...И духов зла явилась рать - Рэй Брэдбери

Он в последний раз со всей силой сжал руку.

Мальчики услышали, как хрустнули кости, и Чарльз Хэлоуэй, вскрикнув, потерял сознание.

Двигаясь, словно в мрачном танце, Разрисованный Человек тащил за собой мальчиков, сбивая на ходу попавшие под руку книги.

Чувствуя, как пролетают мимо стены, книги, полы, Уилл сжимался в комок и ловил себя на глупой мысли: почему, думалось ему, почему от мистера Дака пахнет… паром органа-каллиопы!..

Неожиданно оба мальчика упали. Но прежде чем они могли пошевелиться или вздохнуть, их схватили за волосы, встряхнули как марионеток и повернули лицами к окну, выходившему на улицу.

— Мальчики, вы читали Диккенса? — шепотом спросил мистер Дак. — Критики ругают его за случайные стечения обстоятельств, которыми полны его романы. Но мы-то знаем — жизнь вся состоит из случайных совпадений, не правда ли? В ней хлопья счастья вьются в вихре смерти, ведь счастье — это блохи, прыгающие с убитого быка. Смотрите!

Мальчики скорчились от боли в железной хватке голодных древних ящеров и ощетинившихся обезьян.

Уилл не знал, разрыдаться ли от радости или от отчаяния.

Внизу, возвращаясь домой из церкви, шли через улицу его мама и мама Джима.

Его мама не была на карусели, она не состарилась, не сошла с ума, не умерла, не попала в тюрьму, а идет живая и здоровая по октябрьской улице. Еще пять минут назад она была в церкви, не более чем в ста ярдах отсюда!

— Мамочка! — закричал Уилл, несмотря на то, что злая рука, упреждая крик, крепко зажала ему рот.

— Мамочка, — передразнил вполголоса мистер Дак, — приди, спаси меня!

Нет, — думал Уилл, спасайся сама, беги!

Но его мама и мама Джима просто беззаботно прогуливались.

— Мамочка! — завопил опять Уилл, и его голос, хоть и глухо, но прорвался через потную лапу, зажимавшую рот.

Мама Уилла за тысячу миль отсюда, на том тротуаре, остановилась.

Она не могла услышать! — подумал Уилл. — Однако…

Она оглянулась на библиотеку.

— Хорошо, — выдохнул мистер Дак. — Отлично, прекрасно!

Сюда! — подумал Уилл. — Посмотри на нас, мамочка! Беги за полицией!

— Почему она не посмотрит на это окно? — спокойно поинтересовался мистер Дак. — И не заметит нас троих, вставших словно для портрета. Посмотри же повыше. А потом беги к нам. Мы впустим тебя сюда.

Уилл подавил рыдание. Нет, нет.

Мама перевела взгляд от входной двери к окнам первого этажа.

— Сюда, — сказал мистер Дак, — второй этаж. Совершенное совпадение, давайте же сделаем его еще совершеннее.

Мама Джима что-то сказала. Обе женщины стояли на краю тротуара.

Нет, подумал Уилл, о, нет.

Они повернулись и пошли по ночным улицам воскресного города.

Уилл почувствовал, что Разрисованный Человек немного разочарован.

— Итак, больше никаких совпадений, никаких кризисов, ни одного спасенного или потерянного. Жаль. Да ладно!

Потащив за собой мальчиков, он спустился вниз, открыл парадную дверь.

Кто-то ожидал их в темноте.

Холодная, как ящерица рука пробежала по подбородку Уилла.

— Хэлоуэй, — сипло прошептала Ведьма.

Точно хамелеон уселся на нос Джима.

— Найтшейд, — проскрипел сухой, как старая метла, голос.

Позади нее, точно дрожа от страха, безмолвно стояли Карлик и Скелет.

Мальчики собрались было крикнуть, завопить, но снова Разрисованный Человек в один миг угадал их намерение и коротко кивнул старой пыльной женщине.

Ведьма тотчас бросилась вперед, стали видны ее черно-восковые, сшитые, сжатые словно у игуаны веки, ее огромный, похожий на хобот нос с ноздрями, запекшимися, как закопченные отверстия курительных трубок, ее чуткие пальцы, ловящие и вбирающие волны чужого сознания.

Мальчики застыли.

Ее ногти трепетали и подобно стрелам рассекали холодный воздух. Ее отвратительное лягушечье дыхание вызывало мурашки, когда она тихонько запела, замяукала, зажужжала своим малышам, своим мальчикам, своим товарищам по крыше с оставленным на ней следом улитки, товарищам по брошенной стреле, по пораженному и утонувшему в небе воздушному шару.

— О заклятая игла, полети как стрекоза и зашей-ка эти рты, чтоб ни звука не издали!

И тут же ногти ее больших пальцев вонзились в их верхнюю и нижнюю губу, проткнули отверстия, продели невидимую нить, затянули, продели, затянули, стежок за стежком, стежок за стежком, пока их рты не стянулись как рюкзаки.

— О заклятая игла, полети как стрекоза, и зашей-ка эти уши, чтоб ни звука не слыхали!

И тотчас же в уши Уилла как в воронку посыпался холодный песок, хоронивший ее голос, который постепенно заглушался, уходил в даль, затухал, ее пение стало походить на шорох, на шелест, пока вовсе не пропало.

В ушах Джима вырос густой мох, и они тотчас тоже были запечатаны.

— О заклятая игла, полети как стрекоза, и зашей-ка им глаза, чтобы видеть не могли!

Ее добела раскаленные кончики пальцев пробежали вокруг их глаз, прихватили веки, и с грохотом захлопнули их, словно огромные двери, закрывшие весь мир.

Уилл увидел взрыв, словно вспышку миллиарда ламп, затем наступила темнота, и невидимая игла где-то снаружи, за веками, скакала и шипела, будто оса, привлеченная горшком меда, нагретого на солнце, пока неслышный уже голос пел о навсегда зашитых глазах, навсегда погасшем дневном свете.

— Вот заклятая игла, завершила, стрекоза, свое дело с глазом, с ухом, с губой, с зубом, шов закончила сшивать, внутрь зашила темноту, пыли холм насыпала, сном глубоким нагрузила, ты теперь вяжи узлы, накачай молчанье в кровь, как песок в речную глубь. Так. Так. Так.

Отойдя в сторону, Ведьма опустила руки.

Ребята стояли молча. Разрисованный Человек выпустил их из своих объятий и отошел назад.

Женщина из пыли, торжествуя, обнюхивала созданных ею близнецов, в последний раз ощупывала их, наслаждаясь изваянными ею статуями.

Безумный Карлик топтался по теням мальчиков, как лакомство, обкусывал их ногти, нашептывал их имена.

Разрисованный Человек кивнул в сторону библиотеки:

— Часы привратника. Остановите их.

Широко раскрыв рот в предвкушении чужой гибели, Ведьма отправилась под мраморные своды библиотеки.

Мистер Дак приказал:

Левой, правой, ать, два, ать, два…

Мальчики спустились по ступеням; рядом с Джимом шел Карлик, рядом с Уиллом — Скелет.

Спокойный как сама смерть, Разрисованный Человек следовал за ними.

44

Где-то неподалеку, словно в добела раскаленной печи, горела рука Чарльза Хэлоуэя, переплавляясь в боль и напряженность. Он открыл глаза. И в этот миг услышал такой громкий вздох, словно захлопнулась дверь парадного, и в холле запел женский голос:

— Старик, старик, старик, старик?

На месте его левой руки с исступленной болью пульсировала кровавая масса и тем поддерживала его жизнь, его волю, его внимание. Он попытался сесть, но боль страшной тяжестью тянула его вниз.

— Старик?..

Не старик! В пятьдесят четыре года не старость, яростно подумал он.

И тут она пришла, по стертому каменному полу; ее пальцы, как крылья ночной бабочки, хлопали по корешкам книг, вслепую читая названия, из ее ноздрей вырывались ночные тени.

Чарльз Хэлоуэй извивался и полз, извивался и полз к ближайшему стеллажу, превозмогая боль, не в силах пошевелить языком. Он должен подняться, вскарабкаться на полки, туда, где книги станут его оружием, он будет бросать их на того, кто крадется там, в ночной тьме…

— Старик, я слышу твое дыхание…

Она медленно двигалась в сторону, откуда доносилось его дыхание, ее тело улавливало каждый всплеск его боли.

— Старик, я чую твою боль…

Если бы он мог выбросить в окно руку вместе с болью! И она лежала бы там, колотясь как сердце, призывая к себе Ведьму, заставляя ее пойти по ложному пути в поисках этого ужасного костра боли. Он представил себе, как рука, изогнувшись, лежит на тротуаре, и Ведьма направляет свои чуткие ладони к этому бьющемуся, одинокому куску боли.

Но рука оставалась на месте, светилась, насыщая воздух запахом гари, торопя и призывая странную, похожую на монахиню цыганку, которая уже раскрыла свой алчный рот.

— Будь ты проклята! — закричал Чарльз Хэлоуэй. — Я здесь!

И тогда Ведьма, как одетый в черное манекен, быстро повернулась, подкатила, словно на роликах, и закачалась над ним.

Он даже не взглянул на нее. Такая тяжесть, отчаяние и напряжение охватили его, что он весь ушел в себя и видел лишь вихрем несущиеся тени ужаса.

— Все очень просто, — послышался шепот. — Остановите сердце.

Почему бы и нет, рассеянно подумал он.

— Медленно, — пробормотала она.

Да, подумал он.

— Медленно, очень медленно.