Жара - Мария Владимировна Славкина

Мадлен Крохина впустила гостей, решительно пресекла попытки снять обувь и надеть тапочки и провела всех в комнату, являвшуюся, по-видимому, гостиной. Во всем чувствовались приметы неожиданно свалившегося на семью благосостояния. Евроремонт был подчеркнуто новым, мебель дорогая, но громоздкая и нефункциональная, а вся обстановка какая-то бутафорская. Если сама Мадлен была стильной и знающей как подать себя эффектной женщиной, то ее квартира была образцом какой-то бестолковости и несуразности. Было видно, что жить «дорого и богато» хозяйка еще не научилась. Да и хотела ли она этого?

Анна выразительно дала знак Володе Крохину и майору Анохину, и они удалились на кухню. Захарьина коротко поведала о следствии и достигнутых результатах и обратилась к Крохиной:

– Мадлен Федоровна…

Однако женщина перебила ее:

– Зовите меня Мадлен. Понимаете, мои родители, советские интеллигенты в первом поколении, дали мне совершенно не соответствующее отчеству имя. Мадлен Федоровна – жуткая безвкусица. Поэтому я стараюсь делать так, чтобы меня все называли просто – Мадлен.

– Хорошо, – согласилась Захарьина. – Скажите, Мадлен, биологическим отцом вашего сына является Владимир Розенфельд?

– Да, – ничуть не смутившись, ответила женщина.

– Расскажите мне, пожалуйста, эту историю, – обратилась Захарьина к Мадлен. – Как это все произошло и кто что об этом знает? Дело в том, что мы стараемся как можно подробнее воссоздать обстановку вокруг Розенфельда. И нам нужны детали. Мы считаем его исчезнувшим, но мои опыт и интуиция подсказывают, что он убит. Я вас очень прошу помогите следствию.

– Госпожа Захарьина, – с явным волнением, но твердо и разумно начала свой рассказ Мадлен. – Я очень рада, что вы меня допрашиваете, потому что вы все равно узнали бы об этом со всякими добавлениями и искажениями. Лучше уж я вам все расскажу из первых уст. Дело было так. Мы все учились в одной группе – Розенфельд, Кляйн, Брахман, Крохин и я. Все мы были друзьями. На первом и втором курсах мальчишки ухаживали за мной. Кто с большим успехом, кто с меньшим. На третьем курсе появился Розенфельд, и я сошлась с Володей. Он как-то так сделал, что я и пикнуть не успела. Перетащил меня жить к себе. Ему как раз родители устроили квартиру. Скандал в моей семье был ужасный. Отец чуть не убил меня. А заодно и Володю. Ну стали мы жить и поживать. На четвертом курсе я поняла, что беременна. Сказать по правде, обрадовалась. Была уверена, что сейчас Вова поведет меня в ЗАГС. Для уверенности были основания. Незадолго до этого он возил меня в Ленинград, познакомил с родителями. Ну и вообще обращался со мной как с явной невестой. Когда сидели у них за столом, его папа Борис Натанович пожелал нам счастья и многих лет совместной жизни. По-видимому, я понравилась и его маме Эмме Марковне. Страшно рада, что вы ее все-таки нашли.

– Да-да, мы все очень этому рады, – согласилась Захарьина. – Прошу вас продолжайте.

– Но предложение последовало мне совсем иного рода. Когда я сказала, что беременна, Владимир Розенфельд указал мне на дверь, объяснив при этом, что залеты у шлюх – их личное дело.

– В чем же причина такого чудовищного поступка? – спросила Захарьина и непроизвольно положила руку на живот. Ей было отвратительно думать, что женщину в положении можно так унизить.

– Причина – самая простая. Вскоре после нашей поездки в Ленинград Розенфельд встретил девушку по имени Алина. Действительно, хорошая девочка, из семьи ленинградских ученых. Потерял голову. Они потом и поженились, правда, много лет спустя я узнала, что он и ее бросил. Тогда же положение мое было ужасным. Представляете, что со мной делалось?! Родители заявили, чтобы ноги моей в их доме не было. В тот момент меня спас Мишка. Я только тогда поняла, какого человека я не замечала. Он потащил меня в ЗАГС, и нас тут же расписали. Чего уж там он говорил, как убедил обойтись без месячного ожидания – я не знаю. Но Миша очень не хотел, чтобы я в ЗАГСе была с большим животом. Потом родился ребенок. Вы его сегодня видели. Роды были ужасными. Уж почему меня так угораздило, я не знаю. Но после этого выяснилось, что детей у меня больше не будет никогда. Конечно, Миша знал, кто отец нашего ребенка, да и как тут не знать. За все 25 с лишним лет я не услышала ни одного упрека, ни одной насмешки. А уж какой он отец! Даже говорить трудно. Вообще Мишка – святой. Мы назвали мальчика Володей, в честь моего деда, которого я очень любила. Я еще девочкой решила, что, если у меня родится сын, назову его так. И это несмотря на то, что, конечно, имя напоминало нам всем биологического отца Вовочки.

– Скажите, – решила уточнить Захарьина, – а как Вова узнал о том, что ваш супруг не является его отцом?

– История обычная. Добрые люди рассказали. Да к тому же к годам десяти Вовина внешность говорила сама за себя. К сожалению, ни на Мишу, ни на меня он совершенно не похож.

– Да уж, – промямлила Захарьина. – Скажите, пожалуйста, а как вы вновь стали общаться с Розенфельдом?

– У нас были тяжелые времена, денег катастрофически не хватало. А он предложил Мише работу, платил просто сказочно. Несколько раз он бывал у нас дома. Мише он сказал, что было, то было, теперь живем и работаем по-новому. У Вовы картины хотел купить. Тот уперся и не продал. Вообще-то все было ничего. Но месяца два назад Розенфельд как с цепи сорвался. Приехал сюда, в нашу новую квартиру, когда Миша был на работе. Уселся вот на этот диван и потребовал, чтобы я легла с ним.

– Вот прям так? – изумилась Захарьина.

– Он всегда был прост в обхождении, – усмехнулась Мадлен. – Сказал, что он думал, что я стала старой развалиной, а я ею не стала.

– Это святая правда, – прокомментировала Захарьина.

– Сказал мне, – продолжала Мадлен, – что ему изменила невеста и что я должна заменить ему ее. Я чуть в обморок не упала, – продолжала женщина. – Володя сказал, что если я еще ничего в постели, то он женится на мне, ведь у нас же сын. Я ему ответила, что этот сын убьет его, если узнает о таких прекрасных планах, – сказав это, Мадлен с ужасом замолкла.

Анна сделала вид, что ничего не заметила:

– А что было потом?

– Потом? Потом я попросила Розенфельда уйти. А он начал заламывать мне руки и чуть было не изнасиловал. Я, конечно, с виду игрушечная, но тут вцепилась в его поганую рожу и