Большой шмон - Олег Алякринский

— Так… Понимаю… Хорошо, Николай Валерьянович, — глухо говорил в немую трубку Витька Хорек, — да, я все понял. Буду осторожен… Завтра с утра. Спасибо!

Он сунул телефон в карман и, озабоченно нахмурив брови, достал сигарету, закурил. Никита заметил, как напрягся Варяг после краткого разговора с Николаем Валерьяновичем, но задавать вопросы, естественно, не стал.

— Засиживаться я тут у вас, брат, не могу, — разминая сигарету, веско произнес Варяг. — Уж больно ты интересный собеседник, но, думаю, у нас еще будет время пообщаться. Ты сам в Москве-то бываешь?

— Ну, не часто… — неопределенно помотал головой Фанера, с удовольствием отмечая лестный отзыв смотрящего о его персоне. — Что, уже уезжаете?

Варяг молча кивнул, потушил недокуренную сигарету и встал из-за стола:

— Надо торопиться. Жаль, с Нестором свидеться не удастся, но ты ему передай: так, мол, и так, Варяг кланяться велел, но надо срочно рвать когти… — Он встал и, как бы вдруг вспомнив о чем-то крайне важном, снова сел. — Так что с общаковскими бабками? Старик обещал нам сдать полтораста кусков… Это старый должок за прошлый месяц еще. Но что-то он тянет, не пойму. То ли подзабыл, то ли… Слушай, брат, может, ты сгоняешь к нему сейчас и мне передашь вечером?

Фанера так и обомлел. Да кто он такой, чтобы к самому Нестору Ивановичу заявиться на хату и попросить выдать ему общаковские полторы сотни кусков баксов… Это фигня какая-то. Неужели Варяг не понимает? Но раз он попросил, значит, считает, что Фанере это под силу. Он не был вхож к Нестору вот так запросто, но сейчас об этом у него язык не повернется сказать… Что же делать? Сто пятьдесят штук… Бля, да это же нехилые бабки… Сто пятьдесят тонн баксов… А что, если… Ну да! Какой там на хрен Нестор! Пора уже и ему вступать в большую игру.

— Знаете, Владислав Геннадьевич, — чуть срывающимся от смущения голосом заговорил Никита. — Меня Нестор Иванович ни о чем таком не предупреждал, конечно. Сейчас уже десятый час, не знаю, он вроде как ложится рано… И к тому же… Прихворнул, говорят… Мне к нему… Но я бы и сам мог… Полтораста штук, говорите… Да, я это… собрать могу по-быстрому. Если вам к спеху.

Витькины губы тронула благодарная улыбка. Ямочка на подбородке дрогнула и разгладилась, потом снова проявилась.

Бедняжка, как расстарался! Глупый карась сам на крючок лезет, пасть разевает! Ну давай, заглатывай наживку-пустышку!

— Если сможешь достать сегодня, я этого не забуду, Никита. Эти бабки тебе Нестор, конечно, вернет — лично прослежу. Теперь о времени. Я пробуду в городе до утра. Но мне бы лучше получить общаковские немедленно, сегодня же.

В моей гостинице появляться тебе не стоит — не надо внимания привлекать. Подъезжай-ка к вокзалу часов в одиннадцать, встретимся около салона сотовой связи на площади… Успеешь? — и, не удосужившись дождаться ответа на свой вопрос, продолжал: — Ну и, само собой, один приезжай. Тебя я знаю, а других — нет. Усек?

Никита молча кивнул, стараясь выглядеть немногословным, понятливым малым. Сомнения, если они у него еще и оставались, рассеял этот неожиданный звонок на мобильный, неподдельная тревога в глазах смотрящего и произнесенное вслух имя-отчество его начальника охраны, о котором Фанера не раз слышал от знакомых вазовских охранников.

Выходя из казино, Витька твердо знал, что сегодня же к полуночи бабки будут у него в кармане и что наученный им тольяттинский лох не приведет за собой ни ментов, ни быков. Доброе слово и кошке приятно, а он дал понять молодому вору, что оценил его по достоинству и рад продолжить знакомство, мало того — прочит ему большое будущее, предлагая задвинуть в сторону престарелого городского пахана.

— Сдавать стал наш Нестор, — со скорбью в голосе сказал Витька, ненадолго прощаясь с Фанерой, — не та уже старая гвардия, ох не та… Молодежи пора вставать у руля. Вот таким, как ты, Никита — решительным, быстрым, упорным! Ну, давай. В одиннадцать у салона!

Он знал: после этих слов Фанера носом землю будет рыть, чтобы оправдать высокое доверие всероссийского смотрящего…

Глава 20

— Еще, еще, давай же! Сильней! Двигай, двигай! — вскрикивала Томка, оседлав Витьку, как жеребца.

Ее небольшие упругие груди мячиками прыгали у него перед глазами, и он то и дело засасывал губами то один набухший сосок, то другой. А руки его были заняты другой телкой, которую Томка привела с собой, — тоже пышного телосложения, только рыжеволосой и невысокой. Девка стояла на четвереньках, бесстыдно раздвинув ноги и отклячив необъятную задницу, и покачивала бедрами в такт движению его пальцев, глубоко проникших в ее влажное скользкое жерло…

Вторую тольяттинскую шалаву звали Веруня, и, как уже успел за этот долгий вечер выяснить Витька, она не только могла без устали возбуждать клиента, принимая самые бесстыжие позы, но и мастерски делала минет — врастяжечку и смачно. На ночь он, немного утомленный агрессивной Томкиной атакой, решил оставить именно Веруню, понимая, что обработать сразу обеих у него просто не хватит силенок…

Он в третий раз кончил, содрогнувшись всем телом и издав приглушенный крик, потом бессильно откинулся на подушку и выкатился из-под потной Томки. Разгоряченная Веруня опрокинулась на спину и, запустив правую руку промеж пухлых ляжек, начала себя медленно массировать, громко постанывая…

Витька соскользнул с кровати и отправился в душ. Следом за ним в кабинку втиснулась Томка и, намылив руку, стала ласково тереть ему спину.

— Ща она там кончать начнет — такой ор подымет, хоть вешайся, — произнесла Томка с насмешкой, в которой угадывалась затаенная зависть к неутомимой похотливости подруга. — Сказать ей, чтоб манатки собирала, а, Владислав Геннадьич?

Витька мягко отстранил ее руку и, приобняв, шепнул на ухо:

— Ты, Том, лучше сама собирайся. Мне перед Веркой как-то неловко — она дрочить себя дает, а сама осталась без сладкого… Надо и ее усладить…

— Да-а? — Томка обиженно поджала губы и, качнув стоящими торчком грудями, выпорхнула из душевой кабинки. — Ну что ж, с вас, Владислав Геннадьич, триста! — бросила она через плечо.

— В пиджаке возьми, в бумажнике! Возьми четыреста, красуля! — с некоторым облегчением крикнул Витька, включив воду погорячей.

Ну и ладушки — хоть не пришлось с этой приставучей телкой объясняться. Все равно завтра с утречка он из Тольятти слиняет и больше никогда сюда не вернется — так что не фига с этой поблядушкой разводить антимонии… А вот с Веруней он еще покувыркается… И от предвкушения ночных забав с пухлявой блондиночкой его притомившийся боец вновь стал наливаться горячей кровью и крепнуть.

Приняв душ и обтеревшись насухо, Витька замотался в большую белую простыню и вошел в комнату. Томки уже и след простыл, а Верка лежала на боку, обхватив ладонями спелые груди и чуть прикрыв задницу простыней. Он устроился у нее под боком и сразу захрапел.

Проснулся Хорек от неприятного ощущения, что его разглядывают. Открыв глаза, он увидел, что толстуха в чем мать родила сидит на краю кровати и пялится на его лицо.

— Чего тебе, Веруня? — недовольно пробурчал Витька, потягиваясь. Он скосил глаза на часы, лежащие на туалетном столике. Стрелки показывали два тридцать. Ночи или утра? — Ну че, еще трахнемся?

Верка склонилась к нему, навалившись на волосатую грудь аппетитными грудями. Ее гладкие быстрые руки скользнули по его крепким плечам, потом ее ладонь оказалась у него на шее, поднялась выше, к уху. Витька напрягся, почувствовав, как ее пальцы нащупали короткий шрам на коже за мочкой.

— Так вот оно что! — воскликнула Веруня, сев на кровати. — А я все башку ломаю, шрамы там у тебя или что…

— Или что? — как попугай, повторил Хорек, еще больше напрягшись.

— Ты же молодой еще мужик, на фига ты подтяжку де-лал-то?

— Какую подтяжку, ты че несешь, овца?

— Какую-какую — а то сам не знаешь! Подтяжку лица. И ямочка эта у тебя, сразу видно, фальшивая! Я ж пять лет в косметической хирургии медсестрой проработала. Я с первого взгляда могу определить, где кожу подтягивали — ну вот как у тебя, на щеках и под глазами, и форму носа ты менял, и жировые складки с мослов убирал! И глаза… Вечером-то вчера у тебя они были серо-зеленые, а сейчас голубые. У тебя ж цветные линзы! Ты че, актер, что ль, или, может, беглый преступник? — И Веруня хрипло захохотала. — Ну точно, беглый! Смотри, Владислав, как бы я на тебя не капнула местной ментуре!

Витька, озверев, вскочил с кровати. Уже не задумываясь, что его голос может разбудить весь этаж, он заорал:

— Тебе чо, блядь, жить надоело? Куда ты лезешь, тварь подзаборная! Не тычь в меня своими лапами, с-с-сука!

Верка, думая, что эти ее приколы просто возбуждают клиента, что мужик просто напускает на себя злость понарошку, хохоча, вывернулась из-под вздетой для удара руки, навалилась ему на спину и игриво ущипнула за ухо… А Витек уже тянулся к джинсовому пиджаку, небрежно наброшенному на спинку стула. Он ловким движением выдернул из внутреннего кармана нож с коротким тонким лезвием. Веруня, малость прибалдевшая от мучительных постельных забав и от выпитого с вечера шампанского, вроде ничего не заметила. Он скинул девку с себя и, коротко взмахнув ножом, со всей силы ударил ее в шею. Кровь из вспоротой сонной артерии ударила фонтаном, забрызгала постельное белье и даже стену над спинкой кровати, но Витька не остановился, не опустил финку. Бессмысленная слепая ярость клокотала в нем, заставляя раз за разом вбивать тонкое лезвие в окровавленную женскую шею. Сам не зная почему, он, шевеля губами, вел счет ударам…