Судьба попугая (География одиночного выстрела - 2) - Андрей Курков

Нашел кролика, вернулся к дверям, протянул пришедшим.

- Да нет, мы так просто... - прозвучал голос счетовода. - Мы поговорить...

Захар, услышав это, сел на лавке, удивленно глядя в сторону дверей.

- Там ветер, так думал, что лучше горбунка в тепло пока... - добавил счетовод.

Петр посторонился, и гости вошли.

Захар зажег керосин в лампе, снова подцепил ее к потолку над столом.

Все расселись. Жена счетовода держала малыша на руках, но когда села опустила его на колени.

- Мы купались тут... - сказал счетовод. - Вот решили зайти, а то еще никогда не заходили...

Захар молча встал из-за стола, сходил в кладовую и принес оттуда накромсанный окорок. Положил на стол.

- Хлеба вот нет, - сказал с сожалением.

- А, ничего! - махнул рукой счетовод, принюхиваясь к окороку.

- Ешьте-ешьте! - сказал Захар.

Пожевали мяса, жена счетовода даже спящему Васильку пыталась кусочек в рот положить.

Потом Захар поставил медный чайник малинового отвара на печку подогреться.

Разговорились потихоньку.

- Ты там не очень обиду держишь? - спросил осторожно счетовод у Петра.

- Нет,- сказал Петр.

- Вот подождал бы чуть до будущего, все б хорошо вышло, - говорил горбун. - Ведь в будущем у всех все будет и воровать никакого смысла, ведь все равно что у себя красть, понимаешь... А там, в будущем, и книжек у каждого будет на самокрутки сколько хочешь и даже больше, чтоб можно было их на что-нибудь менять, понимаешь?..

Петр кивнул. Обиды он действительно не держал, не в его характере это было. О руке потерянной жалел, но знал, ; что сам в случившемся виноват, а потому и не роптал.

Потом заговорили о звездах. Счетовод высказал свои сокровенные мысли.

- Да, - согласился с ним Захар. - Я сам видал, как они сюда падают. Видно, хочется им сюда, звездам этим...

- Видно, хочется, - повторил, кивая головой, счетовод. - Может, плохо им там? Чего б еще они прыгали с неба?!

Отвар из листьев дикой малины приятно подслащивал язык.

Захар нарезал еще копченой свинины. Проснулся и поплакал немного ребенок.

Баба успокоила горбунка, и он снова засопел мирно, окунувшись в свои детские сны.

- Я вот думаю, что мы тоже, если с неба посмотреть, светимся, - продолжал счетовод. - Пока живем - светимся, а как помрем - тухнем... Ну, как и они... Ведь мы тоже сюда сперва как бы сбежали, а по дороге, помните, поубивало скольких камнями... А?

Захар молча кивнул, припоминая ту страшную ночь.

- Ты малыша вон в полотно укутай да на лавку положи, - сказал бабе коптильщик, отвлекшись от тяжелых воспоминаний. - Пускай руки отдохнут...

Сидели они так до утра, и не возникало у них ни малейшего желания спать. Разговор, и отвар, и окорок - все было приятным, и, ощущая эту приятность, прониклись сидевшие за столом люди теплотой и интересом друг к другу. И разошлись только под утро, когда расползлась ночная темнота по невидимым закоулкам. Вышел Петр проводить счетовода с его женой и ребенком. Капли росы на траве блестели, а над речкой, словно отражение ее русла, висела, колыхаясь, тропинка тумана.

Провел Петр гостей к подножию холма и там простился с ними.

Пожал счетовод Петру руку и потопал вверх. За ним следом - жена его с ребенком на руках.

Петр постоял немного и назад пошел.

А счетовод, уже ощущая на плечах тяжесть бессонной ночи, шел и думал. Думал о том, что если б тогда не пожалел он Петра, то пришлось бы ему в это утро на прощанье левую руку жать. А как ее жать-то?

И, размышляя об этом, покрутил счетовод ладонями перед собой, пытаясь вообразить себе такое рукопожатие.

Глава 12

Уже начали иссякать сигнальные ракеты, а был их целый ящик, когда Храмов неожиданно, после очередного выстрела в небо, вбежал в вагончик и закричал радостно:

- Они рядом! Там ракета была! Они совсем рядом!

- Какого цвета ракета? - спросил Калачев.

- Зеленая! - выпалил Храмов.

- А ты какую пустил? - поинтересовался Дуев.

- Красную!

- Хорошо, - довольно произнес-выдохнул народный контролер. - Хорошо, что красной их встретили! Очень хорошо.

Порадовавшись, собрались все, оделись в тулупы и кожухи. Шапки напялили, рукавицы. И вышли.

Собаки, увидев так много людей, выходящих из вагончика, заволновались. Вскочили, замахали хвостами.

Спустившись с порога, остановились шестеро мужчин. Замерли.

И услышали что-то. Различимы были какие-то еще далекие механические звуки в сером воздухе этого неопределенного заполярного времени суток.

- Слышали? Слышали? - вскинул руку хромой Дуев, желая привлечь к себе внимание. - Слышали? Рельс ложили! Я знаю! Я в детстве слышал, как рельсы ложат!

Добрынин прислушался повнимательней. Шум какой-то присутствовал в воздухе, но разделить его на разные звуки он не смог бы.

Ваплахов кашлянул, и тут же на него глянули с осуждением. Урку-емец тотчас закрыл рот рукавицей и отвернулся.

- Домой скоро поедем! - мечтательно произнес Степа Храмов.

- Холодно... - негромко сказал Калачев.

Добрынин наклонился к ближайшей лайке и погладил ее.

- Вот видишь, - проговорил он негромко, чтобы товарищи его не расслышали. - Дождались мы! Дождались...

Первым в вагончик возвратился Горошко. За ним потянулись и остальные, а последним Храмов зашел, помедлив на дворе еще немного, то ли мечтая, то ли звуки слушая.

Уже в вагончике Калачев приказал Горошко связаться с Москвою и доложить обо всем.

На кручение ручек и настройку ушло не меньше часа, но наконец связь была установлена и между столицей Советской страны и заброшенной неизвестно где экспедицией протянулась невидимая линия из точек и тире.

И шли они в обоих направлениях. И записывал их в вагончике Юра Горошко, а где-то там в Кремле принимал сообщения безымянный правительственный радист.

- Просят дать состав экспедиции для награждения орденами! - обернувшись, крикнул Горошко Калачеву.

- Ну так давай! Фамилий, что ли, не знаешь?

- Всех давать? - переспросил радист и взглядом покосил на урку-емца.

Калачев понял сомнения Горошки, но оборвал его довольно резко:

- Все шесть фамилий.

Радист передал. Снял наушники.

- Завтра они сами на связь выйдут! - сказал, не оборачиваясь.

На следующий день, а назвать его днем можно было только потому, что все проснулись и встали, а не по природному определению, запищала радиостанция, призывая к себе радиста. Было это как раз после завтрака, от которого последнее время один только урку-емец отказывался.

Подбежал Горошко, схватил наушники, уселся на свой ящик-табурет. В руке карандаш, перед ним - раскрытая тетрадь. Может, с минуту ждал напряженно, а потом зашуршала бумага под карандашом.

Вроде бы и ясно уже было, о чем сообщат в этот день, но все равно с нетерпением ожидали новостей пятеро мужчин, сидевших в вагончике и следивших за шестым, единственным из них, владевшим таинственным радиоязыком.