Жажда мести - Владимир Никонорович Мирнев

чтобы ты ее увидел. Так надо. Лучше об этом не говорить. Хотя все знают все. Оставь, пожалуйста, свое эссе, я отдам Твардовскому. Он напечатает.

— Не надо, — сказал Волгин. — Я сам отнесу, зачем утруждать вас. А вы при случае скажите. Если будет время. Труд становится искусством, когда принадлежит людям. Будь хоть семи пядей во лбу, но если ты своими мыслями не поделишься с человечеством — грош тебе цена. Мысли, они, как птицы, которые сидят на гнездах, и мы не видим, когда они сидят, но видим, когда они летают. А жизнь их — когда они сидят на гнездах.

— Вас интересно слушать, — засмеялась она. — Откуда такие сравнения: искусство и птицы?

— Но это же так, для меня мысль во мне, она будоражит, волнует, тревожит, а вот когда она улетит, предположим, через печать, и ты от нее освободился, ее видят люди, как птиц в полете. То же самое.

— Вы слишком умно мыслите, вам будет тяжело. Не говорите нигде, что мы с вами встречаемся, — попросила она умоляющим голосом. — Вам сядут на хвост. Машина отвезет. Осторожно. Счастливо.

VII

Лена заметила перемену в Волгине и сразу определила, откуда ветер дует: Фурцева! Она не верила и всем своим существом чувствовала, что это так. Она написала Волгину письмо, просила поклясться, что у них прежние отношения. Но Волгин не ответил, к тому же он клятв боялся, как огня. Лена написала второе письмо, в котором писала о своей любви, данной ей свыше. Волгин молчал. В третьем письме Лена намеками объяснила, что «теперь наверняка знает причину его молчания, ибо после одного случая, после одной встречи со старой женщиной, именно после того случая, а не после какого иного, он переменил отношение к ней».

Волгин и на это письмо не ответил, но позвонил ей.

— Знай, что самые опасные женщины на всем земном шаре — старые женщины. Я хочу, чтобы ты знал, у них нет сердца. Дедушка того же мнения, а уж он знает. Сам старый.

Волгин молчал, догадываясь, о ком говорит Лена и в чей огород бросает камни, понимал бессмысленность каких-либо возражений. Лена продолжала его преследовать. Она узнала телефон на вахте и, заведя знакомство с вахтером, теперь могла позвонить Волгину в любое время дня и ночи. Наконец вскоре она сама заявилась к нему. Плача и смеясь, она упрекала за молчание и требовала рассказать о его связи с одной старой женщиной.

— Я не могу понять, что ты имеешь в виду, — равнодушно отвечал Волгин.

— Знаешь, не валяй дурака, Вова. Тебе же будет плохо, мне стоит только сказать дедушке, и все. Наша любовь закончится.

— Как может закончиться то, что не начиналось, Лена, не противоречь самой себе. Начало имеет конец…

— Ой, врешь, ты любил меня, — засмеялась она. — А вот я брошу тебя. Что ты будешь делать со своей старой каргой Фурцевой? Ой! — воскликнула она и зажала свой рот ладошкой. — Ой, проговорилась! Но раз уж проговорилась, то знай, я тебя подозреваю в связях с этой самой плохой женщиной на всем свете. Дедушка ее больше никогда не пригласит к нам.

— Что ты от нее хочешь? Она несчастная женщина. Сгубила свою красоту в толпе боровов от политики. Лена, не злобствуй. Тебе это не к лицу. Ты же умная.

— Ой, значит, ты ее не любишь?

— Лена, я тебя прошу, не бросайся так просто словами, кто легко любит, тот легко и разлюбит. Молчи, ты лучше выглядишь, когда молчишь.

— Неужели я такая глупая? — спросила она со слезами на глазах. — Вот видишь, как получается, все хороши кроме одной меня. Мне нужно ждать, чтобы мне поклонялись, нет, один дедушка меня понимает.

После этого разговора он, сославшись на занятость, отправил ее домой. У сестры Нади после защиты дипломного проекта сразу намечалась свадьба, так что хлопот предстояло немало.

Через месяц ему принесли письмо из редакции «Новый мир» за подписью главного редактора Твардовского. «Ваша работа поставлена в следующий номер. Предлагаем Вам постоянное сотрудничество в нашем журнале». Он все понял: Фурцева звонила Твардовскому.

Волгин позвонил Фурцевой и сообщил о письме, на что она ровным красивым голосом ответила:

— Волгин, сейчас такое время, умных людей ценят, прошу вас убедительно, сходите в редакцию. Александр Трифонович все сделает.

— Хорошо, — сказал он. — Раз вы советуете, зайду. Мне хотелось бы с вами встретиться.

— Позвоните через пару дней, — отвечала она, чуть призадумавшись. — Хорошо?

VIII

Жизнь Бориса складывалась неоднозначно. С одной стороны, ему присвоили звание доцента. В институте электронного машиностроения он читал лекции по физике, был на хорошем счету. Обладая большим даром коммуникабельности, он налаживал самые неожиданные связи, заводил настолько странные знакомства, что порой в голове у Волгина не укладывалось, как же можно одновременно водить дружбу с волком и с зайцем.

Борис позвонил и тут же стал рассказывать об интересных местах, где будут самые лучшие девушки столицы: клуб Горбунова, энергетический институт, химический институт, клуб строителей, институт пищевой промышленности и прочее, прочее. Он владел информацией. Но предложил он пойти к представителю «Золотого легиона», где будет интересная встреча, которая поможет каждому решить судьбу сразу или через пару дней.

— А что сие означает? — поинтересовался Волгин усмехаясь.

— Сеструха работает у него в одном месте, знаешь, не телефонный разговор, но если ты хочешь получить квартиру, то лучшего случая просто не будет, — произнес Борис с сильным напором и со столь же основательной верой в случай.

— Давай, что ж, если ты считаешь, что это так, посмотрим, — согласился Волгин. — Где и когда?

— Оденься получше, не простые люди будут, и еще раз продумай, как и с чем пойдешь, а то не так все просто, — серьезно добавил Борис, предполагая просить квартиру у влиятельной особы, о которой ему говорил его друг Хес. — В семь часов вечера. Арбатская. Посреди зала.

В семь вечера Волгин стоял в центре зала на станции метро «Арбатская», ожидая Бориса. Борис, как обычно, опаздывал, хотя всегда торопился.

Он еще издали помахал, как обычно, рукой. Борис был одет в отличный французский новый синий костюм, яркий галстук, лакированные новенькие туфли, от него пахло хорошим одеколоном. Он придирчиво оглядел Волгина и пожурил, что тот мог бы одеться получше, ибо предстояла важная встреча и стоило ради такого случая приодеться. Борис выгнул свою могучую грудь и старался выглядеть внушительно.

— Ты имей в виду, одежда — самое главное, ибо на что вначале смотрит девушка? На одежду. Она не видит, что у тебя золотое