Любовь в холодном климате - Нэнси Митфорд

нее только после чая, и, по счастью, когда вернулся, Полли уже ушла в спальню, так что он смог с нами поделиться.

– Соня в ярости, – доложил он, – в ярости. Это просто пугает! Она, как говорят французы, coup de vieux[50] и выглядит лет на сто. Я не хотел бы, чтобы меня кто-то ненавидел так, как она ненавидит Малыша. В конце концов, мы не знаем, быть может, есть что-то в этой Христианской науке[51]. Злые мысли и прочее, будучи направлены на нас с большой интенсивностью, могут воздействовать на тело. Как же она его ненавидит! Только представьте себе, она вырезала вышивку, которую он сделал для каминного экрана, вырезала кое-как, ножницами, и экран так и стоит там, перед камином, с огромной дырой. Меня это сильно потрясло.

– Бедная Соня, как это на нее похоже. А что она чувствует по отношению к Полли?

– Она о ней скорбит и одновременно очень на нее злится за то, что та была такой неискренней и столько лет держала это в секрете. Я сказал: «Вы ведь не могли ожидать, что она вам расскажет», – но она не согласилась. Она засы́пала меня вопросами о Полли и ее душевном состоянии. Я был вынужден сказать, что ее душевное состояние от меня закрыто, но что выглядит она в два раза красивее, чем раньше, если такое возможно, то есть из этого можно заключить, что она счастлива.

– Да, у девушек это верный признак, – кивнула тетя Сэди. – Если бы не это, я бы не подумала, что она хоть немного взволнована, в том или другом отношении. Что за странный у нее характер все-таки.

– Не такой уж и странный, – возразил Дэви. – Многие женщины довольно загадочны, и очень немногие смеются, когда счастливы, и плачут, когда печальны, в той мере, в какой это делают ваши дети, моя дорогая Сэди. И точно так же не все мы видим жизнь в черно-белом цвете. Жизнь в Алконли очень проста, это часть его очарования, и я не жалуюсь, но вы не должны предполагать, что все люди похожи на Рэдлеттов, потому что это не так.

– Ты пробыл там довольно долго.

– Бедная Соня, она одинока. Да и должна быть невероятно одинока, если подумать. Мы не говорили ни о чем другом, исключительно об одном и том же предмете, во всех его аспектах. Она попросила меня навестить Малыша и выяснить, есть ли хоть какая-то надежда, что он откажется от этой идеи и на время уедет за границу. Говорит, адвокат Монтдора написал ему и сказал, что в тот день, когда Полли выйдет за него замуж, она будет вычеркнута из завещания ее отца, и кроме того Монтдор прекратит выплату содержания, которое выплачивал Патриции и собирался выплачивать Малышу до конца его жизни. Но даже при этом она опасается, что у них будет достаточно средств для жизни. Однако я полагаю, это может его потрясти. Я не обещал поехать, но, думаю, все равно, пожалуй, съезжу.

– О, но ты должен, – встряла Джесси. – Подумай о нас.

– Дети, перестаньте перебивать, – оборвала ее тетя Сэди. – Если не можете придержать языки, вам придется уходить из комнаты, когда у нас серьезные разговоры. И вообще, – прикрикнула она, неожиданно делаясь строгой, точно так, как бывало в нашем с Линдой детстве, – я думаю, вам лучше уйти сейчас. Убирайтесь!

Они направились к двери, а Джесси по пути громко произнесла в сторону:

– Это изменчивое и расплывчатое отношение к дисциплине может нанести необратимый урон нашей юной психике. Я искренне считаю, что Сэди следует быть более внимательной.

– О нет, Джесси, – возразила Виктория, – в конце концов, именно наши комплексы делают нас такими обворожительными и оригинальными.

Когда дверь за ними закрылась, Дэви серьезно произнес:

– Знаешь, Сэди, ты их действительно балуешь.

– Ох, – вздохнула тетя Сэди, – боюсь, ты прав. Это происходит из-за того, что детей так много. Можно заставить себя быть строгой первые несколько лет, но потом это начинает требовать слишком больших усилий. И все же, Дэви, ты искренне считаешь, что это имеет хоть какое-то значение, когда они вырастают?

– Возможно, с твоими детьми нет, они все демоны, без исключения. Но посмотри, как хорошо мы воспитали Фанни.

– Дэви! Ты никогда не был строгим, – заметила я, – ни капельки. Ты и меня основательно избаловал.

– Да, это правда, – согласно кивнула тетя Сэди. – Фанни разрешалось делать всякие ужасные вещи – особенно после того, как она стала выезжать в свет. Пудрить нос, совершать поездки в одиночку, садиться в такси с молодыми мужчинами – разве не ездила она однажды в ночной клуб? К счастью для вас, она, похоже, от природы хорошая, хотя с чего бы ей быть при таких родителях? Это недоступно моему пониманию.

Дэви сказал Полли, что виделся с ее матерью, но она только спросила:

– Как папа?

– Он в Лондоне, в Палате лордов, что-то связанное с Индией. Ваша мать очень плохо выглядит, Полли.

– Тяжелый характер, – ответила на это Полли и вышла из комнаты.

Следующий визит Дэви был в Силкин.

– Откровенно говоря, я не могу сопротивляться.

Он поспешно уехал в своем маленьком автомобиле, надеясь застать Рассказчика дома. Тот по-прежнему отказывался подходить к телефону, распуская слухи, что уехал на несколько недель, но все указывало на то, что он живет в своем доме, и действительно, так оно и было.

– Встревожен, одинок и мрачен, бедняга, и до сих пор простужен, никак не может поправиться. Вероятно, тому виной злые Сонины мысли. И тоже постарел. Сказал, что после помолвки с Полли ни с кем не виделся. Конечно, Малыш сам запер себя в Силкине, но, похоже, он считает, что люди, с которыми он случайно сталкивался в Лондонской библиотеке и других местах, его избегали, как будто уже обо всем знали. Мне кажется, это просто оттого, что он в трауре, а может, они не хотят подхватить его простуду. В любом случае он ужасно остро это воспринимает. Кроме того, хотя он этого не сказал, видно, как сильно он скучает по Соне. Естественно, после того как все эти годы он виделся с ней каждый день. И по Патриции тоже скучает, я полагаю.

– Ты говорил с ним о Полли вполне откровенно? – спросила я.

– О, совершенно откровенно. Малыш утверждает, что все это исходило от нее, он совсем не имел таких намерений.

– Да, это правда. Она тоже мне так сказала.

– И если вы спросите моего мнения, случившееся приводит его в страшное смятение. Он, конечно, не может сопротивляться, но его это потрясает, и