Скиталец - Игорь Ковальчук

— Да. — Ричард задумчиво допил пиво и показал рукой, чтобы подали еще. — Но многие. Многие не одобряют меня. И даже ты — не всегда. — Он усмехнулся, и его улыбка, почти потерявшаяся в усах и бородке, получилась необычайно дружелюбной. — Признайся, ты не всегда одобрял мои поступки. Даже спорил. Ты единственный, кто осмеливался со мной спорить.

Появилась служанка — на этот раз другая, долговязая и нелюбезная. Она не швырнула лепешки и сплетенную из лозы миску на стол лишь потому, что явно опасалась всяческих неприятностей от господ наемников. Всем известно, какие они звери. Но лепешки были теплые и пышные, овечий сыр в плетеной мисочке — свежий, так что жаловаться мужчинам оказалось не на что. Показав служанке серебряную монету, Дик послал ее в кладовку за куском копченого окорока.

— Да, я порой не одобрял вас, — согласился он, когда девица ушла выполнять заказ. — Простите, что не именую вас как положено. Слова «государь» и «ваше величество» могут привлечь к нам лишнее внимание.

— Неважно, как ты обращаешься. Продолжай.

— Порой ваши поступки казались мне излишне жестокими. Нет, я понимаю, почему вы считали, что противника надо проучить. Но в ситуациях, когда можно поступить мягко, вы поступаете жестко.

— Что ты имеешь в виду? — Король сдвинул брови.

— Ну к примеру, те полторы тысячи сарацин, которых вы приказали казнить.

— Все не можешь простить мне того случая? — расхохотался Ричард. — С ума сойти, как долго могут занимать ум молодого графа несколько сотен грязных сарацин. Это же не христиане, черт побери…

— Они такие же люди, как мы с вами, только с более темным цветом кожи.

— Откуда ты набрался подобной ерунды? Они же не веруют в Бога!

— Это не так. У них свой Бог, и они служат ему не менее ревностно, чем иные хорошие христиане — Деве Марии и Иисусу Христу. А за их заблуждения пусть их судит сам Бог. Это не наше дело.

— Тебя послушать, так и пытаться освободить от них Иерусалим не следовало.

— А городу не все равно, кто в нем живет? И кстати, Гроб Господень вызывает у сарацин достаточно уважения. Правда, они именуют Бога Сына Исой, а Матерь Его — Девой Марьям и вряд ли признают его Сыном Божьим, но и плевать на его могилу не станут.

— То, что ты говоришь, можно счесть настоящей ересью. — Король улыбнулся. Довольно миролюбиво. — Мне всегда нравилось, что ты способен иметь свое мнение. Это полезно. Но особенно хорошо то, что ты умеешь молчать, когда тебя не спрашивают. Если и дальше будешь держать свое при себе, проживешь до старости.

В его словах был призрак угрозы — впрочем, настолько неясной, что даже самый мнительный человек, наверное, не обиделся бы. Кроме того, на королей не обижаются, это всем известно.

— Я сказал вам тогда, что убийство полутора тысяч пленных выглядит некрасиво для того, кто носит шпоры и перевязь рыцаря.

— Do not deprive us of our heritage; we cannot help acting like devils,[21] — рассмеявшись, ответил Ричард.

Дик оглянулся, опасаясь излишнего внимания со стороны других постояльцев, но на них никто не смотрел.

— Только не по-английски, умоляю вас, государь.

— Я сказал тебе это тогда, говорю и сейчас.

— Каждый человек — хозяин своему наследию.

— Ты, очень молодой человек, считаешь, что можешь поучать меня? Я намного старше тебя.

— На тринадцать лет.

— Вот-вот. Я тебе в отцы гожусь. Почти. — Дик слегка усмехнулся. — Что улыбаешься?

— Я говорю так потому, что сам с трудом справляюсь со своим наследством.

— Что же за наследство? — с интересом спросил Ричард. Разговор уже давно перешел в беседу, больше напоминающую болтовню равных, но король не обращал на это внимания и не пытался «подтянуть вожжи». Ему все интересней становилось разговаривать с молодым рыцарем.

На мгновение Герефорд отвел глаза. Посмотрел в кружку.

— Вы помните восстание корнуолльских баронов двадцать три года назад?

— Чуть больше, — ответил Плантагенет, усмехаясь. Он прекрасно помнил первый бунт, который подавил. — Двадцать три с половиной.

— А женщину, которую приказали привести к себе в лагерь под Элдсбери, помните?

— Помню. Молодая дворяночка. Ее звали Алиса, как мою тогдашнюю невесту. — Ричард внимательно посмотрел на собеседника.

Еще мгновение — и он все понял. Улыбка тронула его полные яркие губы, почти скрытые отросшими усами. Он рассматривал своего вассала так, словно никогда прежде не видел. Во взгляде был глубокий интерес.

— Ее звали Алиса Уэбо, я прав? — спросил он легко.

— Да. — Дик пожал плечами. — Ее муж год пробыл в отлучке, так что никаких сомнений у нее не было.

— Потому она и назвала тебя Ричардом?

— Да.

— Забавно. — Король покачал пустой пивной кружкой. — Закажи-ка еще.

Дик заказал. На этот раз кружки с шапками жиденькой пены принес сам хозяин. Как ни странно, в противоположность привычному образу трактирщика — пузатого, краснощекого, довольного собой, — этот был тощий и высохший, как вяленая рыбина, с такими же выпуклыми и мутными, ничего не выражающими глазами. Когда с ним говорили, казалось, что он ничего не воспринимает — выражение глаз никогда не менялось. Но распоряжения он выполнял безукоризненно и никогда не ошибался в счете. Трактир мог быть набит посетителями до крыши, еду и питье могли заказывать в несколько глоток одновременно — хозяин никогда не ошибался, кто сколько съел и кто что заказал.

Король и его бастард пили пиво, не чувствуя вкуса, и заедали напиток сыром и хлебом, не обращая внимания на то, что кладут на язык. Может, оно и к лучшему. Голод, конечно, лучший повар, но трапезы бедноты слишком отличались от трапез богачей, и если бы Ричард стал воротить нос от лакомств, подаваемых на постоялом дворе, это могло бы вызвать подозрения.

— Ты ни разу не говорил мне об этом, — помолчав, сказал Плантагенет.

— Было бы чем гордиться. Мое происхождение — не моя заслуга.

Король фыркнул.

Больше они об этом не говорили. Отношение Ричарда к Дику не изменилось, но теперь король с большим интересом следил за молодым рыцарем и одобрительно усмехался. Похоже, он был доволен, что может приписать необычайную доблесть и незаурядность этого вассала собственной заслуге.

В Кельне, к своему удивлению, король Английский встретился со своими сторонниками. Трое баронов из Нормандии жили здесь с осени — они пытались нанять отряд наемников побольше, но пока не могли сойтись на том, кто станет платить. В Кельне, как в любом портовом городе, было неимоверное количество всякой рвани, толпы головорезов, готовых за деньги на что угодно. Были и такие, что давно уже опьянели от запаха крови и не видели себя нигде, кроме как на войне. Таких на свете жило немало, и с их легкой руки войны на землях Европы не прекращались никогда.