Анатомия предательства: "Суперкрот" ЦРУ в КГБ - А. Соколов

Еще теплилась, вернее, где-то внутри вспыхивала и сразу же угасала легкая, но очень желанная надежда — не смогут знавшие его люди, в том числе и Андропов, серьезно поверить в возникшие подозрения. Но следовало сделать так, чтобы Кук при встрече в тюрьме, а затем в лагере, где он будет наверняка окружен агентурой, действительно не сознался. Для этого Калугин вынужден был пойти на весьма рискованный шаг — перед поездкой на встречу с Куком прикрепил под пиджаком портативный диктофон, чтобы записать беседу. Расчет по замыслу был прост, но не легок в исполнении — нажимая кнопку включения диктофона, одновременно незаметно подать Куку сигнал, чтобы он понял, что следует молчать, а в случае, если сигнал зафиксируют, то сказать в оправдание — включал запись. Калугин был вынужден впервые, почти открыто совершить действие, которое, если будет замечено, косвенно свидетельствовало бы о его принадлежности к шпионажу. Он прекрасно понимал, что встреча будет негласно снята на кинопленку и беседа записана, но другого выхода не было. Он надеялся на удачу. Кук, не являясь профессиональным сотрудником спецслужб, действительно мог заговорить, предположив хотя бы, что все, происшедшее с Калугиным с самого начала, было игрой и контролировалось КГБ. Он знал, что Калугин занимает высокое положение в советской разведке и является генералом.

Примерно этих действий Калугина ждал Председатель. Он редко ошибался, не ошибся и в этот раз.

Беседа Калугина с Куком состоялась в одном из тюремных помещений для допросов. Когда Кука ввели, то он сначала не узнал Калугина, но после обращения к нему по имени признал его, сделал пару шагов навстречу и с радостью воскликнул:

— Олег, ты ли это? — В ответ Калугин указал на стул и официальным тоном продолжил:

— Садись и успокойся. Я рад тебя видеть, но предпочел бы встретить тебя на свободе. Почему ты пошел на преступление?

В этот же момент, нажимая кнопку записи диктофона, он подал Куку указательным пальцем той же руки вполне понятный знак — ничего не говори о нас, я с тобой. Кук все понял. Далее разговор коснулся деталей продажи картины, валюты и прочих не столь важных для читателя подробностей. Из всего разговора следует отметить то, что Кук назвал Калугину настоящую причину его осуждения — подозрение в шпионаже. Более того, он заявил:

— Они обвиняли меня в шпионаже и пытались поймать тебя, настойчиво спрашивая, как и по чьей инициативе мы впервые встретились в Нью-Йорке.

Кук рассказал далее о версии следователей, по которой Калугин якобы участвовал в операции ЦРУ по его подставе. Как бы выполняя приказ Андропова получить признание Кука в шпионаже, Калугин заявил, что ему лучше признаться и в этом случае не придется отбывать все восемь лет в тюрьме. Ему значительно уменьшат срок. Кук, конечно, горячо возражал, и в конце концов отказался от продолжения беседы. Уходя из камеры, Калугин заявил, что в КГБ существуют разные точки зрения на его дело:

— Я верю тебе, но система против тебя. Я доложу об этом разговоре Председателю Андропову. Он лично заинтересовался твоим делом. Я сделаю все возможное, чтобы помочь тебе. Но ты должен знать, что я не всесилен. Возможно, я смогу освободить тебя позднее. Сейчас я не знаю.

Они расстались. Через несколько дней Калугин письменно изложил беседу и доложил ее содержание Крючкову. Спустя два дня Крючков вызвал Калугина и заявил ему, что Андропов, прочитав его сообщение, просит его еще раз побеседовать с Куком. Причина такого решения объяснена не была. Стало понятно, что сигнал, поданный им Куку на первой беседе, был зафиксирован. Для возбуждения следствия и ареста все-таки одного этого факта было недостаточно — Калугин бы его не признал. Но повторение аналогичного сигнала дало бы основание официально расследовать его сговор с Куком. Председатель мог санкционировать его арест.

Попытка Калугина доказать Крючкову бесполезность новой встречи успеха не принесла, и он вновь поехал в Лефортово. Встреча продлилась не более пяти минут. Калугин сразу же сказал, что его руководители не удовлетворены ответом Кука, они якобы имеют серьезные основания предполагать, что он является шпионом. В ответ Кук, имитировав истерику, отказался продолжать разговор, заявив, что он отбудет весь срок наказания, но никогда не признает подобных обвинений.

— Я попытаюсь еще раз убедить моих руководителей в том, что они не правы по отношению к тебе. Надеюсь, ты понимаешь мое положение, — сказал Калугин, выходя из тюремного помещения. Кук с ним согласился. Вторичного сигнала Куку он не подавал, в этом не было необходимости. Кук правильно понял Калугина на первой встрече.

Для Калугина цель операции КГБ в Лефортово стала понятна немного позднее, но он сумел решить свою главную задачу — показать Куку, что КГБ не располагает доказательствами о принадлежности его и самого Калугина к американским спецслужбам, и осуждение за уголовщину только подтверждает это. Куку нужно молчать и отбывать срок. А Калугин понял, что сейчас его арест как американского шпиона невозможен из-за отсутствия улик. Он хорошо знал, что Председатель КГБ не нарушит закон. Но для Алидина, Андропова и Крючкова с этого времени стало ясно, что Калугин агент американской разведки и его следует брать в глубокую разработку. Нужно получать доказательства.

Для понимания чувства внезапно возникшей опасности и крайне рискованных действии по выходу из этой ситуации весьма характерны следующие слова, сказанные Калугиным в 1992 году в предисловии к русскому изданию книги “КГБ” другого предателя — Олега Гордиевского:

— …вовсе не означает, что шпионы, — отпетые мерзавцы и бесталанные твари, не умеющие или не желающие зарабатывать хлеб насущный. Скорее напротив: жить многие годы двойной жизнью, постоянно ходить по острию ножа, носить личину лояльного гражданина и добропорядочного семьянина, аккуратно исполнять указания одного начальника и тут же тайно бежать с докладом к другому — дело непростое, требующее не только крепкого психического здоровья, но и незаурядных актерских способностей, дара перевоплощения, в котором виртуозный обман венчает все усилия.

Ужасные слова!

Но как все-таки развивались события с Куком в Нью-Йорке? После отъезда Калугина в 1959 году в Союз, Кук до весны 1964 года находился на связи в резидентуре, но затем из-за предательства Носенко в целях его безопасности работу с ним прекратили. В конце 1964 года, якобы попав под расследование ФБР, он сумел тайно вылететь в Париж, не поставив резидентуру в известность. Возникает вопрос: так ли было на самом деле? Ответ может быть только один: нет, так быть не могло. Хорошо известная и изученная практика ФБР по разработке лиц, подозреваемых в шпионаже, позволяет с весьма высокой степенью вероятности установить, что Кук не был в разработке и не подвергался допросам ФБР. Его побег в Союз был организован ФБР, являлся легендой и преследовал определенные цели. Об этом свидетельствуют следующие факты: по всем канонам процесса разработки ФБР, да и просто по логике контрразведывательной работы Кук, как предполагаемый агент советской разведки, должен был сначала разрабатываться негласными методами. Примерно так же, как, если читатель помнит, разрабатывались Орлов и его сыновья. На негласную разработку сыновей «Саши», прежде чем перейти к открытым допросам, ФБР затратило три года и решилось на это лишь не получив ничего из того, что могло бы свидетельствовать об их причастности к советской агентуре.

Кук стал открыто допрашиваться в сентябре-октябре 1964 года. На негласную разработку ушло всего шесть-семь месяцев, если считать, что Носенко выдал данные о письме к сестре в начале марта и ФБР сразу же взяло Кука в активную проверку. По этой причине он обратился якобы к адвокату. Да, согласно американской практике, он действительно должен был это сделать, но лишь тогда, когда ему стали известны официальные мотивы допросов ФБР. Так же поступал Карлоу и другие, подвергавшиеся открытым допросам и знавшие об обвинениях. Кроме того, выезд из США втайне от ФБР, когда подозреваемый берется под жесткое и почти открытое наружное наблюдение, вряд ли мог состояться. Он должен был от него избавиться, но Кук об этом и не вспоминает. Он якобы скрылся, захватив с собой картины и сняв деньги со счета в банке. Таким образом, в негласной разработке, которая является в ФБР обязательной первой стадией этого процесса, Кук не находился. Но он и не мог в ней находится, так как в этом случае невозможно было бы и для ФБР выстроить легенду вылета в Париж, а затем в Москву.

Но зачем нужно было выводить Кука в Москву? Ответ вполне ясен — исключительно для прикрытия Калугина. ФБР было известно, что Калугин вместе с другими сотрудниками в начале 1964 года отозван из Нью-Йорка из-за того, что Носенко дал материалы об интересе ПГУ к его сестре Луизе. Именно это якобы явилось для Кука причиной допросов и побега из страны, о чем он рассказал в Москве. По легенде, построенной ФБР, Кук должен был уехать или находиться длительное время в разработке. Кроме того, при опросе Кука в Москве, который длился свыше года, он рассказал, что сотрудники ФБР показывали ему несколько десятков фотографий советских работников в Нью-Йорке для опознания тех, с кем он якобы работал как советский агент. Как пишет Калугин в книге, Кук спустя двадцать с лишним лет, проживая в Москве после отбытия срока наказания, также рассказал, но уже только ему, что во время допросов ФБР показывало в числе других фото Калугина и работников резидентуры, с которыми Кук встречался в Нью-Йорке. Он якобы старался не смотреть на них из-за опасения, что сотрудники ФБР заметят его беспокойство и догадаются об их отношениях. Кстати об этой встрече Калугин говорит только этими словами, постоянно подчеркивая, что виделся с Куком три раза в 1959 в Нью-Йорке, два раза в 1979 году в Лефортово и один раз случайно встретил на улице в Москве в конце 80-х, когда они обменялись лишь несколькими фразами.