сама взлетела по лестнице на верхнюю площадку маяка, чтобы продемонстрировать сломанный нож Делягину.

– Ай да Макаров, ай да сукин сын! – покачав головой, проворчал капитан. – Жадная сволочь, барыга, но…

– Но не предатель, – уверенно закончила за него майор. – Они сливали пучеглазым негодные клинки. Ими и цыпленка не зарежешь. Так в чеченскую войну жадные прапорщики продавали боевикам патроны: крови своих же ребят они не хотели, поэтому предварительно вываривали эти патроны в кипятке. После чего те ничем не отличались от нормальных, кроме пустяка: порох в них не воспламенялся. – Она посмотрела на Делягина. – Почему Макаров вам не сказал?

– Потому что хорошо меня знает, – хмыкнул Делягин. – Для меня это не смягчающее обстоятельство. Все равно он совершил преступление. Незаконный оборот оружия и все такое.

– Тогда – возможно, не смягчающее обстоятельство. А теперь? После того как он своей вылазкой спас тридцать человек? Искупил кровью, что называется?

– За дерзость по отношению к старшим чинам пусть посидит, – упрямо буркнул капитан.

– Не уверена, что это правильно, – заметила Савельева.

– Вот прямо так? – с иронией заинтересовался капитан.

– Именно так! – твердо ответила майор.

– Тогда хрен с вами, – сдался ротный. – Идите, открывайте, выпускайте. Я устал как собака, мне не до интриг, не до ваших дешевых детективных историй. Целуйте своего Макарова в попу…

Савельева спустилась в студию. Там Уэйн разочарованно разглядывал свой штык-нож, который подарил ему Делягин.

– Руками сломал! – пожаловался он, демонстрируя лезвие отдельно от рукояти. – Это русское качество такое? Как вы вообще воюете таким оружием?!

– Прошу прощения, кажется, это была неудачная шутка со стороны капитана, – с усмешкой произнесла разведчица. – Мы вам потом обязательно подарим другой, качественный. А сейчас надо выпустить Макарова из подвала, Делягин велел. Если только он там еще всех не поубивал…

– Этот ваш сержант – хороший боец, хоть и бледнолицый. Настоящий гризли.

Отыскав в шкафу открывалку для банок, Савельева наконец торжественно вскрыла овощное рагу.

Девушка на кровати принюхалась, как собака, учуявшая сосиски в пакете у сердобольной прохожей.

– Хочешь? – Разведчица покосилась на незнакомку.

Та подалась вперед и, прикрывшись одеялом, спустила босые ноги на пол.

– Э, нет, – Савельева покачала головой. – Давай для начала договоримся, что немую ты из себя строить больше не будешь. О’кей? Как тебя зовут?

– Элиза… – тихонько ответила девушка.

– О! – обрадовалась майор. – Так гораздо лучше. А я Надя, что по-русски означает «надежда». Мне нравится, как мама меня назвала! Я тебя ни о чем не буду расспрашивать, не бойся. И вспоминать ничего не попрошу. Просто мы с тобой люди, поэтому давай будем общаться по-человечески, а не в молчанку играть.

При слове «люди» Элиза вздрогнула. Похоже, это слово вызвало у нее в сознании волну неприятных ассоциаций. С учетом того, что попытка гинекологического осмотра также вызвала шок, можно было предположить факт изнасилования. Тогда версия бакланов, как их называл Уэйн, могла оказаться более правдоподобной, чем Савельева думала поначалу.