Покорность - Мишель Уэльбек

Эти занятные рассуждения подводили автора прямиком к восьмой главе “Экология и ислам”, куда менее спорной, где он походя касался халяльной пищи, уподобляя ее улучшенному биопитанию. Что касается глав IX и X, посвященных экономике и политическим институтам, то они словно специально были придуманы, чтобы незаметно навести читателя на мысль о кандидатуре Мохаммеда Бен Аббеса.

В этой работе, адресованной самой широкой аудитории, и, кстати, с успехом охватившей ее, Редигер предлагал множество компромиссов для гуманистов, не забывая сравнивать ислам с пасторальными и брутальными цивилизациями, ему предшествовавшими. Он подчеркивал, что полигамию не ислам придумал, он лишь способствовал установлению правил ее применения на практике; и не ислам стоял у истоков побивания камнями и женского обрезания; к тому же пророк Магомет считал освобождение рабов похвальным делом и, декларировав принципиальное равенство всех людей перед Создателем, положил конец любым формам расовой дискриминации в подвластных ему странах.

Все эти доводы я сто раз слышал и знал наизусть, что вовсе не мешало им звучать убедительно. Но что потрясло меня во время нашей встречи и еще больше потрясало в книге, так это ощущение отшлифованности текста, что определенно приближало Редигера к политическому поприщу. Проведя вместе целый вечер на улице Арен, мы с ним ни разу не заговорили о политике, но почему-то я совершенно не удивился, когда неделю спустя, в результате министерской рокировки, он был назначен на должность замминистра по делам университетов, восстановленную по такому случаю.

За это время я успел убедиться, что в статьях, предназначенных для более келейных изданий, вроде Revue d’etudes palestiniennes и Oummah, он так не осторожничал. Полное отсутствие журналистского интереса было настоящей удачей для интеллектуалов, потому что сегодня все это было в сети в свободном доступе, хотя эксгумация его старых статей могла бы причинить ему неприятности; впрочем, как знать, возможно, я и заблуждался, многие интеллектуалы XX века поддерживали Сталина, Мао и Пол Пота, и их никогда особенно этим не попрекали; французские интеллектуалы не подряжались брать на себя ответственность, они выше этого.

В своей статье для Oummah Редигер задавался вопросом, действительно ли исламу суждено править миром, и в итоге отвечал на него утвердительно. Он лишь вскользь упоминал западные цивилизации, обреченность которых представлялась ему очевидной (либеральный индивидуализм мог праздновать победу, пока он ограничивался изничтожением промежуточных структур, таких как нации, цеховые объединения и касты, но, покусившись на последнюю, базовую структуру, каковой является семья, и, соответственно, на демографию, он подписал себе смертный приговор; и вот тут, логически рассуждая, должен пробить час ислама). Он долго теоретизировал на тему развития Индии и Китая: сохрани Индия и Китай свою традиционную культуру, писал Редигер, они могли бы, будучи чужды монотеизма, избежать воздействия ислама; но, впустив заразу западных ценностей, они сами вырыли себе яму: он детально объяснял этот процесс и даже предлагал свой план-прогноз. В его ясно изложенной, документированной статье определенно чувствовалось влияние Генона, для которого различие между традиционными цивилизациями и цивилизацией современной было фундаментальным.

В другой статье он недвусмысленно выступал за несправедливое распределение богатств. Конечно, нищеты как таковой в подлинно мусульманском обществе быть не должно (милостыня – один из пяти столпов ислама), но следует поддерживать значительный разрыв между населением, живущим в достойной бедности, и незначительным меньшинством, купающимся в роскоши, достаточно состоятельным, чтобы позволить себе чрезмерные траты и безумства, обеспечивающие выживание индустрии люкса и искусств. Эта аристократическая позиция произрастала на сей раз прямиком из Ницше; в сущности, Редигер хранил похвальную верность кумирам своей юности.

Ницшеанской была и его саркастическая и оскорбительная враждебность по отношению к христианству, которое, по его мнению, основывалось исключительно на маргинальной и упадочнической личности Христа. Основатель христианства любил общество женщин, и это чувствуется, пишет он. “Если ислам презирает христианство, – цитирует он автора “Антихриста”, – то он тысячу раз прав: предпосылка ислама – мужчины…”[19]. Идея божественности Христа, настаивает Редигер, была грубейшей ошибкой, которая не могла не привести к гуманизму и “правам человека”. Это Ницше тоже уже говорил, и даже в более жестких выражениях, и он наверняка поддержал бы мысль, что миссия ислама – очистить мир, избавив его от тлетворного учения о Воплощении.

Я сам чувствовал, что с годами Ницше становится мне ближе, видимо, это неизбежно, когда возникают проблемы с сантехникой. И Элохим, возвышенный повелитель созвездий, стал мне гораздо интереснее своего бесцветного отпрыска. Иисус слишком любил людей, вот в чем проблема; и тот факт, что ради них он позволил распять себя на кресте, свидетельствует как минимум о недостатке вкуса, как сказала бы все та же старая сука. Да и прочие его действия тоже не отличались здравомыслием, взять хотя бы прощение блудницы с доводами типа “кто из вас без греха” и так далее. Тоже мне проблема, позвали бы мальчишку лет семи, он и бросил бы первый камень, гаденыш этакий.

Редигер писал очень хорошо, тексты его были ясными и обобщающими, к тому же не лишенными юмора, например, он подшучивал над одним из своих собратьев и конкурентов, видимо, мусульманским интеллектуалом, который в одной из своих статей ввел понятие имамов 2.0, считавших своей миссией обращение юных французов, потомков иммигрантов-мусульман. Теперь следовало бы, поправлял он, говорить об имамах 3.0, которые взяли на себя обращение юных коренных французов; но Редигер был скуп на иронию; ей на смену тут же приходили серьезные рассуждения. В основном его сарказм был нацелен против исламогошистов: исламогошизм, писал он, стал отчаянной попыткой гниющих, разлагающихся марксистов, пребывающих в состоянии клинической смерти, выбраться со свалки истории, уцепившись за восходящие силы ислама. В концептуальном плане, продолжал он, они так же смешны, как пресловутые “левые ницшеанцы”. Он явно помешался на Ницше; впрочем, его статьи в ницшеанском духе быстро мне наскучили, я сам, переусердствовав в свое время с чтением Ницше, прекрасно знал его и понимал и его чарам уже не поддавался. Как ни странно, мне милее была геноновская жилка Редигера – конечно, если читать подряд все произведения Генона, можно сдохнуть от тоски, но Редигер предлагал доступную его версию, light, так сказать. Особенно мне понравилась его статья “Геометрия связи”, опубликованная в журнале Etudes tmditionnelles. В ней, возвращаясь к провалу коммунизма – который, в общем-то, был первой попыткой борьбы с либеральным индивидуализмом, – он подчеркивает, что Троцкий в конечном итоге оказался прав в своем споре со Сталиным: коммунизм мог восторжествовать только при условии, что станет мировым. То же самое, замечает Редигер, верно и для ислама: он будет всемирным, или его не будет. Но главное в статье заключалось в странных размышлениях, в которых чувствовался некий китч в духе Спинозы, со схолиями и прочими штучками, по поводу теории графов. Только одна религия, настаивал автор, могла создать связное отношение между индивидами. Рассмотрим, писал Редигер, связный граф, в нем все индивиды (вершины) соединены личными отношениями, но невозможно построить планарный граф, связывающий между собой всех индивидов вообще. Единственный выход – подняться на высший уровень, содержащий одну-единственную вершину под названием Бог, с которой будут связаны все индивиды; таким образом они будут связаны и между собой.

Все это приятно было читать; в то же время, с точки зрения геометрии, его доказательство показалось мне ложным; впрочем, это хотя бы отвлекло меня от сантехнических проблем. В остальном моя интеллектуальная жизнь застыла на мертвой точке: я преуспел в составлении справочного аппарата, а вот с предисловием не продвинулся ни на шаг. Кстати, в поисках информации о Гюисмансе я неожиданно наткнулся в интернете на одну из самых замечательных статей Редигера, напечатанную на сей раз в Revue européenne. Гюисманс там был упомянут походя, как писатель, у которого тупиковое состояние натурализма и материализма проявилось с наибольшей очевидностью; но статья сама по себе была важнейшим тайным призывом, обращенным к старым товарищам-традиционалистам и идентитаристам. Какая трагедия, пламенно восклицал автор, что безотчетная враждебность к исламу мешает им признать очевидное: по всем ключевым вопросам они всегда были согласны с мусульманами. Будь то неприятие атеизма и гуманизма, необходимость женской покорности или возврат к патриархату – их борьбу со всех точек зрения можно назвать общей. Но эта борьба, необходимая для утверждения новой “органической” фазы цивилизации, уже не может вестись сегодня от лица христианства; а ислам – религия братская, более молодая, простая и истинная (почему, например, Генон обратился в ислам? Генон, прежде всего, имел научный склад ума и пришел к исламу как ученый, оценив экономичность его понятийного ряда, а еще для того, чтобы избежать маргинальных, иррациональных верований, как, например, вера в реальное присутствие Христа в евхаристии), поэтому именно ислам принял сегодня эстафету Постыдное жеманство, телячьи нежности и заигрывание с прогрессистами привело к тому, что католической церкви уже не под силу противостоять падению нравов, твердо и мощно выступить против гомосексуального брака, абортов и права женщин на работу Пора уже признать: Западная Европа, дойдя до крайней степени разложения и мерзости, не в состоянии спастись, как не мог спастись Рим в V веке нашей эры. Массовый приток мигрантов – носителей традиционной культуры с ее естественной иерархией, покорностью женщины и уважением к старшим – это исторический шанс для морального и семейного перевооружения Европы; мигранты открывают перспективу нового золотого века на старом континенте. Некоторые из этих народов исповедуют христианство; но в большинстве своем, разумеется, это мусульмане.