Дом со звездной крышей - Екатерина Алексеевна Шелеметьева

вообще не пугай ребят, у них еще ни детей, ни обыденности, ни серых будней. Только любовь и подвиги во имя любви, как в кино, круче, чем в кино. Ну, я же рассказывала тебе, как Константин приехал к Кире в больницу и заботился о ней, – Тома улыбнулась и подмигнула Косте.

Анна посмотрела на Киру и завистливо вздохнула.

– Кира, – сказала она немного позже, – я же про здоровье не спросила. Как ты?

– Хорошо, – Кира встала с дивана и обошла его по кругу, – действительно хорошо, я уже по дому хожу без трости. Еще тяжело подниматься по лестницам и много ходить, а в остальном, я в порядке. Весной начну снова ездить на Галопе.

– Я от страха за тебя умру, – вмешалась Тома, и, подумав, добавила, – может вы, хотя бы, вдвоем будете ездить. Костя, ты умеешь?

Костя неопределенно мотнул головой. Раза три-четыре в жизни он сидел на лошади и даже ездил верхом, но что-то подсказывало ему, что здесь в горах все будет иначе, серьезнее и страшнее.

– Давай так, – вмешался Вук, обращаясь к Кире, – бери Дису, научи Костю держаться в седле и ездите хоть все лето, а одну мы тебя не пустим. Диса, Дистанция, – еще одна наша лошадь, очень послушная, – пояснил он Константину.

Тома тут же закивала, но поймав, сердитый Кирин взгляд, добавила:

– Нам просто страшно за тебя, страшно, что что-нибудь случится и никого не будет рядом. К тому же Галоп – сложный конь, характерный, как ты. Тонна упрямства в прямом смысле слова.

Кира засмеялась, ей нравилось, когда ее называли упрямой, и когда так говорили о Галопе. Да и перспектива учить Костю ездить верхом тоже показалась забавной. Когда-то Кира планировала закончить аспирантуру, преподавать в университете, но не сложилось. Хотя ей до сих пор нравилось учить. Какая разница кого и чему? Всему, что умеешь сам, а ездить верхом Кира умела отменно.

***

Поздно вечером, когда гости разошлись, Константин и Кира ещё какое-то время сидели на диване в гостиной, разговаривая о пустяках:

– Всё-таки Тома и Вук крутые ребята, – сказал Костя, открывая им с Кирой ещё по одной бутылке пива.

– Да, мне повезло с ними.

– Нам повезло, – Костя хитро взглянул на подругу, – кстати, Тома считает, что у нас любовь, как в кино.

Кира расхохоталась:

– Да уж. Как в очень нудном кино.

– Да ладно. Все так плохо?

– Сам скажи. Ты ещё не надумал все бросить и уехать?

Костя придвинулся к Кире и обнял ее за плечи. Он часто так делал. Но если раньше он касался женщины осторожно, бережно, то сейчас прикосновение получилось сильным, почти грубым.

– Мне нравится здесь, – сказал он.

Кира усмехнулась:

– Врешь. Ты забыл, я всегда знаю, когда ты врешь. Тебе тяжело здесь со мной, скучно в Жабляке. Ты не знаешь, что делать, чем себя занять. И наверняка жалеешь, что приехал.

– Нет. Не жалею, – он еще сильнее прижал к себе женщину, – ни о чем не жалею. Кира, я обожаю тебя.

Кира поморщилась. Опять это слово, чувство. Это его обожание, которого ей слишком много и слишком мало одновременно:

– Ты просто пьян, – раздраженно сказала она.

– Слегка, – Костя заглянул Кире в глаза. Сейчас в полутемной комнате, согретой живым огнем камина, Кира была фантастически красива. После возвращения домой в Жабляк, она вновь стала прежней: исчезли болезненная худоба и бледность, движения стали плавными, а в глазах с новой силой разгорелся колдовской огонь – жажда жизни.

Сейчас рассматривая ее, Костя видел перед собой высокую, стройную женщину, с копной черных растрепанных волос, с блестящими глазами, удивленно смотревшими на него, она притягивала и пугала одновременно. Эта женщина больше не казалась Константину ни слабой, ни болезненной. Наоборот, в ней чувствовалась небывалая решительность и сила.

Костя снова прижал ее к себе и поцеловал резко, не осторожно. Он знал, что причиняет Кире боль, что слишком сильно сжимает ее в объятьях, но по-другому сейчас бы просто не смог. Это была его женщина, самая близкая, любимая и родная. Женщина, рядом с которой снова и снова приходилось притворяться, изображать независимость, спокойствие, равнодушие, чтобы никто не догадался, что он испытывает на самом деле.

Костя боялся своих чувств, того как сильно он зависел от Киры. Слишком давно он не был рядом с женщиной, способной причинить ему душевную боль. Он всегда оставался сдержанным и в меру равнодушным к своим подругам, но только не к Кире. Там, в больнице, в Херцог-Нови он испытывал к ней столько нежности, тепла и любви, что хватило бы на несколько жизней и на десяток женщин. И с каждым днём это чувство продолжало расти и крепнуть.

– Кира, – начал он и испугался собственного голоса, так глухо и непривычно тот прозвучал. – Кира…

– Что? – она постаралась отодвинуться, но Костя только сильнее прижал ее и снова поцеловал, так и не решившись ничего сказать.

В эту ночь он не думал о Кириной травме, о сломанной спине, он забыл обо всем: о Москве, больнице, о последних месяцах, обо всем, что разъединяло его с Кирой. В эту ночь Костя словно перенесся назад в Котор, в то давно минувшее лето, в тот дом со звездной крышей, где под светом небесных огней и фейерверков, под звуки несмолкающего веселья и праздника, он ласкал прекрасную, загорелую женщину, шептал ей на ухо безумные клятвы и любил ее каждой клеткой тела и всей душой. Тогда, также как сейчас, он любил сильно и искренне, так словно эта ночь никогда не закончится, словно никогда не наступит рассвет.

***

Но утро, а за ним и будни наступают неизбежно, сменяют собой любой праздник и карнавал, возвращая нас в самую обычную жизнь. И, конечно, одна ночь не может ничего изменить. Но быть может, если это рождественская ночь, у нее чуть больше шансов, чем у всех остальных ночей в году? Хотя бы потому, что за ней потянулась длинная вереница праздников.

После рождества в гости к Кире стали приезжать друзья из других городов Черногории: каждый вечер в столовой у камина собирались счастливые, беззаботные люди, пили ракию или глинтвейн, разговаривали, смеялись, делились историями. Почти всегда кто-нибудь из них оставался ночевать в Жабляке на диване возле камина. В такие вечера Костя брал Киру на руки и осторожно поднимал наверх по лестнице в свою комнату.

В новогоднюю ночь пару пригласили к себе Тома и Вук. Их большой дом был украшен светящимися гирляндами, шарами и еловыми ветками. Посреди гостиной возвышалась огромная ель. На ее колючих лапах то там, то тут прятались леденцы и конфеты. В доме пахло лесом, смолой, праздником и сдобой. Нарядный дом был полон гостей, шума, детского смеха, разговоров, подарков, сюрпризов, новогодних гаданий.

Ровно в полночь Тома, ее сестры и Кира записали на салфетках свои