Во все Имперские. Том 3 (СИ) - Беренцев Альберт

Кабаневич извлек из кармана смартфон, отделанный драгоценными породами дерева, и продемонстрировал мне экран. На экране было фото — трое Кабаневичей с крашеными бородами и принцесса без сознания, лежавшая у ног похитителей.

Фото было сделано в каком-то лесу. Явно далеко отсюда, ибо я в Псковской губернии вообще лесов не видел.

— Это владения моего клана, — пояснил Кабаневич, — А теперь, барон, отпустите всех заложников, иначе графиня, с которой вы изволили целоваться, поцелует горлом меч моего внука.

— С кем там целовался Нагибин? — слабо, но с искренним интересом, поинтересовалась Головина, приподнявшись на кровати.

Вот блин.

Проблема. Даже две проблемы.

Я обернулся и увидел, что в дверях стоит Громовищин, телохранитель принцессы, притащивший воду для Головиной.

Последнюю новость от Кабаневича он явно слышал, но смотрел Громовищин не на герцога, а прямо на меня. И его взгляд пылал бешеной яростью.

Похоже, что проблемы уже не две, а целых три.

— Заложников, лезвие меча, ваше поместье и жизнь ублюдка, который убил одного из моих внуков, — лениво потребовал Кабаневич, — И тогда верну вам вашу барышню, Нагибин. Или она умрет. Минута на размышление.

Глава 62. Под днищем

«Государственная преступница Людмила К. была нами обнаружена сегодня около четверти десятого утра, возле Николаевского моста, со стороны Васильевского острова.

Патруль в составе пяти казаков и двух полицейских предпринял решительную попытку задержания указанного лица, но задержание произвести не смог.

По итогу попытки задержания трое казаков погибли от ран, один утоплен в Неве, еще один погиб по неизвестной причине от кровопотери, хотя у него присутствует лишь небольшой едва различимый надрез в районе горла.

Последний факт уже породил многочисленные кривотолки о вампиризме среди личного состава, кои я пытаюсь всячески пресекать.

Один полицейский, участвовавший в задержании, лишился головы и обеих рук, ввиду чего также погиб. Последний выживший полицейский вынужден был после смерти своих товарищей от рук Людмиды К. отступить на перегруппировку и задержание продолжить не смог.

В связи с вышеперечисленным прошу впредь мне сообщать, когда государственный преступник является:

1. Барышней-магократом из Его Величества Лейб-Гвардии

2. Вампиром

Это позволит в будущем избежать прискорбных инцидентов, подобных сегодняшнему.

Что касается Людмилы К., то она по словам выжившего полицейского успешно перешла Николаевский мост, после чего смешалась с толпой на Адмиралтейском острове, где в настоящее время имеет место антикитайский погром.

Согласно вашим указаниям, мы этому погрому не препятствуем, так что все казаки и полиция (кроме пожелавших принять участие в погроме) с Адмиралтейского острова выведены.

По этой причине государственная преступница на Адмиралтейском острове успешно затерялась, её дальнейшие передвижения мы отследить не смогли.

Сообщаю приметы Людмилы К.: девушка лет восемнадцати, волосы длинные светлые, сплетены в косу, глаза голубые, во рту заостренные зубы, роста среднего, одета была в зеленое длинное платье, зеленые же полусапожки, серую шаль, серую широкую голландскую шляпу.

Свежее фото преступницы, сделанное полицейским, прилагаю»

Из рапорта, поданного в Охранное Отделение полицмейстером Васильевского острова г. Санкт-Петербурга Тзинчевым А.Е.

— Выйдем. Надо поговорить приватно, — кивнул я Кабаневичу.

Тот пожал плечами, показывая, что ему плевать.

Головина с присущим ей упорством попыталась что-то сказать и вроде даже встать с кровати. Но я остановил девушку:

— Нет, баронесса. Лежите, молчите. Вы еще слабы. Вон, Здравуров за вами присмотрит. А вы дайте воды баронессе.

Последний мой приказ был обращен к Громовищину, который продолжал пялиться на меня, как бык на красную тряпку.

Плохо, очень плохо.

Громовищин на секунду даже попытался поднять бунт и вместо того, чтобы дать воды Головиной, шагнул в моем направлении, но потом одумался и решительно отвернулся от меня.

В принципе я понимал его чувства. Из-за меня его хозяйка теперь в заложниках у кабанов, но с другой стороны выручить принцессу из плена тоже могу только я. И Громовищин это отлично понимает.

Кроме того, он и сам тоже виноват. Нечего было щелкать хлебалом и оставлять принцессу одну, особенно, когда у нас в гостях Главкабанчик.

Мы с герцогом вышли из спальни моих родителей и прошли через коридор, где торчала Чумновская. Девушка как раз занималась тем, что меняла масочку, видимо, после того, как наблевала в старую, не выдержав зрелища операции на желудке Головиной.

— Головина здорова, — доложил я Чумновской, — Так что можете пойти развлечь баронессу беседой. И еще приведите в чувство этого целителя-алкаша, он там валяется возле кровати, а Здравуров ему помогать явно не намерен.

Чумновская радостно воскликнула и бросилась в спальню к спасенной баронессе.

Я подумал, что для живого олицетворения чумы и прочих болячек Чумновская определенно слишком сентиментальна и чувствительна.

Мы с герцогом вошли в комнату барчука, я запер за нами дверь.

Кабаневич лениво осмотрелся, его взгляд чуть задержался на криво поставленном у стены шкафе, который Шаманов использовал в качестве баррикады, а еще на разбитом дезертировавшими Прыгуновыми окне.

Из шкафа вывалились книжки барчука с полуголыми аниме-тянками на обложках, заметив их, Кабаневич удивленно поднял бровь.

— Это я в детстве читал, — поспешил объяснить я, — Не обращайте внимания. Зачем вам лезвие меча, герцог? И откуда вы знаете, что оно у меня?

— Мы тут не для того, чтобы вы задавали мне вопросы, барон, — отмахнулся Кабаневич, — Отпустите заложников, у вас нет выбора.

— Вообще-то у меня есть выбор, — не согласился я, — Мы же с вами просто можем убить заложников. Вы убьете моих товарищей, я — ваших родичей. Только вот у меня ваших шестеро. А у вас моих всего двое. Так что это будет неравноценный обмен, сами понимаете.

— Неравноценный — да. Но в другую сторону, — Кабаневич пристально смотрел на меня, без всякого страха, но с явным напрягом, — У меня четыре жены, барон. И еще десяток наложниц. Так что мне детей и внуков еще нарожают. А вот вашу возлюбленную вам никто не вернет. Как и вашего Пушкина.

— Да срал я на Пушкина, — ответил я, почти что честно, — Что до девушки, то я её целовал, да. Но никаких чувств к ней не испытываю, уж поверьте. Собственно, у меня есть невеста, и фамилия этой невесты, пока она не вышла за меня замуж, конечно — Головина, а не дю Нор. Так что ценность графини в качестве заложницы — сомнительна.

— Сомнительна или нет — узнаем, когда я прикажу сыновьям перерезать ей горло, — произнес герцог, на этот раз уже с явной угрозой.

— Ну что же, режьте, — пожал я плечами, — Давайте, герцог. Только перед этим подумайте, сколько всякой мрази в Петербурге будет завтра ликовать, когда узнает, как славные и древние роды Кабаневичей и Нагибиных перебили людей друг друга, просто так, без всякой веской причины, просто потому, что не смогли добазариться. Подумайте, сколько худородных магократишек будет радоваться и потирать ручонки, что благородные изводят друг друга почем зря.

Кабаневич в ответ на это некоторое время задумчиво молчал, а потом вдруг рассмеялся, в очередной раз продемонстрировав свои платиновые зубы:

— Это верно, барон. Черт возьми, это верно. А, кстати, барон, в сообщении, которое мне передал от вас мой двоюродный внук, вы, помнится, толковали о каких-то деньгах. Точнее говоря, даже о миллионах…

— Да, — кивнул я, понимая, что разговор вроде бы перешел в более-менее конструктивное русло, — Я толковал о бизнесе моих родителей.

— Что за бизнес?

— Не знаю, — ухмыльнулся я, — Но, думаю, что вместе с вами мы сможем это выяснить, герцог…