Всадники красной смуты - Елена Анатольевна Прудникова

того, что еще 4 июля английское посольство передало министру иностранных дел Терещенко «советы» – что необходимо предпринять, дабы навести порядок в Петрограде. Это:

1. Восстановление смертной казни по всей России для всех, подведомственных военным и морским законам.

2. Потребовать от солдат, принимавших участие в незаконной демонстрации, выдачи агитаторов для наказания.

3. Разоружение всех рабочих в Петрограде.

4. Организацию военной цензуры с правом конфисковать газеты, возбуждающие войска или население к нарушению порядка или военной дисциплины.

5. Организацию в Петрограде и других больших городах «милиции» под командой раненых офицеров, из солдат, раненных на фронте, выбирая предпочтительно людей в возрасте 40 лет и больше.

6. Разоружение и превращение в рабочие батальоны всех полков в Петрограде и уезде, если они не признают всех вышеуказанных условий[78].

Эти условия были, в общем, выполнены – хотя и не до конца. Полностью последовать рекомендациям англичан правительство не решилось. Смертную казнь, например, ввели только на фронте, в тылу не посмели, и правильно – иначе в столице уже в июле можно было получить полновесный мятеж гарнизона. А так полки, расквартированные в Петрограде, пока что усиленно демонстрировали лояльность – на фронт никому не хотелось.

Порядок на фронте наводили традиционными методами. Командирам дали право открывать огонь, если какая-нибудь часть оставит поле боя без приказа (это не осень сорок первого, прошу не путать, это лето семнадцатого года!). Запретили также большевистские газеты и проведение политических митингов – но это все мелочи, а вот что действительно важно, так это введение «военно-революционных» (т. е. военно-полевых) судов с правом вынесения смертных приговоров. Дезертирство после неудачного наступления стало кое-где повальным, и на фронте начали реально расстреливать. В ответ солдаты отшатнулись влево, где их уже ждали большевики.

Но вернемся в Петроград. Уже в ночь с 6 на 7 июля правительство приняло решение: «Всех участвовавших в организации и руководстве вооруженным выступлением против государственной власти, установленной народом, а также всех призывавших и подстрекавших к нему арестовать и привлечь к судебной ответственности как виновных в измене родине и предательстве революции». Одновременно было принято и другое весьма пикантное постановление – не иначе, с него впоследствии была списана статья 58–10 советского Уголовного кодекса.

«1) Виновный в публичном призыве к убийству, разбою, грабежу, погромам и другим тяжким преступлениям, а также к насилию над какой-либо частью населения наказывается заключением в исправительном доме не свыше трех лет или заключением в крепости на срок не свыше трех лет; 2) Виновный в публичном призыве к неисполнению законных распоряжений власти наказывается заключением в крепости на срок не свыше трех лет или заключением в тюрьме; 3) Виновный в призыве во время войны офицеров, солдат и прочих воинских чинов к неисполнению действующих при новом демократическом строе армии законов и согласных с ними распоряжений военной власти наказывается как за государственную измену»[79].

Как видим, большевики и тут не придумали ничего нового. Единственное их отличие от Временного правительства: будучи сильной властью, они сумели провести эти меры в жизнь, за что и были заклеймены позором.

Впрочем, правительство вело себя так, как и должно было. А вот как отреагируют Советы? Постановления правительства находились в полном противоречии с его же собственной декларацией от марта 1917 года, более того, оно само пришло к власти в результате точно таких же событий, как и те, которые сейчас осуждало.

Это был момент истины: проглотят ли правительственные меры «народные представители»?

Проглотили, и даже не жуя! В ночь с 9 на 10 июля, получив сведения о катастрофическом провале наступления на фронте, исполкомы всех Советов (рабочих, солдатских и крестьянских) собрались на совместное заседание, чтобы ответить на извечный русский вопрос: «Что делать?» Посовещавшись, решили провозгласить Временное правительство «правительством спасения революции» и дать ему полномочия для наведения порядка, в первую очередь в армии. В прокламации ЦИК по этом поводу говорилось: «Пусть правительство суровой рукой подавляет все вспышки анархии и все покушения на завоевания революции. И пусть проведет в жизнь все те меры, которые необходимы для революции». Как видим, и «борьбу с контрреволюцией» с помощью полиции и армии придумали отнюдь не большевики.

Вся эта история стала «моментом истины» для обеих властей. События 4 июля на самом деле были стихийными, и как Советы, так и правительство прекрасно об этом знали. Знали и то, что большевики сыграли нейтрализующую роль, возглавив выступление и удержав его хотя бы в каких-то благопристойных рамках. Репрессии были откровенной расправой с успешным политическим конкурентом. И когда большевики впоследствии, уже придя к власти, делали нечто подобное (кстати, с куда большим основанием), их клеймили позором, как предателей социал-демократии. Ну, стало быть, предателями были и социалисты, нечего тут двойную мораль разводить…

Но предали они и Временное правительство, которому присягали на верность. Едва присвоив ему титул «правительства спасения революции» и выдав «карт бланш» на наведение порядка, господа социалисты тут же попытались этот процесс затормозить, потребовав соблюдения в репрессиях принципа личной ответственности. Мол, сажать можно только отдельных деятелей, замешанных в событиях, а всю большевистскую партию – ни-ни… Посечь «ужасного ребенка», конечно, надо, но в исправительное заведение запирать не следует. Не кто иной, как эсдеки подвергли министра Переверзева жестокой критике за то, что он распорядился обнародовать компромат на Ленина без санкции кабинета, и в итоге вынудили его уйти в отставку – а ведь он тем самым переломил настроение гарнизона и всех спас!

Стоит ли удивляться, что любимым эпитетом у большевиков для обозначения социал-демократов было «социал-предатели»?

Именно в июльских событиях кроется дальнейшая активная нелюбовь большевиков к бывшим братьям по революции. Эту нелюбовь ставят в вину почему-то исключительно Сталину. (Некоторые пишущие господа, начиная с незабвенного Эрнста Генри, договорились даже до того, что, запретив немецким коммунистам выступать вместе с социал-демократами, Сталин привел Гитлера к власти.) Но, во-первых, отсутствие любви было обоюдным. А во-вторых, если рассмотреть поведение социал-демократов летом 1917 года, сразу становится понятным, почему большевики их так неласково называли. И «вождь народов» хорошо помнил уроки того лета.

Но если бы это было все – так о чем и речь!

В данной июльской истории меня заинтересовал один маленький вопросик: откуда, спрашивается, взялись 4 июля стрелки на крышах? И вообще как-то уж очень хорошо все сошлось: сначала откровенно провокационные действия Министерства внутренних дел по отношению к анархистам (а заодно и всей теплой компании, что собралась на даче Дурново). Потом очень своевременная провокация с «немецкими» связями Ленина. Впрочем, это могло совпасть, быть обусловлено ходом событий. Но стрелки, стрелки-то откуда?

Как за борьбой с анархистами,