Москва про Романовых. К 400-летию царской династии Романовых - Александр Васькин

В первой половине XIX века осуществлялись работы по перестройке здания, очевидно, по проекту Д.И. Жилярди. В конце XIX века были снесены столь привычные нашему взору ворота и каменная ограда, а на их месте развернулась бойкая торговля. Восстановили разрушенное уже при Советах; правда, само здание при выпрямлении улицы Горького задвинули поглубже, на место усадебного сада. При этом крылья дома обрубили.

Сад, конечно, жалко. По воспоминаниям гулявших в нем, он был замечательным: «Прекрасный сад с горками, мостиками, перекинутыми через канавки, в которых журчала вода, с беседками и даже маленьким водопадом, падающим между крупных, отполированных водой камней. Старые липы и клены осеняли неширокие аллеи, которые когда-то, наверное, посыпались желтым песком, а ныне были лишь тщательно подметены»[98].

В настоящее время зданию возвращен близкий к первоначальному облик. Фасад усадьбы, сохранившей строго симметричную композицию со скругленным парадным двором, отличается монументальной строгостью, характерной для ампира. Выделяется восьмиколонный дорический портик на мощном арочном цоколе. Пространство стен подчеркивается крупными, пластичными, но тонко прорисованными деталями (декоративная лепнина, лаконичные наличники с масками и прочее). Вынесенные на красную линию улицы боковые флигеля решены в более камерном масштабе, двор замыкает чугунная ограда с каменными опорами и массивными пилонами ворот.

Внутри дома сохранились мраморные лестницы с коваными решетками, обрамления дверей в виде порталов, мраморные колонны, плафоны, украшенные живописью и лепниной.

Таково было окончательное и последнее пристанище Английского клуба. Интересно, что павловский запрет был единственной истинно политической причиной, препятствовавшей жизни клуба. Второй раз клуб закрылся по, так сказать, форсмажорным обстоятельствам – в 1812 году. А затем спокойно существовал в этом здании вплоть до 1917 года.

Потомки Павла Петровича не считали возможным приостанавливать деятельность клуба, даже в самые тяжелые времена, и после 1825 года, когда любое вольномыслие было для Романовых источником страха за устойчивость порядка в империи. Почему? А потому, что мнение клуба всегда было интересно власти. Проще было иметь своих информаторов среди членов клуба, чем выявлять либералов по одиночке.

В «Кратком обзоре общественного мнения за 1827 год», который соизволил прочитать Николай I, о настроениях, царивших в Английском клубе, говорилось так:

«Партия русских патриотов очень сильна числом своих приверженцев. Центр их находится в Москве. Все старые сановники, праздная знать и полуобразованная молодежь следуют направлению, которое указывается их клубом через Петербург. Там они критикуют все шаги правительства, выбор всех лиц, там раздается ропот на немцев, там с пафосом принимаются предложения Мордвинова (Мордвинов Н.С., сенатор – А.В.), его речи и слова их кумира – Ермолова (Ермолов А.П., генерал – А.В.). Это самая опасная часть общества, за которой надлежит иметь постоянное и, возможно, более тщательное наблюдение. В Москве нет элементов, могущих составить противовес этим тенденциям. Князь Голицын (Голицын Д.В., генерал-губернатор Москвы – А.В.) – хороший человек, но легкомыслен во всем; он идет на поводу у своих приверженцев и увлекаем мелкими расчетами властолюбия. Партия Куракина (князь Куракин А.Б., отставной сановник – А.В.) состоит из закоренелых взяточников, старых сатрапов в отставке, не могущих больше интриговать»[99].

Характеристика, данная в этом обзоре настроениям Английского клуба, ясно и правдоподобно выражает атмосферу не только постдекабристской Москвы, но и общую направленность мыслей его членов – критика решений, принимаемых в столичном Петербурге, причем по любому поводу.

Такая оппозиционность была свойственна Английскому клубу на протяжении всего девятнадцатого века. Противостояние Москвы и Петербурга не утихало, а разгоралось с каждой новой реформой, предпринимаемой Романовыми.

Для примера сравним оценку умонастроений, сделанную через тридцать лет в «Нравственно-политическом обозрении за 1861 год» теперь уже для другого императора – Александра II:

«Дворянство, повинуясь необходимости отречься от старинных прав своих над крестьянами и от многих связанных с оными преимуществ, жалуется вообще на свои вещественные потери, которые оно считает несправедливыми и проистекающими от положения государственной казны, не дозволяющего ей доставлять им удовлетворение»[100].

Жалуется – это еще мягко сказано, московские дворяне открыто выражали недовольство антикрепостной реформой, не оправдывая надежд и чаяний Александра II на то, что Москва станет примером для всей остальной России в этом вопросе. Московские помещики и землевладельцы с большей охотой и расположением внимали речам своего генерал-губернатора Арсения Закревского, убежденного крепостника и рутинера, чем увещеваниям государя, не раз выступавшего в эти годы в Дворянском собрании.

Английский клуб сделали местом действия героев своих произведений многие русские писатели. Взять хотя бы толстовского Левина из романа «Анна Каренина» (о чем мы еще расскажем). И все же полнее дух клуба передан не в романах и повестях, преследовавших цель создания широкого полотна московской жизни, а в записках тех его завсегдатаев, для которых он стал родным домом и для которых последние дни Страстной недели, когда клуб закрывался, оказывались самыми мучительными днями в году.

«Они чувствуют не скуку, не грусть, а истинно смертельную тоску, – писал в 1820-х годах П.Л. Яковлев, автор популярной некогда книги «Записки москвича». – В эти бедственные дни они как полумертвые бродят по улицам или сидят дома, погруженные в спячку. Все им чуждо! Их отечество, их радости – все в клубе! Они не умеют, как им быть, что говорить и делать вне клуба! И какая радость, какое животное наслаждение, когда клуб открывается. Первый визит клубу и первое «Христос воскресе!» получает от них швейцар. Одним словом, в клубе вся Москва со всеми своими причудами, прихотями, стариною».

Среди основателей и первых членов клуба присутствовали представители княжеских родов: Юсуповы, Долгоруковы, Оболенские, Голицыны, Шереметевы. Уже позднее, от прочих сословий были здесь представители поместного дворянства, московские купцы и разночинная интеллигенция.

Среди членов клуба были целые династии: Пушкины, сначала отец и дядя Александра Сергеевича, затем он сам и, наконец, его сын Александр; Аксаковы, отец семейства Сергей

Тимофеевич, его сыновья Иван Сергеевич и Константин Сергеевич. Здесь также можно было встретить Е.А. Баратынского, П.Я. Чаадаева, М.А. Дмитриева, П.А. Вяземского, В.Ф. Одоевского и многих других.