Владелец кинотеатра - Андрей Быстров

— Наверное, они вернулись не сразу? Экспедиция Миллера ведь не могла не исследовать столь загадочный остров?

— Этих страниц не разобрать, а дальше Корженевский ни разу не упоминает о Миллере и достигнутых его экспедицией результатах. Едва ли они были значительными, тогда об этом было бы известно из других источников… В Санкт-Петербурге Брагин и Корженевский возвратились к научной работе в Академии. Через год у Брагина и Джейи родилась дочь…

— Они были повенчаны? Джейя приняла христианство?

— Нет. Ей были глубоко чужды идеи о боге и богах любого рода. Ярым атеистом стал и Брагин. Об эволюции взглядов Брагина Корженевский пишет как-то уклончиво, но видимо, тут не обошлось без влияния Джейи. Оставив Академию, Брагин все свое время посвятил работе над книгой. Он закончил ее в 1729 году, и называлась она…

— «Зерцало магистериума»!

— Правильно.

— Что же это за книга?

Горский сделал неопределенно-разочарованный жест.

— Корженевский ее не читал, а Брагин, хотя и оставался его другом, ни разу не намекнул, о чем он пишет. Думаю, мало кто прочел эту книгу. Собственно, она не была издана, если иметь в виду выход в свет. В том же 1729 году по специальному заказу Брагина был напечатан и переплетен единственный экземпляр. Все черновики Брагин уничтожил. Корженевский сообщает, что к тому времени характер Брагина сильно изменился. Он стал замкнутым, мрачным, нелюдимым, поселился с Джейей и дочерью в уединенном доме на окраине и редко выходил оттуда, почти не виделся с людьми. В начале 1730 года его дом сгорел. Пожар бушевал так, что выжег все буквально дотла, даже металлические предметы оплавились. После этого пожара никто и нигде не видел на Брагина, ни Джейю, ни их маленькую дочь. Предполагалось, что все они погибли в огне. Хотя на пепелище и не было обнаружено останков, это адское пламя могло обратить их в прах… Так заканчивается история Федора Брагина — по меньшей мере та ее часть, что была известна Петру Семеновичу Корженевскому.

30.

Горский захлопнул папку и выжидательно посмотрел на Ланге. В ответном взгляде он прочел тревогу, но не заметил признаков того, что Ланге очень уж удивлен пересказанной им историей.

— Ты не пытался, — спросил Ланге, — проследить дальше судьбу Корженевского?

— Искал, конечно… Наиболее логичным было обратиться к анналам адмиралтейств-коллегии и Академии Наук, что я и сделал. Но там и Брагин, и Корженевский после их возвращения упоминаются лишь вскользь. Что касается Брагина, это понятно — его новые взгляды, пренебрежение общественными условностями, а потом и самим обществом, странные штудии, образ жизни… Отступник, еретик, в лучшем случае сумасшедший. А Корженевский… Не знаю. Он записал свои воспоминания в 1732 году, с тех пор о нем — ничего… Может быть, он попал в тень Брагина?

— Может быть… А остров?

— Координаты неизвестны… Но я думаю, больше никто не бывал там.

— Почему?

— Из-за лиджонга. Судя по описанию Корженевского, это растение — настоящая ботаническая сенсация. Я искал в справочниках, расспрашивал специалистов… Нет такого растения, как его ни называй! А разве могло так быть, если бы остров исследовал еще кто-то?

— Но экспедиция Миллера там побывала.

— Вот и об экспедиции Миллера я не нашел ничего, кроме общих упоминаний. И можно только строить догадки… Это ведь была спасательная экспедиция, перед ней стояла конкретная задача, и она была выполнена. Можно предположить, что после этого что-то помешало им изучить остров. Бури, штормы… Август-сентябрь в тех широтах — не самые спокойные месяцы. Образцы могли собрать раньше Корженевский и Брагин, но кто знает, что сталось с их коллекциями, если они и были…

— В любом случае, Миллер не мог не нанести остров на карту.

— Александр! Речь идет о картах тех времен, когда еще и Аляска не была открыта! Сколько на них наносилось островов, существование которых не подтвердилось впоследствии, сколько было ошибок, неточностей… Как можно полагаться на эти карты?

— Это было тогда, — сказал Ланге, раскуривая сигару. — А сейчас? Эпоха географических открытий давно миновала, неизвестных островов больше нет. А ведь это не просто остров, скала в океане. Это единственное место на земном шаре, где обитали никому более не ведомые ламаджи, единственное, где обнаружилось растение, которого нет ни в каких других местах!

— Ни в каких? — вопросительно повторил Горский. — Но ты видел лиджонг. Не на острове же?

— Нет, не на острове.

— Я жду.

— Я выполню обещание, Аркадий. Но этот остров… Да нет, вполне возможно, это какой-то из хорошо известных ныне островов, только лиджонга там теперь уже нет. А следы давно покинутых поселений, кому они интересны?

— Или он погрузился в океан, как Атлантида!

Ланге взял папку из рук Горского, открыл ее и принялся медленно перелистывать страницы. Писатель вновь разжег свою погасшую трубку, зажав щипцами уголек из камина, и с сожалением покосился на остывший чай. Он так и не прикоснулся к чашке. Ланге между тем неожиданно увлекся чтением, хотя поначалу хотел лишь бегло просмотреть содержимое папки. Ему становилось ясно, какая огромная работа проделана его другом. Это были не наброски, а оформленный по всем правилам, завершенный научный труд со сносками, дополнениями и комментариями. Текст, написанный рукой опытного беллетриста, читался захватывающе…

Внезапно Ланге издал удивленное восклицание.

— Что там? — полюбопытствовал писатель, отставляя в сторону кочергу, которой вздумал было поворошить в камине угли.

— Вот здесь, — Ланге отчеркнул строку ногтем. — Ты мне не рассказал об этом…

Горский подошел ближе и склонился над папкой.

— Ах, да… Опустил на первый раз ради связности.

— Получается, что потерпевшие крушение на «Доброй Надежде» были не первыми европейцами на острове?

— Не обязательно… Дай мне папку, там где-то ближе к концу подробно… Ну, ты уже прочел, что у ламаджи была своя письменность, но не фонетический алфавит, своеобразное идеографическое письмо… Где же это… Они резали по кости, по дереву, но в их надписях не встречалось ничего даже отдаленно похожего на символы латинского алфавита… Ага, вот, нашел!

— И вдруг встретилось, — проговорил Ланге.

— Да, вдруг встретилось. Корженевский подобрал кусок дерева с полустертой надписью. Какое-то слово латинскими буквами, он уверенно разобрал только «N» в начале, через пропуск «А» и подряд еще одно «N». Но это не означает непременно, что на острове побывали европейцы. Ни Джейя, ни другие ламаджи не подтвердили, что кто-то высаживался на острове, и в их преданиях не говорилось, чтобы это случалось когда-то прежде…

— Или не захотели подтвердить.

— Или не захотели, — согласился писатель. — Но скорее, этот кусок дерева с разбившегося где-то корабля долго носило по волнам, прежде чем выбросить на берег острова. Это могла быть часть обшивки, штурвала, гарпуна, или на чем там еще вырезали названия…

— «N-АN». Как же мог называться этот корабль?

— Да как угодно. «Нормандия», «Нью-Холланд»… Сотни вариантов, на любом языке латинского алфавита. А какая разница?

— Никакой. Мне просто показалось занятным совпадение. В слове «Нимандштайн» тоже есть эти «N-АN».

— Александр, корабль не может называться «Нимандштайн». Корабль — это не замок.

— Разве мы точно знаем, что это было название корабля7

— Нет, но какая связь…

— Какая связь… — Ланге покрутил в пальцах сигару и вдруг швырнул ее в камин. — Какая связь! Ламаджи, лиджонг, магия, Джейя, Брагин, «Зерцало магистериума», Нимандштайн, Кордин! Не станешь же ты утверждать, что между всем этим нет никакой связи!

— Устанавливать эти связи, — сказал Горский с упреком, — нам было бы проще, если бы ты, наконец…

— Сейчас расскажу! Еще только одно…

— Всего одно? Это уже обнадеживает.

— Ты не делал попыток узнать что-нибудь о прежнем владельце Нимандштайна? О человеке, который продал замок старому Кордину?

— Вопреки твоему запрету?

— Делал ты попытки или не делал?

— Ох, — вздохнул писатель, — от тебя ничего не скроешь…

— Что ты узнал?

— Ничего.

— Аркадий!

— Да говорю же тебе, ничего! Это привидение какое-то. Никто его не знал, никто с ним не разговаривал. Даже с юридической фирмой, которая оформляла сделку, все переговоры велись через посредников.

— Но он должен был хотя бы подписать бумаги.

— Из этих стряпчих трудно что-то вытащить, профессиональная этика. Но я почти не сомневаюсь, что он и подписание документа сумел устроить, не показываясь им на глаза.

— Так я и думал, — произнес Ланге.

Он подошел к окну, долго стоял и следил за полетом кружащихся в сумерках снежинок.